В любом случае смысла задаваться этим вопросом нет, оно мне не поможет придумать вариант, как спасти Дерагара, не позволив им убить меня.
И я ни за что не дам Крейгару сломаться. Позволить себя убить — такое меня тоже не прельщало, ведь это значит не только что они выиграют, а и что я буду мертв. А значит, никакой больше клявы.
Должен быть способ.
Когда на кону была моя жизнь, или когда я рисковал головой ради кого — то, все было совсем иначе. А тут — тот, кто мне не безразличен, мой друг, и он был в опасности из — за меня. Совсем новое ощущение. Которое мне не очень нравилось.
Я позволил всему этому еще покрутиться у меня в голове, пока не понял, что толку с этого не будет. Потом спустился вниз и взял книгу, решив, что пока я отвлекаюсь на что — то иное, скрытая часть моего сознания придумает что — нибудь полезное.
Не придумала.
10. ДЕНЬ 2 АКТ 4 СЦЕНА 6
Хореограф:
Пока с тобою мы едва знакомы,
Пока не знаю я, на что ты годен.
Бумажки перекладывал в конторе?
С такою вот планидою позорной
В моей работе ты не первый, право:
Актеры, как колоды, все корявы,
Их не учили двигаться на сцене —
Итак, начнем, отринув все сомненья!
Ты можешь танцевать?
Ты можешь перейти дорогу, не подвернув при этом ногу?
Ты можешь танцевать?
Неужто даже это много? Да сжалятся над нами боги!
От «края два» идешь, убогий, ты словно кетна из берлоги!
Готов я в занавес рыдать!
И это, видимо, надолго…
Велеречивым кроя слогом
Подальше бы вас всех послать!..
Ты можешь танцевать?
Ты можешь танцевать?
Ты можешь танцевать?..
Где — то через час мне стало не по себе, и я вновь прошел через зрительный зал, там все еще кипела работа, и оказался в лобби ровно в ту минуту, когда туда вошел Шоэн. Точный расчет времени, это всегда обо мне.
Он вручил мне записку от Крейгара, но там было просто: «Пока ничего, проверяем».
Ладно, надеяться, что повезет с первой же попытки что — то зацепить, несколько чересчур.
— Ладно, — сказал я Шоэну.
Он кивнул, неразборчиво проворчав, и развернулся, что почему — то меня разозлило. Хотелось сказать что — то едкое, но для этого не было никаких причин: Шоэн был тем, кем был, и хорошо делал то, что делал, и от него немало пользы, и мы могли ему доверять. Мы точно могли ему доверять. Я был в этом почти уверен.
Я смотрел ему в спину, пока он удалялся, в воображении моем рисовалось во всех подробностях, как Левая Рука вламывается сюда и взрывает меня волшебным… стоп, минуточку. Волшебство им тут недоступно.
А значит…
Иногда мозги у меня работают куда быстрее, чем я могу все это объяснить, но вот какие мысли промелькнули у меня в следующие мгновения:
Чтобы спасти Дерагара и себя самого, мне придется выдумать какую — нибудь хитрость.
Хитрость — читай, обман, то есть какой — то вариант иллюзии.
Ну а театр — живое доказательство того, что для иллюзий волшебство вовсе не требуется.
А я, так уж вышло, нахожусь в театре, где они не могут пустить в ход волшебство. Собственно, я даже могу им сообщить, что поэтому и хочу провести обмен именно здесь, и тогда…
— Шоэн, погоди.
Он остановился, развернулся, вернулся и встал, ожидая. Я же сказал:
— Сообщение для Крейгара. Передай ему, пусть скажет Левой Руке, что согласен на их условия. Он знает, где я прячусь, и устроит обмен. Еще передай, что я серьезно, и мы и правда устроим обмен — вроде как. В смысле, Дерагара мы вернем. Но мне нужна еще пара дней на подготовку. И передай, пусть снова тихо проползет сюда, потому что нам надо обговорить все это. Это все.
Шоэн, проворчав, снова удалился, а я вернулся за кулисы. Изо всех сил стараясь не бежать.
«Босс, ты сам знаешь, как это рискованно.»
«Не-а, не знаю. Но это первое, что мне нужно выяснить.»
«Ладно.»
Я отправился искать Мьюрит, что удалось не сразу. Она сидела за столом, вытянув ноги, и пила воду. Я подошел прямо к ней и спросил напрямую:
— Насколько ты хороша?
Она очень медленно повернула голову и взглянула на меня снизу вверх, а затем подняла бровь, наверняка много практиковалась.
Я ждал, ждала и она. Она победила.
— Достаточно ли надежны твои заклинания, чтобы противостоять могущественным волшебницам из Левой Руки Джарегов?
Вот тут я ее озадачил, что меня порадовало. Чуть погодя она спросила:
— А что, ты меня хочешь нанять для чего — то?
Я ждал, ждала и она. Я победил.
— Да, — проговорила она. — Там есть очень искусные волшебницы. Но в подобных вопросах за мной преимущество барьера. Им нужно пробиться, моему же заклинанию достаточно сопротивляться. Я бы рискнула встать против них.
А что?
— Тогда положусь на тебя, — сказал я и удалился. Полагаю, главный секрет счастья — это когда учишься наслаждаться маленькими победами. Ну и едой, разумеется.
Ротса, которая за все эти годы, похоже, решила, что левое мое плечо удобнее правого, хлопнула крыльями и чуть вздрогнула, потом прикусила мое ухо.
«Что у нее на уме, Лойош?»
Чуть замешкавшись, он сообщил:
«Странное сочетание беспокойства и восторга.»
«Что ж, подходяще.»
«Ты собираешься пригласить их сюда и положиться, что здешние заклинания помешают им тебя прикончить?»
«Будет чуток посложнее, чем это, но в принципе да.»
«Ну конечно, будет посложнее. Это ведь ты.»
«Это я. При поддержке твоей проверенной мудрости и советов.»
«Мудрости. Ну да.»
«Мудрость наступает, когда твоих познаний оказывается недостаточно.»
«Глубоко, босс. Правда глубоко.»
«Не прибедняйся, Лойош. Мудрости у тебя хватает. Я на тебя полагаюсь.»
«А. Ну, тогда все должно быть нормально.»
Что ж. Теперь просто надо все остальное свести воедино. Никаких проблем.
Нет, конечно, так легко не будет, слишком много тут кусочков, чтобы они сами собой скользнули на нужные места. Но сделать это можно. По крайней мере, я был почти уверен, что можно. Достаточно уверен, чтобы уделить этому делу должное количество своей интеллектуальной мощи. В любом случае, что мне еще было делать — то, да?
Я бесцельно расхаживал по театру, бродя сам толком не зная где, только что держался подальше от сцены, особенно когда там кто — то пел. Не то чтобы я не люблю, когда поют, или не то чтобы мне так уж не нравились конкретно эти песни. Просто настроение мне для этого нужно правильное. А некоторые песни, как у тех же костюмеров, не особо понятны без контекста, а я пока еще и с контекстом не очень разобрался. Впрочем, пусть и вопреки собственной воле, эта задача вскоре будет решена.
Как бы то ни было, я попытался мысленно свести все воедино и не сумел, а потому спустился вниз, нашел грифель и бумагу, и принялся записывать всю схему. Признаюсь, я всегда это ненавидел, ибо что один написал, то другой сможет провесть. Но чисто технчески, то, что я сейчас составлял, никак не могло стать доказательством преступления, просто все получилось слишком сложно, чтобы проработать как — то иначе.
«Напомни мне потом эту бумагу уничтожить, ладно?»
«Я запомню, босс.»
Наверное, я занимался этим несколько часов, потому что появилась Пракситт, а значит, настал обеденный перерыв.
— Надеюсь, ты не пьесу пишешь, — сказала она.
Я совладал с желанием перевернуть бумагу тыльной стороной, ибо это лишь разжигает у людей желание посмотреть, что там написано, а я был вполне уверен, что почеркушки мои для нее так и так останутся бессмысленными.
— Нет, — подтвердил я. — Ну, не совсем. Хм. Хотя, если так подумать, даже и похоже.
— Угу. Слыхивала я такое.
— Не переживай, я не буду тебя приглашать поставить все это.
— Ну разумеется. Ты сам захочешь все поставить. Все хотят быть режиссерами.
Ну, хотя бы она не стала заглядывать мне через плечо, чтобы прочесть, просто пошла грызть тот жуткий обед и болтать с рабочими. Я заметил, что с актерами она, когда не по делу, не слишком разговорчива, зато с удовольствием проводит время с техперсоналом. Интересно, это у всех режиссеров так, или она уникум. Я пожал плечами и вернулся к работе.
«Тебе это нравится, босс, так ведь?»
«Хмм?»
«Складывать все кусочки. Вот эту часть ты всегда любил, даже когда планировал убийства.»
«Ты только сейчас это понял?»
«Ладно, тогда давай поспешим перейти к моей любимой части.»
«Это когда ты саркастически указываешь все места, которые не сработают?»
«Итак, ты знаешь меня лучше, чем я тебя. Я непременно отомщу.»
«Заткнись и дай поработать.»
Он так и сделал. Я тоже. Мне принесли обед — такую же порцию, как всем в труппе, — и я, как варвар, продолжал работать, пока ел; зато так хотя бы у меня не возникало искушения сосредоточиться на черством хлебе с сушеным мясом и неким фруктом, который умер слишком молодым.
А вскоре после еды я еще раз внимательно перечитал все свои записи и выругался.
«Да, — подтвердил Лойош, — вот и я подумал, что слишком уж все просто.»
«Заткнись," — посоветовал я.
Затем я выпустил их полетать, почитал еще немного, посмотрел кусок репетиции и вновь предался ожиданию.
«Первым действием Империи, когда власть почувствовала необходимость воспрепятствовать постановке «Последнего настоящего журналиста», стало распоряжение имперскому цензору «заняться вопросом». Цензор (чье имя нам неизвестно, поскольку в то время анонимность была непременным атрибутом данной должности) послушно сделал «несколько небольших поправок», которые, разумеется, кардинально изменили текст, каковой из критики в адрес Империи превратился в осуждение Плотке, подтверждая все выдвинутые против него обвинения в клевете и даже добавив несколько новых. В те времена, однако, права имперского цензора были не абсолютны; писатели и художники могли пред лицом Державы опротестовать любые искажения или изменения по каждому отдельному пункту. Для чего Криниста и Кераасак немедленно принялись искать адвоката, который смог бы представлять их дело. Так они встретили Дювани.