Тема классового переустройства надолго стала определяющей в нашей деревенской литературе» Конечно, каждый художник по-своему познавал жизнь, воспроизводя на страницах книг краски действительности. Достаточно назвать произведения, ставшие современной классикой, определившие во многом облик литературы двадцатых и тридцатых годов. Это — «Барсуки» Леонида Леонова и «Анна Снегина» Сергея Есенина, «Донские рассказы», «Тихий Дон», «Поднятая целина» Михаила Шолохова, «Бруски» Федора Панферова, «Когти» Ефима Пермитина, «Соляной бунт», «Кулаки» Павла Васильева, «Подпасок» П. Замойского, «Страна Муравия» Александра Твардовского… Я, конечно, не перечислил даже «самых главных» книг, но, впрочем, в этом нет и необходимости. Литература о деревне все эти годы была неотрывно связана со всей нашей литературой, и многие выдающиеся произведения не укладывались в привычные рамки сельской тематики. Конечно, в центре повествования в «Тихом Доне» — Григорий Мелехов, но в донскую станицу врываются ветры всей страны и судьбы героев связаны со всем, что происходит в неспокойном и неустроенном мире. Михаил Исаковский писал «Вдоль деревни, от избы и до избы…», но стихотворение, подхваченное крыльями музыки, пел и город, и рабочий поселок, и далекая индустриальная, новостройка. Разумеется, и дореволюционные «деревенщики» не ограничивали свой кругозор сельским ландшафтом, но в наш век связи стали непосредственнее и зримее: город пришел в деревню, деревня — в город.
В суровую годину Великой Отечественной войны с особой силой зазвучала деревенская тема как тема Родины:
Ты знаешь, наверное, все-таки Родина —
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти поселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.
Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и песнею женскою
Впервые война на проселках свела.
Слово в годы войны показало, что оно действительно «полководец человечьей силы». Оно воодушевляло воина, шедшего в атаку, и женщину, шагавшую за плугом, и босоногих подростков, собиравших, как величайшую драгоценность, хлебные колоски на стерне. Обычный пейзаж тех лет «расцвечен» пожарищами деревень, пепелищами, жутко чернеющими среди снегов, остовами печей на местах сгоревших изб. Словесное искусство навечно запечатлело образы крестьян, одетых в солдатские шинели, образы воинов, вчерашних хлебопашцев, совершавших богатырские подвиги. Стойкие человеческие сердца оказались прочнее тонн смертоносной стали. Человек одолел фашистского зверя. Великая радость победы была неотрывна от горечи утрат. Из Нашей литературы невозможно выкинуть, как слово из песни, проникновенное стихотворение Михаила Исаковского — «Враги сожгли родную хату», в котором нарисован образ солдата, одиноко стоящего на пепелище, вспоминающего о том, что «мечтал он выпить за здоровье, а пить пришлось за упокой…»
Я не согласен с теми критиками, которые утверждают, что послевоенная пора породила лишь лакировочную литературу о деревне. Я вовсе не собираюсь призывать к литературной реабилитации многочисленных повестей, рассказов, фильмов, порожденных теорией бесконфликтности. В памяти свежа душераздирающая ситуация, составляющая основу фильма «В один прекрасный день». Фильм повествовал о передовом, богатом колхозе, председатель которого — о, ужас! — не понимает и не признает… симфонической музыки. Но этот недостаток изживается довольно быстро и эффектно. В колхоз приезжает энергичная выпускница консерватории, создает на свой страх и риск самодеятельный симфонический оркестр, и председатель приобщается к пониманию серьезной музыки. Надо ли говорить, что подобные «конфликты» были невероятно далеки от жизненной правды, что опереточные «пейзане» не имели ничего общего с тружениками полей, поднимавшими разоренное войной хозяйство в трудных, небывало трудных условиях.
Отказ от идилличности, возврат к действительности обычно связывают с появлением в периодике очерков Валентина Овечкина, взглянувшего на деревенскую жизнь без предвзятости, вдумчиво и проницательно. Заслуги Овечкина бесспорны. Но Овечкин не был одинок. Перечитаем очерки и новеллы Алексея Колосова, часто появлявшиеся на страницах «Правды». Они заключали в себе много верных фактов, хотя нередко и несли на себе печать ошибочных представлений времени. Очерки Алексея Колосова помогали, как правило, бороться с конкретными носителями зла — они имели адрес. Овечкин не только типизировал характеры и ситуации, но и публицистически заострил их, сделал свои очерки насквозь пронизанными социальными и экономическими проблемами.
Следующий этап в развитии деревенской темы — появление лирических повестей Сергея Антонова, Владимира Солоухина, Юрия Казакова. Довольно разные по своим художественным почеркам, они заимствовали (особенно в области лексики и сюжетного построения) многое от бунинской манеры письма. О «Владимирских проселках» Солоухина в свое время метко написал Леонид Леонов: «Автор ничего не выдумывает, а просто шагает по русской земле в пределах своей Владимирской области, смотрит на жизнь влюбленными глазами и поет о том, что видит».
Вторая половина пятидесятых — начало шестидесятых годов — сложный и противоречивый период в нашей сельской жизни. Он вместил в себя — и «рязанское чудо», и волевые решения, мало сообразующиеся с объективной действительностью, и экономические преобразования, направленные на то, чтобы вывести деревню на путь подъема. Читателя уже не могли удовлетворить ни прямолинейно публицистические очерки, ни лирически привлекательные сами по себе этюды на деревенские темы.
Жизнь требовала глубокого художественного исследования, постижения моральных и социальных проблем, рожденных действительностью. Эта потребность и родила такие произведения, как поэма Сергея Викулова «Окнами на зарю», «Деревенский дневник» Ефима Дороша, очерки и повести Г. Троепольского.
Лучшее произведение современности, посвященное сельской жизни, — «Липяги» Сергея Крутилина. Не случайно, что сразу после выхода в свет книга выдержала несколько массовых изданий и прочно вошла в читательский обиход.
Следует вначале сказать несколько слов об авторе «Липягов».
Судьба Сергея Крутилина — судьба поколения, родившегося в начале двадцатых годов.
Детство его прошло в селе Делехове под рязанским городом Скопином. В сороковом году Сергей Крутилин оканчивает строительный техникум и едет работать на Дальний Восток. С первых дней Великой Отечественной войны С. Крутилин на фронте. После тяжелого ранения в 1942 году и демобилизации из армии — учеба в Московском университете, а затем напряженная журналистская работа. Корреспондент «Смены» и «Литературной газеты», С. Крутилин много ездит по стране, пишет очерки и рассказы, посвященные самым различным сторонам действительности. Но среди бесчисленных откликов на злобу дня — очерков, репортажей, корреспонденций, рассказов — год от года все явственнее определялась главная тема писателя-журналиста. Ему особенно близка деревня, он чувствует себя своим человеком среди сельских тружеников, чьи радости и горести ему близки, понятны, родственны.
Наиболее значительные из деревенских очерков Сергея Крутилина вошли в сборник «За поворотом» (1961). В том же году — счастливом для писателя! — появился его первый роман «Подснежники», посвященный молодежи, осваивающей новые земли Казахстана. Роман не был скороспелым откликом «на тему о целине», как тогда было принято говорить. В нем ощущался внимательный взгляд человека, пристально изучающего жизнь, задумывающегося над людскими судьбами, над важными проблемами современности. «Подснежники» были одобрительно встречены и читателями, и критиками.
Но и очерки «За поворотом» и роман «Подснежники» были в какой-то степени разведкой боем, подготовкой к главной книге, к которой шел писатель.
Такой главной книгой Сергея Крутилина стал роман «Липяги», носящий характерный подзаголовок «Из записок сельского учителя». Все повествование в романе ведется от имени учителя, родившегося и выросшего в деревне, занимающегося с ребятишками в школе в Липягах, рязанском селе. Нет никакого сомнения, что роман носит автобиографический характер. И все-таки не надо учителя Андрея Васильевича Андреева, рассказывающего о своих близких» родных и друзьях, о незатейливых сельских историях, о путях и тропинках липяговской жизни, отождествлять с романистом.
Некоторая дистанция между авторским «я» и повествователем-рассказчиком понадобилась С. Крутилину для того» чтобы чувствовать себя совершенно свободно в материале: учитель, не мудрствуя, рассказывает о слышанном, виденном и пережитом.
Писатель определил жанр произведения, как «Из записок…» Действительно, перед нами распутывается цепочка новелл-записок, не связанных сквозным, последовательным сюжетом. Каждая новелла сама по себе н вместе с тем — одна из колонн, поддерживающих все здание произведения. Я не оговорился, назвав «Липяги» романом. Перед нами большое по объему произведение, включающее в себя развитый и сложный сюжет, раскручиваемый, подобно киноленте, по частям-новеллам.
Что больше всего пленяет нас, читателей, в «Липягах»?
В произведении удивительно симпатична и привлекательна авторская позиция. Автор не отделяет себя от прочих липяговских жителей— вокруг он видит не только земляков, но и свойственников, которых знает с колыбели. Спокойно, добродушно и беспристрастно повествуется о событиях тридцати летней давности и о том, что происходит сегодня. Во взглядах на людей нет ничего от высокомерия приехавшего на село «изучать жизнь» и принимающего корреспондентские впечатления за глубинное постижение действительности. Свой пишет о своих. Он знает свет и тени; ничто не может укрыться от его наблюдательного взгляда, ибо он смотрит на происходящее не с высоты птичьего полета, а изнутри, знает пружины, двигающие явления. Он влюблен в поэзию народной жизни, но знает и прозу деревни, ее глухие и мрачные стороны. Он любит хлебопашца, но не благоговеет перед ним.