Сколько я раз тебя побеждал, вином усыпляя,
Сам же расчетливо пил, в чашу подбавив воды.
Но не со зла обижал я тебя: прости за признанье!
30 Так приказал мне Амур: встанешь ли против богов?
Я ведь тот самый и был (теперь уж не стыдно сознаться)
Гость, на кого до зари злилась собака твоя.
Глупым зачем молодая жена? Если клад драгоценный
Сам не умеешь хранить, то не поможет замок,
35 Держит в объятьях тебя, но, о ласках другого вздыхая,
Вдруг притворится она, будто болит голова.
Дай мне ее сторожить: не страшат меня злые побои,
Буду готов за нее цепи таскать на ногах.
Не подойдет уж тогда красавец с искусной прической,
40 В тоге, струящей вокруг складки свободной волной;
Всякий, кто встретится с ней, избегая дурных подозрений,
В сторону пусть отойдет или вдали обождет:
Так поступать сам бог повелел, и великая жрица
Так напророчила мне пеньем священных стихов.
45 Пляской Беллоны[170] она зажжена и в бреду не боится
Ни обагренных бичей, ни рокового огня;
Руки себе топором иссечет она в ярости буйной,
Но, невредима опять, кровью богиню кропит;
Тело пронзивши копьем, стоит с растерзанной грудью
50 И о грядущем поет вещей богини слова:
«Деву обидеть страшись, защищенную луком Амура,
Чтобы потом не скорбеть, грозный урок получив:
Только дотронься — и вмиг богатство умчится, как наша
Кровь из зияющих ран или как пепел в ветрах!»
55 Делия, знай, и тебе она карой какой-то грозила;
Но если грех ты свершишь, пусть облегчит ее бог!
Но не тебя я жалею, любя: золотою старушкой,
Матерью тронут твоей, я забываю свой гнев;
Вся трепеща, в потемках тебя ко мне она водит
60 И позволяет в тиши наши объятья сплетать;
Ждет неизменно всю ночь у дверей и, чуть в отдаленье
Шорох заслышит шагов, сразу меня узнает.
Долгие дни для меня проживи, старушка родная, —
Рад бы я к годам твоим годы прибавить свои!
65 Ради тебя твою дочь я буду любить бесконечно:
Как ни бедова она, кровь ее все же твоя.
Но научи ты ее быть скромною, хоть не стесняет
Лентой тугою — волос, длинною столою[171] — ног.
Я соглашусь на крутой договор: и если посмею
70 Славить другую, пускай очи мне вырвет она;
Если виновным сочтет, пусть тащит за волосы силой,
Спустит по улице вниз даже без всякой вины.
Бить я посмею ль тебя, о Делия? Если же ярость
Вдруг загорится в груди — да онемеет рука!
75 Но добродетельна будь не из страха — из верности сердца:
Пусть без меня твой порог наша любовь сторожит.
Та, что верна никому не была, — старухой убогой
Тянет крученую нить слабой дрожащей рукой,
Прочное ткет полотно, уток вплетая в основу,
80 Силится пряжу чесать из белоснежной волны.
Ей говорит молодежь, окружая веселой ватагой,
Что по заслугам она в старости терпит беду;
Ей и Венера грозит, с высоты взирая Олимпа,
Немилосердна к слезам женщин, неверных в любви
85 Пусть на других проклятье падет! Мы, Делия, будем
Даже с седой головой образом страсти живой!
День этот[172] так предрекли нам Парки, прядущие судьбы
(Нитей же их перервать даже богам не дано):
«В день этот явится тот, кто сразит племена аквитанов,
И пред отважным бойцом трепетный ляжет Атак».[173]
5 Ныне свершилась судьба, и римские юноши видят
Цепи плененных вождей, новый встречая триумф.[174]
Ты же, Мессала, с челом, увенчанным лавром победы,
Ты в колеснице летишь на белоснежных конях.[175]
Так! Не без Марса ты славу стяжал: Пиренеев тарбельских[176]
10 Знает об этом хребет, моря Сантонского брег,[177]
Знают Арар, Гаронны поток и стремительный Родан,[178]
Лигера[179] чистая синь — рыжих карнутов страна.
Но воспою ли я Кидн,[180] струящий неспешные воды,
Вьющий в песке, как змею, тихой лазури струю,
15 Или же Тавр ледяной,[181] приют киликийцев косматых,
Спрятавший в оползни туч темя небесных вершин?
Я расскажу ли о том, как в Сирии и в Палестине
Голубь порхает святой,[182] белый — по всем городам,
Или как смотрится Тир[183] в моря с высоты своих башен —
20 Первый, кто древле дерзнул ветру доверить корабль,
Как в пламенеющий зной, когда Сириус землю терзает,
Нил благодатный несет вод своих летний разлив?
Нил-прародитель! Твои описать я сумею ль истоки,[184]
Молвить, в каких рубежах ты укрываешь главу?
25 Лишь по щедротам твоим долины не требуют ливней,
Не вопиют о росе травы сухие к богам.
Вечную славу поют, тебя и Озириса славят.[185]
Варвары, свой вознося плач над мемфисским быком.[186]
Первым Озирис был, кто сделал искусной рукою
30 Плуг и железом рассек нежное лоно земли,
Первым он семена рассыпал по девственным нивам
И с незнакомых дерев сочные снял он плоды.
Он научил нас к жердям подвязывать юные лозы
И непреклонным серпом кудри зеленые стричь;
35 Он же был первым, кто дал человеку сладчайший напиток,
Выжатый грубой пятой из виноградных кистей.
Сок этот нас научил, как голос возвысить до песни,
Также размеренный лад дал неискусным ногам;
Вакх земледельца живит, утомленного тяжкой работой,
40 Хмурому сердцу дает отпуск от вечных скорбей;
Вакх и несчастным рабам посылает покой долгожданный,
Хоть и звенят кандалы на изможденных ногах.
Нет у тебя ни скорбей, ни мрачной печали, Озирис,
Любишь ты гимны и хор, легкие игры любви,
45 Любишь богатство цветов и лоб, увенчанный хмелем,
Паллы шафранный покров,[187] льющийся к нежным стопам,
Пурпура тирского ткань и сладостной флейты напевы,
Любишь и легкий ларец[188] — тайных обрядов предмет,
К нам снизойди и Гения славь игрою и пляской,[189]
50 Гения славь и виски чистым вином ороси;
Пусть благовонье струят блестящие волосы бога,
Пусть вязеницы цветов падают с плеч и с чела.
Дня сего Гений, приди: почту я тебя фимиамом,
Сладкий пирог испеку на мопсопийском меду.[190]
55 Ты же потомство расти, Мессала! Оно да умножит
Подвиг отца, окружив почестью старость его.
Память дороги твоей не угаснет в земле Тускуланской,
Белая Аль6а ее в древних домах сбережет,[191]
Ибо щедроты твои усыпили гравием крепким
60 Этот прославленный путь, в камень одели его.
Пахарь воздаст тебе честь, когда он из дальнего Рима
Ночью вернется домой, не повредив себе ног.
Гений рождения твой будь славен на многие лета,
Светел во веки веков, с каждым приходом, светлей!
Не утаить от меня значенья любовных намеков,
Тайны, звенящей подчас в шепоте сдержанных слов.
Жребий, внутренность жертв не нужны мне для их толкованья
Я предсказаний судьбы в щебете птиц не ловлю:
5 Руки волшебным узлом сама мне Венера связала, —
Мудрость я эту постиг, многими битый плетьми.
Брось притворяться и знай: сжигает бог беспощадный
Тех, кто не хочет ему волю свою подчинить.
Что тебе пользы сейчас расчесывать мягкие кудри,
10 Так или этак взбивать их шаловливую прядь?
Что тебе на щеки класть блестящий румянец и ногти
Столь мастерски подстригать опытной в деле рукой?
Зря подбираешь ты плащ, и зря ты меняешь одежды,
Обувью узкой такой ноги напрасно трудишь:
15 Видишь, иная мила, хоть и вовсе она не нарядна,
Хоть не лелеет кудрей хитростью долгих затей.
Уж не заклятьем ли злым, не крепким ли зельем старуха
Околдовала тебя в тихий полуночный час?
Чары старух урожай уводят в соседнее поле,
20 Чары и лютой змее вдруг заграждают пути,
Чары грозят и Луну совлечь с ее колесницы, —
И одолели б ее, если б не гулкая медь…[192]
Что я тужу? Не опасны тебе ни заклятья, ни травы.
Нет, не нужна красоте помощь ночной ворожбы:
25 Чар и дурмана вредней — прикоснуться к любимому телу,
В долгом лобзанье прильнуть, ноги с ногами сплести.
Ты же, Фолоя, не будь суровою с мальчиком пылким
(Помни, Венера воздаст за горделивый отказ!).
Ценных даров не проси: пусть сыплет их старец влюбленный,