«Кто-то» (Липгарт так и пишет – «кто-то») поинтересовался у Сталина, почему он остановился на «четверке».
– Проще и дешевле, – коротко отозвался Сталин, попросил открыть капоты обеих «Побед» и, по очереди осмотрев оба двигателя, снова утверждающе проговорил: – Принять машину с «четверкой», машина хорошая, в дальнейшем она, может быть, вытеснит малолитражку.
Липгарт опять мысленно недоуменно пожал плечами. И почему это «Победа» должна вытеснить малолитражку? Разные классы машин, разные задачи, разные потребители, все разное… Но ладно, не важно.
– Товарищ Сталин, разрешите первые полторы-две тысячи машин сделать все же с «шестеркой», – тем временем подал голос молчавший до того Лоскутов. – Шасси и кузов на заводе будут подготовлены скорее, чем новая «четверка».
Сталин согласился было на выпуск полутора тысяч шестицилиндровых «Побед», но после энергичных возражений Вознесенского заключил:
– Принять с «четверкой» без всяких исключений. Есть ли в этом моторе резервы?
– Мощность может быть увеличена только за счет повышения степени сжатия, но для этого нужен высокооктановый бензин, – пояснил Липгарт.
– Сейчас это неприемлемо, – заметил Сталин. – Надо применять возможно более грубый бензин.
– Годится ли М-20 для работы в районах? – поинтересовался Молотов.
– Годится, – поспешно ответил Лоскутов.
Липгарт с досадой взглянул на директора: ну вот зачем такое говорить, когда ежу ясно, что не годится?.. Чтобы что? Чтобы угодить человеку, имя которого носит завод?.. Ведь он, Липгарт, еще в февральском докладе 1943-го в наркомате говорил, что будущая «Победа» «будет мало пригодна для эксплоатации в трудных дорожных условиях и тем более на бездорожье». Не могут быть современные легковые машины такими же высокими, как «эмка», это режет глаз. Поэтому с тем, что их проходимость будет ниже, чем у М-1, придется смириться…
– М-20 для районов подходит мало, – возразил он. – Для этих целей нужно выпускать машину типа «Виллиса» или ГАЗ-67.
Настал черед Лоскутова с досадой взглянуть на Липгарта.
– У конструктора и директора завода разные мнения на этот счет, – с ноткой сарказма заметил Молотов.
– Конструктор говорит так, как дело обстоит, а у директора есть, по-видимому, иные соображения, – спокойно отозвался Сталин. – С машины неправильно спрашивать, чтобы она ходила по любой грязи. Например, на Амуре раз в тридцать лет бывает мелководье, и там додумались все суда строить, исходя из расчета на это мелководье. Это, безусловно, неправильно. То же и с автомобилями. Дороги не всегда грязные. Для районов надо строить советские «Виллисы», а для особой грязи давать мотоциклы.
Тема была исчерпана, но было видно, что она чем-то задела Сталина за живое. Он продолжал говорить с подчеркнуто наставительной интонацией, словно учитель, обращающийся к несмышленым ученикам:
– Нельзя выполнять все требования заказчиков, так как можно легко испортить машину. Например, один из наших авиационных заводов охотно выполнял все требования и пожелания летчиков к самолету ЛаГГ-3. В итоге вес самолета возрос на полтонны и он потерял свои качества. Пришлось наросты с самолета сбросить и запретить конструкторам принимать все пожелания летчиков, хотя бы они и казались на первый взгляд разумными… Посылайте недовольных к нам, мы их успокоим.
– Почему у машины сделан тупой перед? – задал неожиданный вопрос Молотов. Андрей Александрович, не скрыв улыбки, объяснил:
– Такова современная тенденция, последние образцы в США так сделаны все. Это уменьшает лобовое сопротивление и упрощает конструкцию. Сейчас нам это несколько режет глаз, так мы еще не привыкли.
Продолжать мысль он не стал. Глаз, мол, режет, но скоро привыкнете, куда вы денетесь. И Молотов не стал развивать тему. Было неясно, удовлетворен он ответом или нет.
…На этом подробный рассказ Липгарта о происходившем в Кремле 19 июня обрывается. Дальше идут сухие краткие фразы: «Товарищ Сталин дал согласие на возобновление выпуска М-1 до освоения М-20. Дал согласие присвоить М-20 название “Победа”».
В первой фразе речь идет не о самой «эмке», а о ее 76-сильной версии ГАЗ-11-73, которую снова собирали с 5 марта и будут собирать еще год, до июня 1946-го. А вот с названием не все ясно. Что означает «дал согласие»? То, что предложение насчет «Победы» было внесено кем-то, – скорее всего, Лоскутовым. Если бы оно исходило от самого Липгарта, Андрей Александрович так и написал бы: я предложил. Но за сухостью фразы скрывается и то, что никакого яркого, позитивного фрагмента «смотрин» с присвоением названия связано не было. Возможно, предложение вызвало встречный вопрос: раньше мы не давали легковым машинам отдельных названий, только индексы: НАМИ-1, КИМ-10-50, ЗИС-101. Чем М-20 лучше?.. Кстати, косвенным подтверждением этому служит проект 1947-го, когда имена собственные предлагалось присвоить вообще всем советским автомобилям, и легковым, и грузовикам. Например, ЗИС-110 предлагали назвать «Кремль» или «Сталинец», ГАЗ-51 – «Молотовец», а ГАЗ-67 – «Вездеход». Но тогда этот проект был «зарублен» – видимо, как ненужное излишество (на каждую машину ставить отдельную табличку с названием?.. и сколько это будет стоить?..), и вплоть до 1956-го советские автомобили имен собственных получать не будут. Так что, возможно, необходимость присвоения М-20 какого-то особого названия пришлось очень хорошо мотивировать, отстаивать.
Басня о том, что машину, дескать, хотели назвать «Родина», а когда Сталин спросил, почем «Родину» будем продавать, тут же придумали «Победу», развенчана давно – проект изначально был «Победой» и только «Победой». Но вот фраза вождя «Невелика “Победа”, но пусть будет “Победа”», которую сохранил заводской фольклор, – она придумана вряд ли, в ней даже слышится недовольно-ворчливая сталинская интонация. Вариацию этой фразы приводит в воспоминаниях Б. А. Дехтяр: «Хотя это еще не та “Победа”, что соответствует нашей Победе, но будет и та». Есть и другая вариация: «Не такой “Победы” достоин советский народ». Возможно, именно так Сталин и ответил на предложение сделать М-20 «Победой». Невелика и не соответствует, но ладно уж, пусть… Сталинский сарказм относился к размерам машины, претендовавшей на пышное название. Да и на заводе именно поэтому сомневались – утвердят ли?.. Об этом свидетельствует статья Б. А. Галина: «По правде говоря, конструкторы беспокоились: а не слишком ли громко для такой скромной, массовой машины в 50 лошадиных сил столь ответственное название, как “Победа”?»
Но оказалось – в самый раз. «Добро» на название было получено, и отныне машина уже жила своей жизнью. Как-то «отменить» ее, не заметить, убрать было уже невозможно.
Оценивая общий тон и характер «смотрин» 1945-го, нельзя не отметить контраст с приемкой «эмки» девятью годами ранее. Сталин сух и настроен вовсе не комплиментарно, никаких фраз наподобие «Дай Бог каждому такую машину» в адрес «Победы» не звучит. Очевидно, что Липгарт уже не вызывает у вождя такого интереса, как в 1936–1938-м. Хотя во время войны он проявил себя наилучшим образом и его деятельность отмечена наградами, никакого особенного отношения к главному конструктору со стороны власти более нет. Она с недоумением взирает на предъявленную ей «самодеятельность», строившуюся без заказа сверху, без предварительных согласований – и максимум, на что способна, это поинтересоваться, годится ли машина для колхозов… Прогрессивность же форм «Победы», похоже, и вовсе никто из присутствующих власть имущих не оценил. Она уже была слишком современна – для них, постаревших, привыкших к угловатым тяжеловесным «Паккардам» 1930-х. Отсюда и вопрос по поводу «тупого переда».
Тем не менее возвращались в Горький в хорошем настроении. Машина принята, ставка Липгарта на «четверку» оказалась абсолютно верной – только благодаря ей «Победа» и осталась жить. Сама история продолжила ряд символичных событий: 20 июня в Москву из Берлина прибыло знамя Победы, еще через три дня на Красной площади состоялся парад… Но и сидевшему за рулем главному конструктору, и другим создателям машины, и директору завода было понятно – для ГАЗа наступает очень сложный период. Автомобиль нужно ставить на конвейер, одновременно продвигая и новейшие грузовые модели, ГАЗ-51 и ГАЗ-63, и сохраняя выпуск старых.
О том, как именно произошло возвращение Липгарта на завод, читаем в статье Б. А. Галина: «Спустя три дня главный конструктор вернулся на завод. Он медленно вылез из машины, спокойно захлопнул дверцу, еще раз окинул взглядом всю машину, стер какое-то пятнышко, бросившееся ему в глаза, и тепло, дружески поздоровался с окружившими его конструкторами. Они не успели его ни о чем спросить, он спросил первый. Деловито и спокойно главный конструктор заговорил о том, что интересовало его в эти минуты, когда машина вышла из Кремля, и что являлось теперь главным. Это были вопросы, связанные с запуском новой конструкции в производство. И только взглянув на лица своих коллег, он спохватился и понял, что сейчас их занимает.
– Все в порядке, – сказал он быстро, – принята, принята!»
В первые послевоенные месяцы, в июне – августе 1945-го, обе «Победы» были подвергнуты всесторонним испытаниям в НАТИ. Их гоняли по дорогам с разными покрытиями – грунтовой, булыжной, асфальтовой, сопоставляли возможности с «эмкой» и «Капитеном». Вердикт был ободряющим: машина вполне конкурентоспособна и готова к серийному производству. Но Лоскутов и Липгарт, каждый на своем месте и со своей стороны, понимали, насколько новинке далеко до готовности. Понятно, что момент для демонстрации машины «наверху» был выбран абсолютно верно – не показывать «Победу» накануне Парада Победы было бы верхом глупости. Но это же накладывало на создателей машины особые обязательства. Она становилась негласным знаменем, символом советского автопрома – и должна, обязана была пойти в серию как можно быстрее. Обманывать ожидания партии и правительства – себе дороже. Да и нелогично: как так, Победу отпраздновали, а автомобиль, названный в ее честь, до сих пор не ездит по улицам?