«Я здесь прячусь. От Левой Руки.»
«Почему из всех возможных мест вы выбрали… о. Конечно. Очень умно.»
«Идея была не моя.»
«Нет, ваша идея — пригласить меня на премьеру, чтобы помешать запрету пьесы, и неважно, какие это повлечет для меня осложнения с юстициариями, не говоря уже о Доме Лиорна.»
«А еще наш адвокат намеревается оспорить, э, что — то там в суде насчет важности постановки для Империи, а раз вы сами ее увидите, это поможет нам с делом. Мы так надеялись.»
«А. Упирая на общественное благо. Хорошо. Это поможет. Но не говорите мне, что иных причин нет.»
«Есть, но о них вы не желаете знать.»
Я ощутил ее замешательство, затем:
«Хорошо. Я вам доверюсь. Пожалуйста, не заставляйте меня пожалеть об этом выборе.»
«Предприму все усилия, ваше величество.»
И она исчезла из моего сознания, и теперь, если все пойдет не так, императрица будет на меня по — настоящему зла. И как я только ухитряюсь попадать во все более глубокие… дыры.
Ответа на этот вопрос так вот сразу не нашлось, и я взялся за книгу.
«Арест театральной труппы породил реакцию совершенно иной природы и степени накала, нежели все, что имело место ранее. Именно в это время прозвучало слово «тиран» — сперва шепотом, потом в полный голос, а потом его стали выкрикивать.
Нельзя сказать, что брожения были повсеместными, ничуть; многие влиятельные журналисты продолжали защищать Империю с любыми подходящими делу подтекстами, но чаще всего — поднимая слухи, которые использовались для очернения Плотке. Насколько это было рационально, если речь шла об обоснованности ареста всей театральной труппы, в накале происходящего не казалось существенным.
В Доме Иорича по сей день являются предметом обсуждений и споров различные обвинительные акты, которые были тогда утверждены или отклонены.
Письменная жалоба от имени Дома Ястреба, сформулированная адвокатом Сескитрой, многими считается одним из эпистолярных шедевров Четырнадцатого Цикла, не меньшим, чем речь тиассы — леди Летни на ту же тему, произнесенная на Честном рынке. Однако вопросы юриспруденции остаются в русле сугубой науки, а в то время Сескитру оставили без внимания, а Летни арестовали.
По большей части актеры и техперсонал шли в рамках общего процесса с общим же приговором: штраф и клеймение, после чего их освободили. Ключевой процесс, однако, состоялся над самой Кринистой. Дювани, разумеется, был ведущим адвокатом. И пока он сосредоточился на легальных аспектах защиты, его команда практически в открытую пыталась повлиять на общественное мнение, особенно стараясь убедить те благородные Дома, что пребывали у вершины Цикла, в надежде пошатнуть позицию его величества.
Это им не удалось, и Криниста была признана виновной в подстрекательстве к государственной измене в девятый день месяца Ястреба на 111‑м году правления Валенды. Два дня спустя ее казнили на Звезде в крыле Иорича. Также император наконец подписал приказ насчет Нестрона из Плоткарсы, назначив казнь через шесть дней…»
Я отложил книгу и задумался над вариантом, когда арестовывают всю труппу, в которую я в некотором смысле влился. Вряд ли то, что я делаю, могло возыметь подобный результат, однако, знаете ли, всякое бывает.
«Босс? Ты не собирался встретиться с тем оркой?»
«Угу.»
«Ты оттягиваешь встречу.»
«Знаю.»
«Это потому, что ты больше не хочешь быть тем парнем?»
«Хмм. Да нет, скорее не уверен, что могу им стать.»
«Босс, я вполне уверен, что сможешь. Надо закрыть вопрос.»
Я вздохнул.
«Да, ты прав.»
Я нашел его в одной из больших гардеробных. Орка растянулся на коротковатом для него диване, ноги торчали с дальнего конца.
— Монторри, — проговорил я. — Тебя — то я и искал.
Он открыл глаза.
— Да?
— Да. У меня к тебе есть деловое предложение. Давай — ка пройдемся.
Орка, если вдруг вы не знаете, просто не способны услышать волшебные слова «деловое предложение» и остаться совершенно безучастными. Им нужно знать. Иногда они пытаются это скрывать, но это все равно, что дразнить дзура: результат предсказуем и скор.
Он поднялся и дернул подбородком:
— Веди.
Мы прошли к задней части зрительного зала и расположились у стены напротив «края пять». Я покопался в кошельке, добыл десять империалов и вручил ему.
Он взял монеты, посмотрел на них, потом на меня.
— Это зачем?
— Низачем. Это подарок.
— Подарок.
— Да.
Он продолжал смотреть на меня. Затем заметил:
— Ты сказал, у тебя есть деловое предложение.
— А, это. Ну да. Твоя операция с «благотворительностью». Просто хочу, чтобы ты знал: теперь это моя операция, а ты из дела выходишь. Навсегда.
Он вытаращился на меня, словно никто и никогда с ним так не говорил.
Я дружески ему улыбнулся.
— С чего ты решил…
— У тебя ведь имеется дублер, так? Мы, кажется, об этом уже говорили.
Если вдруг с тобой произойдет нечто жуткое и трагическое, представление ведь будет продолжаться, верно? Потому что это для меня важно.
— Если ты пытаешься меня запугать…
— С чего бы мне пытаться делать подобное? У меня нет никаких причин тебя запугивать. Мы же друзья. И я даже только что сделал тебе хороший подарок. А ты как раз собираешься порадовать весь наш персонал.
— Если я расскажу об этом своему дяде, ты через десять секунд вылетишь отсюда на улицу, а я знаю, ты этого не хочешь.
Я кивул.
— Воистину так. Но подумай, что случится еще через десять секунд.
Он сложил руки на груди и попытался выглядеть высокомерно. Может, я и переоценил его актерские дарования.
— И что же?
Я влепил ему пощечину. А когда он поднял руки — материализовал из рукава кинжал и упер острием ему в живот.
— Я вырежу твои кишки, размотаю их, а потом запихну обратно тебе в нутро, как будто ты гребаная колбаса.
Лойош и Ротса дружно воздвиглись у меня на плечах, раскинули крылья и зашипели. Вот кто безошибочно знает свои реплики.
Мой тяжелый взгляд давил на Монторри секунд пять. Затем я дематериализовал кинжал, потрепал его по руке и вновь дружески улыбнулся.
Джареги у меня на плечах расслабились.
— Итак, мы друг друга поняли, да?
Он кивнул.
— Вот и хорошо. Что ж, тогда желаю тебе как следует выспаться.
Генеральная репетиция продолжится и завтра, и все полагаются на тебя.
Он почти убежал.
Я все еще Влад.
Вик я разыскал там, где впервые и увидел, в сборочной мастерской. Она и еще пара работников убирали помещение и раскладывали все по местам. Она вопросительно взглянула на меня.
— Сделано, — сообщил я.
— Что, вот так вот просто?
— Ага. Он легко согласился закончить со всем этим.
Вид она имела скептический. Я пожал плечами.
— Верь мне. Все кончено.
— Спасибо, — сказала она. — Тебе пришлось угрожать ему?
— Ничуть, мы просто обсудили наш общий интерес по части еды.
— По части еды?
— Ага. Мы поболтали о том, как делают колбасу.
Она, похоже, вновь мне не поверила, но я просто развернулся и удалился. Спать хотелось. А кроме того, ну как же можно было не удалиться, выдав такую вот реплику, да?
15. ДЕНЬ 3 АКТ 3 СЦЕНА 4
Кераасак:
Ликуют зрители, ты слышишь крики «браво!» —
А значит, к нам с тобой пришла минута славы.
Спектакль закончен, вышли мы и поклонились;
Теперь же — будем собирать все, что взрастили!
Достойным вышло представленье и хорошим,
И я горжусь, что мы подняли эту ношу,
И потому минутой славы наслаждаюсь
И бурной радостью толпы я упиваюсь!
Криниста:
Ликуют зрители, но мне — то что за дело?
Мне как писателю важны иные сферы.
Важнее мне, что моя пьеса под запретом,
И что Звезда с тобою мне, быть может, светит!
Имперский суд не испугать и не растрогать,
А император нынче зол и жаждет крови —
И злит его как раз толпа, что там ликует,
А слава нас и так с тобою не минует…
Добравшись до кофе, я заставил себя выпить его. Я сидел в одной из гардеробных, глядя на общую суету. Я оказался единственной персоной во всей этой структуре, пожалуй, которой сегодня ничего не нужно было делать.
Даже странно, словно я тут надо всем и вся в роли наблюдателя.
Когда Злая Черная Отрава сделала что должна была, я задумался. У меня остался один день на завершить подготовку; что же еще нужно сделать?
«Лойош?»
«Прости, босс, но мне кажется, ты уже сделал все, что мог.»
«Черт.»
Прозвенел тридцатиминутный звонок, и поскольку мне сегодня больше нечего было делать, я прошел в зрительный зал и устроился на сидении напротив «края два», чтобы посмотреть представление. Там и сям сидели еще несколько персон, вероятно, высматривали то, что нужно и можно подправить в последние минуты. Вошли музыканты, устроившись в своей яме. Кота поймал мой взгляд и кивнул, прежде чем усесться и начать настраивать инструмент.
Когда оркестр занимается настройкой, это вообще ни на что не похоже.
Диссонанс, раздражает неимоверно, и в то же время — влечет, ибо содержит обещание, что из бессмысленности всех этих диких звуков вот — вот родится самая их противоположность. Будь я атирой, я бы нашел в этом своего рода метафору о том, что такое жизнь. Но я выходец с Востока, что некогда был джарегом; мы не ищем метафор, мы просто продаем лук[47].
А пока представление началось — день два, акт три, сцена первая. Я попытался следить за действием так плотно, как только мог, хотя бы для того, чтобы не думать обо всем, чем я не мог уже управлять, в частности — о том, сложится ли эта часть мозаики именно так, как нужно мне.