– Псина, – нерешительно произнесла девушка. – В тебе ведь есть Свободная магия, и, пожалуй, даже больше, чем магии Хартии в твоем ошейнике. Тогда почему ты… почему ты не… не такая, как некромант?
Псина вздохнула, издав такое смачное «фффф», что Лираэль непроизвольно поморщилась. А собака склонила голову набок и призадумалась, прежде чем ответить.
– В Начале вся магия была Свободной магией – ничто ее не сдерживало, не ограничивало и не направляло. Потом была создана Хартия: она вобрала в себя почти всю Свободную магию и упорядочила ее, выстроила в единую структуру, подчинила символам. А та Свободная магия, что еще сохранилась отдельно от Хартии, это Свободная магия некромантии, стилкенов, маргру и хишей, аналемов и жрунов, и всех прочих вредоносных тварей, порождений и фамильяров. Это магия стихийная и беспорядочная, она существует вне Хартии. Но есть также и Свободная магия, которая помогла создать Хартию, но не была ею поглощена, – продолжала Псина. – Она разительно отличается от Свободной магии, которая не пожелала присоединиться к созданию Хартии.
– Ты говоришь о Начале, – возразила Лираэль, чувствуя, что совершенно запуталась. – Но разве до Хартии было что-то еще? У нее же нет ни начала, ни конца.
– Начало есть у всего на свете, – отозвалась Псина. – Включая Хартию. Кому и знать, как не мне, я же была при ее рождении, когда Семеро замыслили создать Хартию, а Пятеро вложились в ее создание. В некотором смысле и ты тоже там была, хозяюшка. Ты же – потомок Пяти.
– Пять Великих Хартий? – завороженно уточнила Лираэль. – Я помню, есть такой стишок. Едва ли не первое, что мы заучиваем наизусть еще детьми.
Пять Великих Хартий – скрепы земли:
Связаны друг с другом, в плоть и кровь вросли.
Первая Хартия – венценосный род,
А Вторая – мертвым восстать не дает,
Три и Пять – твердь каменной кладки,
Четыре – во льду прозревает разгадки.
– Верно, – подтвердила Псина. – Стишок – в самый раз для маленьких щенят. Великие Хартии – это краеугольные камни Хартии как таковой. Три рода или кровные линии, Стена и камни Хартии – все они происходят от изначального самопожертвования Пятерых, которые влили свою силу в мужчин и женщин, твоих предков. Некоторые из них, в свою очередь, вложили эту силу в «твердь каменной кладки», когда сочли, что кровь слишком легко разбавить или сбить с пути.
– Но если Пятеро вроде как… растворились в Хартии, то что произошло с последними двумя? – спросила Лираэль: напряженно хмурясь, она пыталась осмыслить услышанное. Ведь во всех книгах вроде бы говорилось, что Хартия существовала и будет существовать вечно. – Ведь ты говоришь, создать Хартию замыслили Семеро.
– Вообще-то, все началось с Девяти, – тихо отозвалась Псина. – Эти Девять обладали безграничным могуществом, сознанием, разумом и даром предвидения, благодаря чему стояли куда выше десятков тысяч сущностей Свободной магии, что, шумя, галдя и толкаясь, отвоевывали себе место на земле. Однако из этих Девяти только Семеро согласились создать Хартию. Один предпочел остаться в стороне от трудов Семерых, но в конце концов был скован и принужден служить Хартии. Девятый воспротивился – и был повержен, но победа далась дорогой ценой.
– Это, значит, получается восемь и девять, – подтвердила Лираэль, считая по пальцам. – Будь у них имена, а не номера, стало бы куда понятнее. А ты, между прочим, так и не объяснила, что случилось с… мм… шестым и седьмым. Они-то почему не стали частью Великих Хартий?
– Они вложили в кровные линии значительную часть своей силы, но не все свое естество, – пояснила Псина. – Я подозреваю, они еще не настолько устали от осознанного, самостоятельного бытия. Им хотелось продолжать жить, в той или иной форме. Думаю, им любопытно было посмотреть, что произойдет. А имена у Семерых были. Они увековечены в колокольцах и в трубках твоей флейты. Каждый из колокольцев обладает частицей изначальной силы Семерых – силы, что существовала еще до Хартии.
Повисло напряженное молчание.
– Но ты… ты ведь не одна из Семерых, нет? – на всякий случай уточнила Лираэль. У нее даже в голове не укладывалось, чтобы один из создателей Хартии, пусть и утративший значительную часть своей силы, снизошел до дружбы с нею. Или остался ей другом уже после того, как открылось его истинное величие.
– Я – Шкодливая Псина, – напомнила собака, лизнув Лираэль в лицо. – Просто-напросто ошметок, оставшийся от Начала и по доброй воле отданный Хартии. И я всегда буду тебе другом, Лираэль, ты же знаешь.
– Да, наверное, знаю, – с сомнением протянула Лираэль. Она крепко обняла собаку и уткнулась лицом в ее теплую шею. – И я тоже никогда тебя не оставлю.
Против объятий Псина не возражала, но, насторожив уши, внимательно прислушивалась к окружающему миру. А еще – чутко принюхивалась, пытаясь распознать запах, принесенный Лираэль из Смерти. Какой тревожный запах… Псина от души надеялась, что порожден он ее же собственным воображением и долгой памятью, потому что разило не просто каким-то некромантом, пусть и могущественным. Этот дух был куда более древним – и куда более пугающим.
Лираэль наконец разомкнула объятия – мокрая собачья шерсть благоухала не то чтобы розами – и вернулась к рулю. «Искательница» сама держала курс, но радостным узнаванием отозвалась на прикосновение руки, едва под пальцами расцвели знаки Хартии, такие теплые и отрадные после холода Смерти.
– Наверное, ближе к вечеру покажется Синдльский паром, – заметила Лираэль. Сдвинув брови, она вспоминала карты, которые сворачивала, разворачивала, вносила в каталог и подклеивала в библиотеке. – Мы плывем быстро – должно быть, уже лиг двадцать прошли!
– Ага, навстречу опасности, – напомнила Псина, перебралась на корму и плюхнулась у ног девушки. – Не забывай об этом, хозяйка.
Лираэль кивнула, вспоминая некроманта и Смерть. Здесь, под ярким солнцем, в ладье, весело скользящей по реке, все это казалось ненастоящим. А ведь еще недавно – было жуткой реальностью. А если некромант не солгал, так он не только ее знает – ему известно, куда она направляется. Как только девушка причалит к берегу, она окажется относительно легкой добычей для мертвых прислужников некроманта.
– Наверное, скоро мне понадобится соткать хартийную оболочку, – сказала она. – Просто на всякий случай. На сей раз выберу лающую сову.
– Отличная идея, – одобрила Псина, положив голову на хозяйкину ногу и обильно пуская слюни. – Кстати, а в Темном Зеркале ты что-нибудь рассмотрела?
Лираэль замялась. Про Зеркало она напрочь позабыла! Нападение некроманта вытеснило из ее мыслей видение прошлого.
– Да.
Собака ждала продолжения, но Лираэль молчала.
Наконец Псина подняла голову:
– Значит, ты теперь помнящая. Первая за последние пять сотен лет, если не ошибаюсь.
– Наверное, так, – согласилась Лираэль, избегая песьего взгляда. Ей вовсе не хотелось быть помнящей: так книга называла умеющего провидеть прошлое. Она-то мечтала провидеть будущее!
– И что же ты провидела? – не отступалась Псина.
– Своих родителей. – Лираэль покраснела, снова представив себе, как близка была к тому, чтобы подглядеть их любовные игры. – Моего отца.
– И кто же он?
– Не знаю, – нахмурилась Лираэль. – Но портрет я бы узнала. И комнату тоже. Ну да на самом деле это все неважно.
Псина фыркнула, давая понять, что одурачить ее не удастся. Разумеется, это очень важно, просто Лираэль не хочется говорить на больную тему.
– Моя семья – это ты, – заявила Лираэль, порывисто обняла собаку и демонстративно уставилась на искрящиеся воды Раттерлин. В самом деле, Псина для нее – единственная родная душа, еще роднее, чем Клэйры, с которыми девушка прожила всю жизнь.
Клэйры раз и навсегда дали ей понять, что она для них – чужая, размышляла девушка, завязывая головной платок потуже и вспоминая, как шелковая полоска легла ей на глаза. В семье детям глаза не завязывают.
Глава тридцать седьмаяКорыто на реке
Следуя совету Санар и Риэлле, Лираэль провела свою первую ночь вдали от ледника Клэйр, встав на якорь с подветренной стороны у длинного, узкого островка посреди реки Раттерлин, так, чтобы до обоих берегов оставалось больше четырех сотен ярдов глубокой, стремительной воды.
На рассвете, позавтракав овсянкой, яблоком, изрядно зачерствевшим пирогом с корицей и запив это все несколькими глотками чистой речной воды, Лираэль подняла якорь, убрала его в клюз и посвистела Псине. Та тут же приплыла с островка, где честно исполнила свой собачий долг, на случай, если однажды туда заглянут другие псы.
Но едва Лираэль подняла парус и ладья начала разворачиваться по ветру, как Псина внезапно напряглась и, указав на реку впереди, предостерегающе гавкнула.
Девушка пригнулась под гиком и посмотрела в направлении указующей собачьей лапы на некий предмет в двух-трех сотнях ярдов ниже по течению. Она не сразу сообразила, что это: на поверхности реки в лучах утреннего солнца поблескивало что-то металлическое. А когда девушка все-таки опознала находку, то вгляделась еще внимательнее, проверяя, не обманывают ли ее глаза.
– Очень похоже на жестяное корыто, – медленно произнесла она. – А внутри – какой-то человек.
– Это и в самом деле корыто, – согласилась Псина. – С человеком внутри. Там есть и еще что-то… Ты бы вложила стрелу в тетиву, хозяйка.
– Человек без сознания. Или мертв, – отметила Лираэль. – Может, просто проплывем мимо?
И все-таки, предоставив «Искательнице» самой выбирать курс, Лираэль взялась за лук и торопливо натянула его. А затем ослабила завязки на ножнах меча и достала из колчана стрелу.
«Искательница», похоже, вполне разделяла опасения Псины: она отклонилась чуть в сторону. Корыто, гонимое только течением, двигалось куда медленнее. «Искательница», при ветре с траверза, летела как птица: она вполне могла обогнуть корыто по широкой дуге и плыть себе дальше.