В доме под ропот дождя видеть спокойные сны!
Пусть это выпадет мне! Да будет по праву богатым
50 Тот, кто выносит тоску ливней и ярость морей.
Ах пусть прахом пойдут все смарагды, все золото мира,
Лишь бы в разлуке со мной девушка слез не лила!
Ты о Мессала,[145] рожден воевать на морях и на суше,
Чтобы доспехи врага твой разукрасили дом;[146]
55 Я же — закованный раб: в оковах красавицы милой,
Будто привратник, сижу близ непреклонных дверей.
Слава меня не влечет, моя Делия: быть бы с тобою, —
Может, кто хочет, меня вялым, ленивым бранить.
Видеть бы только тебя на исходе последнего часа
60 И, умирая, тебя слабой рукой обнимать.
Плачь, о Делия, плачь, когда лягу на ложе сожженья,
Слей поцелуи свои с горькой слезою любви!
Плачь! Ведь грудь у тебя не окована грубым железом,
И не заложен кремень в нежное сердце твое.
65 Знаю, с моих похорон ни дева, ни юноша даже
Не возвратятся домой, глаз не омывши слезой.
Не оскорбляй же тогда мою тень, о Делия, лучше
Пряди волос пощади,[147] нежные щеки свои.
Будем друг друга любить, пока нам судьба позволяет!
70 Скоро к нам явится смерть, голову мраком покрыв;
Скоро к нам старость вползет — и уж будет зазорно влюбляться.
Страстные речи шептать с белой как снег головой.
Так отдадимся теперь Венере беспечной, пока нам
Двери не стыдно ломать, в драку с соперником лезть.
75 Здесь я и вождь, и крепкий боец. Вы, трубы, знамена,
Прочь уноситесь скорей, жадных калечьте людей!
Жадным тащите добро, а мне, довольному жатвой,
Будут смешны богачи, будет и голод смешон.
Крепкого лей, вином утоли нежданные муки,
Властный пусть склонится сон к векам усталым моим;
Этой хмельной головы, отягченной щедротами Вакха,
Пусть не тревожат, пока горькая дремлет любовь.
5 К нежно любимой моей приставлена грозная стража,
Плотная дверь заперта неодолимым замком.
Пусть тебя ливень сечет, о дверь ее злого владыки,[148]
Пусть Юпитера гнев молнии мечет в тебя!..
Дверь, отворись только мне, побежденная жалобной просьбой.
10 И не скрипи, коль тайком ночью тебя отопрут!
Если в безумстве своем тебе посылал я проклятья,
Сжалься, молю: пусть они мне же падут на главу.
Помнить должна ты о том, что в слезных моленьях поведал
Я, гирляндой цветов твой оплетая косяк.[149]
15 Ты же, о Делия, брось бояться, обманывай стражу;
Надо дерзать: смельчакам в помощь Венера сама.
Сколь благосклонна она, когда новый порог переступит
Юноша или тайком дева замок отомкнет!
Учит она, как скользнуть украдкой с мягкого ложа,
20 Учит она, как ногой на пол беззвучно ступить;
Учит она красноречью кивков незаметных при муже,
Учит искусству скрывать нежные в знаках слова.
Но поучает не всех, — лишь тех, кто не ведает лени,
Кто не боится вставать с ложа в ненастную ночь.
25 Вот и когда я брожу по городу темному в страхе,
‹Мне помогает идти к цели богиня любви.›
Хищника гонит она, кто дерзнул бы кинжалом поранить
Или с добычей уйти, платье сорвавши с меня.
Тот, кто во власти любви, хранимый священной рукою,
30 Может, где хочет, бродить: козни ему не страшны.
Мне ни зимняя ночь не вредит леденящим морозом,
Мне не опасен поток бурно летящих дождей.
Мне этот труд нипочем, — открыла бы Делия двери
И поманила без слов, пальчиков легким щелчком.
35 Встречный — мужчина ли ты или женщина, — не поднимай же
Глаз: проделки свои хочет Венера таить.
Шумом шагов не пугай и меня не расспрашивай, кто я,
Факела ярких огней не приближай мне к лицу.
Если ж случайно меня заметит прохожий, — пусть скроет,
40 Именем всех богов пусть присягнет, что забыл.
Верь мне, почувствует тот, кто не в меру болтлив, что Венера
Кровью была рождена, вышла из ярости волн.[150]
Впрочем, ему не поверит твой муж, — так вещала правдиво
Мне чародейка одна тайной волшбою своей.
45 Видел не раз я: она низводит созвездия с неба
И заклинаньем своим рек изменяет русло,
Тени влечет из гробниц, утробу земли разверзая,
Песней над хладным костром кости из пепла зовет;
То из подземных темниц вздымает их шепотом вещим,
50 То, окропив молоком, вспять возвратиться велит;
Властью своею метет туманы с ненастного неба,
Властью своею зовет в летнюю пору снега.
Ей лишь одной вручены волшебные травы Медеи,
Ей лишь дано усмирять лютых Гекаты собак.[151]
55 Заговор ею сложён, и с ним обмануть ты сумеешь:
Трижды скажи нараспев, трижды отплюнься потом;
С этой поры никому твой муж про нас не поверит,
Даже себе самому, в мягкой постели застав.
Но от других воздержись: обо всех он правду узнает,
60 Лишь про меня одного ведать ему не дано.
Верить ли мне? Сказала еще вещунья, что может
Травами и колдовством освободить от любви.
Факел очистил меня, а после, ясною ночью,
Черная жертва легла в честь чародейных богов.[152]
65 Я же молил, да не сгинет любовь, но да будет взаимной.
Я не искал никогда прочь убежать от тебя.
С сердцем железным был тот, кто охотно повлекся за бранью
И за добычей, хоть мог, глупый, тобою владеть.
Пусть он сметет пред собой побежденные тьмы киликийцев,[153]
70 Марсов лагерь разбив на покоренных холмах,
Затканный весь серебром, весь золотом пышно расшитый;
Пусть на горячем коне гордо красуется он.
Я ж, моя Делия, знай, — была бы ты только со мною, —
Сам бы волов запрягал, пас на знакомой горе.
75 Лишь бы мне было дано держать тебя в нежных объятьях,
Даже на голой земле сладким казался бы сон.
А без взаимной любви что пользы хоть в пурпурном ложе,
Если в бессонных слезах тянется долгая ночь?
Нет, тогда уж ни пух, ни шитый покров, ни журчанье
80 Тихо бегущей воды дремы очам не пошлют.
Разве я словом задел величие гордой Венеры
И наказанье несет мой нечестивый язык?
Разве молва говорит, что нечистый входил я в жилища
Вечных богов и венки рвал со святых алтарей?
85 Если б я был виноват, не замедлил бы пасть я во прахе
И целовать без конца храма священный порог.
Нет, не замедлил бы я ползти в пыли, умоляя,
Биться несчастным челом о заповедный косяк.
Ты, смеющийся зло над горем моим, берегися!
90 Жди: не ко мне одному вечно немилостив бог.
Тот, кто, бывало, шутил над юноши тщетной любовью,
Сам под Венеры ярмо в старости шею склонял.
С дряхлою дрожью шептал про себя он любовные речи,
И понапрасну взбивал космы седые волос.
95 Он не стыдился торчать у двери красавицы милой
Или на форуме днем встретить служанку ее.
Юноши там и мальцы ватагой его затирают,
Тихо, чураясь, плюют в мягкие складки одежд.
Ты же меня пощади, Венера: преданно служит
Дух мой тебе; что ты жжешь, грозная, жатву свою?
Двинетесь вы без меня, Мессала, по волнам эгейским.[154]
О, вспоминай обо мне вместе с когортой своей!
Держит больного меня Феакия[155] в землях безвестных.
Мрачная Смерть, молю, жадные руки сдержи!
5 Мрачная Смерть, удержись, умоляю! Ни матери нет здесь,
Чтобы на скорбной груди кости собрать из костра;
Нет и сестры, чтоб мой прах окропить ассирийским елеем
И, волоса распустив, плакать над урной моей.
Делия, нет и тебя! А ведь, нас провожая из Рима,
10 Ты, говорят, наперед всех вопросила богов.
Ты ведь три раза брала у мальчика жребий священный,[156]
Трижды по жребиям он добрые знаки давал:
Рок возвращенье сулил; но не мог он тебя успокоить:
Слезы на грудь ты лила, наш ненавидела путь.
15 Я же, отдав прощальный приказ, плохой утешитель,
Тайной тревогой томим, новых задержек искал,
Робко на птичий полет,[157] на дурные предвестья ссылался
Или на то, что настал праздник Сатурна святой.[158]
Ах сколько раз, отправившись в путь, начинал вспоминать я,
20 Как оступился в дверях — знак неминуемых бед!
Пусть не дерзает никто уезжать против воли Амура
Иль пусть припомнит, дерзнув, как воспротивился бог.
Что мне Изида твоя, о Делия?[159] Разве поможет
Систра гулкая медь[160] в трепетных пальцах теперь?
25 Что мне в том, как, святыню почтив, ты чисто умылась
И одиноко легла в чистую (помню!) кровать?
Ныне меня поддержи, о богиня. (Ведь можешь лечить ты, —