Тоня пошепталась с Ваняткой и, набросив пальто, убежала куда-то. Ванятка засуетился, стал накрывать на стол.
— Хорошо, что ты зашел, — говорил он, расставляя на столе тарелки и столовые приборы. — Мы только что с работы. Сейчас вместе пообедаем, поговорим… Как там наши Липяги?
— Ничего, — говорю. — Стоят на месте.
— Стоят? Не уплыли еще в Дон?
— Не уплыли.
— Ты чего приехал: по школьным делам или так? Обнову жене купить?..
— Тут работу одну мою собираются печатать. Вот вызвали.
— Так! Значит, решил заделаться писателем?
— Ну что ты!
— Я не осуждаю, — поспешил успокоить меня Ванятка. — Печатают, значит, хорошо! Я, брат, сам тоже печатаюсь! Пишу все — и статьи, и рефераты. Платят прилично. Печататься чем хорошо: это всегда дополнительные деньги. Я так считаю, что нельзя упускать никакой возможности, чтобы подработать. В наш век на зарплату не проживешь. Я всю жизнь дополнительный приработок имел. В техникуме — ты знаешь. Аспирантом был — по два часа всего в день над диссертацией сидел, а остальное— налево! В своем институте практические занятия вел, в вечернем техникуме сопромат читал… Да и теперь. Казалось бы, чего еще надо? Кандидат, доцент, кафедрой заведую. Оклад — не жалуюсь — приличный: наверное, раза в три больше твоего, шкрабовского. Тоня тоже более сотни получает. Но и теперь я ни от какого приработка не отказываюсь. По совместительству еще в двух смежных вузах дипломантов веду, консультирую в институте стандартного домостроения, читаю публичные лекции… А как же по-иному! Ты думаешь, что эти хоромы на одну зарплату воздвигнуты?
— А разве у тебя своя, а не казенная квартира-то? — удивился я.
— Своя! — с гордостью в голосе отозвался Ванятка. — Все это своим трудом нажито. Приходят знакомые, — дивятся: «Как у вас уютно», «Как у вас чисто»… А если б ты знал, сколько трудов и хлопот мне стоило это!.. Женился я на Тоне, когда еще аспирантом был. А она — на последнем курсе финансового… В общежитии оба жили. А тут — семья. Пришлось искать комнату. Сняли за городом, в Быково. Через год дети пошли. Каждый день за город таскаться обременительно. В институте жилья не обещали. Это теперь жилье раздают направо и налево. А раньше, знаешь, оно как было… Начал я искать: не продаст ли кто комнату в Москве? Случайно через знакомых узнал адрес одной старушки. Фактически она одну кухню продавала. Два на два метра. Ей деньги нужны были позарез. А мне что? Мне зацепка нужна! Начал с четырех квадратных метров, а теперь у меня полных пятьдесят. Теперь мне в Черемушках трехкомнатную квартиру дают — да я не еду туда. Мой дом не хуже блочного. Мне и тут неплохо: все удобства, гараж под боком…
Тут пришла Тоня с вином и закусками, и мы стали обедать. За обедом шел общий разговор: о жизни в селе, о липяговских новостях, о наших школьных друзьях-товарищах. Но после обеда подвыпивший Ванятка разошелся вовсю. Он все хотел, чтобы я оценил его строительный талант. Он провел меня по всему дому, и в каждой комнате чуть ли не по целому часу давал объяснения: в каком году совершена пристройка, с какими трудностями столкнуться пришлось.
Начали мы с кухни. На кухне и в самом деле было чему удивляться. В котле с помощью газа нагревалась вода. Теплая вода шла и в батареи отопления и в ванну. Если надо, поверни рычажок — и теплая вода польется в раковину, где моется посуда.
В кабинете, среди чертежей и книг, мы провели остаток вечера. Я сидел в кресле напротив Ванятки и, слушая его рассказы о том, как он доставал лес, с каким трудом выбивал постановления райисполкома об изменении фасада домостроения, думал совсем не об уюте. Я думал о том, какую силищу вложил сюда, в свой дом, Ванятка! Наверное, энергии, потраченной им, хватило бы с избытком на то, чтобы поставить запруду на любой, самой великой сибирской реке.
— Я приехал в Москву с одним чемоданчиком, — говорил Ванятка патетически. — А теперь у меня свой дом. Семья. Обстановка. Машина. Была «Победа», а на днях новую «Волгу» получаю…
— Да хватит тебе! — перебила его заглянувшая к нам Тоня. — Как выпьет чуть, так хвастать. Поздно уже. Андрею небось в гостиницу пора.
— Да-да! — сказал я, поднимаясь из кресла.
Ванятка стал собираться, чтобы проводить меня. Пока он переодевался, надевая костюм поверх пижамы, я рассказывал ему о матери, о Лукерье. Что стара она стала; что просила писать чаще; что карточку на память просила меня привезти.
— Ах, как же так раньше-то ты не напомнил! — загоревал Ванятка. — Я б подарок какой послал. А теперь и магазины небось закрыты. Тонь! — позвал он жену. — Погляди, что у нас там, в холодильнике, есть?
Тоня отправилась на кухню. Вскоре, одевшись, и сам Ванятка туда прошел. Начали они вдвоем выкладывать из холодильника всякие залежалые остатки. Штуки три апельсинов нашлось, банка килек пряного посола, круг сухой колбасы, сыру кусок. Н-да! Маловато, и не совсем все по Лукерьиным зубам. Но ничего не поделаешь. Стали искать супруги, во что все это сложить. Тоня отыскала в шкафу бумажную сумку с матерчатыми ручками. В сумке сухие фрукты были.
Так все в эту сумку, к компоту, и сложили.
Ванятка проводил меня до метро. Он все сокрушался по поводу того, что я так мало у них погостил. Я молчал.
Утром, за час до отхода поезда, я пошел в булочную, купил килограмма два маковых сушек, батон ленинградский с изюмом, — все это сунул в Ваняткину бумажную сумку, чтоб она полна была.
И вечером, в тот же день, отнес ее Лукерье.
Отдал я ей сумку бумажную, пятикопеечную, с компотом и с кильками; про Ванятку, ее любимого сынка, рассказал: как он хорошо и богато живет; и портрет, который он мне вручил, передал.
Лукерья не знала, куда и усадить меня, чем и попотчевать, — так она была обрадована. Рассказав все про Ванятку, я засобирался домой. Она вышла проводить меня, и мы постояли с ней еще немного, вот тут, под ракитами.
— Приехать обещался!.. А гостинцев-то, гостинцев-то накупил. Как же ты донес, соколик мой, целую сумку-то!..
…Лишь вышел я из Ваняткиной машины, вспомнилась мне вдруг эта наша встреча с Лукерьей, и…
И у меня слезы на глазах навернулись.
Оттого я сразу вместе с Ваняткой и не пошел в избу.
И задержался-то я на пять каких-нибудь минут; однако, когда вошел в избу, все сидели уже за столом. Лишь глянул я, кто сидел, и сразу понял, почему это Ванятке потребовалось свозить гостей на машине: все братья и сестры, приезжавшие на похороны, уехали, выражая этим свой протест против его, Ваняткиного, упрямства. Не было за столом ни Семена, шахтера; ни старшей сестры, что замужем за Анатолием Мишиным, артиллеристом; ни внуков Лукерьиных…
Только и сидели за столом Ванятка с женой, еще Петух, Алеха Голован, Авданя да мы с Володякой. Наставлено всего было! И вина, и водки, и закусок разных… Но никто — даже Авданя — не радовался возможности выпить и закусить отвольного.
Все сидели молча. Даже после первой рюмки никто не обронил слова. Один Ванятка был оживлен и старался всех расшевелить.
— Ты чего, Петр Семенович, не допил? — Ванятка пододвинул старшему брату отставленный было им стакан с недопитой водкой. — Или наша, столичная, хуже вашей липяговской самогонки?
Петух ерошил корявой пятерней свой седой и редкий чуб:
— Не пьется че то…
Даже крестный мой Авданя, любящий выпить на дармовщину, — и тот, казалось, был не в духе. Выпить-то он, конечно, выпил и закуску всякую испробовал, но не шли ему впрок ни водка «столичная», ни закуска. Он был необычно молчалив и задумчив.
Лишь после третьей рюмки будто оттаяли все.
Ванятка завел умную речь о науке. Вот, мол, каких вершин достигла наша наука: космос покорила! Скоро, глядишь, человек шагнет на Луну, за миллион километров. А все отчего? Оттого, что наше государство не жалеет денег на развитие науки. Вот хотя бы наш институт, к примеру… И он стал рассказывать о своем институте: какие у них лаборатории и учебные павильоны.
Авданя слушал-слушал, да и не утерпел, перебил-таки Ванятку.
— Эт-та нам — раз плюнуть: за миллион километров-то слетать! — сказал крестный. — А вот такую малость, сердце, рядом совсем, рукой достать можно… А изучить толком не можем. Вот хотя бы матушка ваша, Лукерья. Ходила, ходила и…
— Ерунда! — сказал Ванятка. — И сердце наши ученые лечат. Институт есть такой, где оперируют больных, расширяют клапаны и так далее. Если б я знал, что у матери порок, да я бы непременно ее спас бы! Тут же — в Москву. Любого профессора обеспечил бы! Курорт. А то как же…
— «Профессора»?! — повторил захмелевший Петух. — Ты спроси: была ли наша мать за всю жизнь свою хушь раз у врача? Ну хушь с зубами?.. Ни разу не была. То-то!
Всем стало как-то грустно оттого, что Лукерья ни разу не была у врача.
Мы помолчали.
Опять Авданя первым нарушил тишину. Он отложил в сторону вилку, усы для важности погладил и, наклонившись к Ванятке, спросил не очень громко:
— Кхе! А позвольте полюбопытствовать, Иван Семенович, по какой вы области, так сказать, ученый?
— Я, дядь Авдань, специалист в области гражданского и промышленного строительства.
— Ага, понимаю, — продолжал Евдоким Кузьмич многозначительно. — Значит, вы строите дома. Что ж, одобряю: профессия хорошая.
— Не совсем так, — пояснил Ванятка. — Строят рабочие, инженеры. А я сам не строю, а учу других, студентов.
— Так-так! И званье особое этому есть?
— А то как же! — отозвался с готовностью Ванятка. — Кандидат наук. Доцент.
— Мудрено! — сказал Авданя, хотя он прекрасно знал все Ваняткины званья. — Поди, кандидат-то и по-иностранному должен знать?
— Обязательно! — Ванятка был доволен, что он может выказать свое превосходство. — Я свободно пишу и читаю по-английски. Вот совсем недавно об одном моем изобретении была статья в одном английском бюллетене. Мне прислали, так я без словаря читал.
— Даже изобретенья собственные! — покачал головой Авданя. — Первый раз пью с человеком, у которого свои изобретенья. С председателями пил, с зоотехниками али там агрономами пил… Даже с коронованными принцами пил, а с изобретателями до сих пор не доводилось.