Глупый, чего я прошу? Безрассудные эти желанья
Тучи воздушные, вихрь да разнесут над землей!
Хоть не осталось любви ко мне в твоем сердце, Неэра,
30 Счастлива будь, и светлы судьбы да будут твои.
Мы же сегодня досуг отдадим беззаботному пиру:
После бесчисленных бед выдался радостный день.
Горе мне! Трудно теперь притворяться беспечно-веселым,
Трудно шутить за столом, если на сердце печаль,
35 Горько губы мои улыбкой притворной кривятся,
Горько у хмурых людей пьяные речи звучат.
Жалкий, о чем я молю? Да сокроются злые заботы:
Скорбные, отче Леней, ты ненавидишь слова…
Плакала некогда ты над обманом Тезея, критянка,[273]
40 Брошена им и одна средь незнакомых морей.
Дочка Миноса, была ты воспета ученым Катуллом,
Мужа преступного он неблагодарность явил.
Вам же я ныне скажу: блажен, кто из горя чужого
Опыт полезный извлек, как своего избежать.
45 Пусть же вас в плен не возьмут вкруг шеи обвитые руки,
Пусть вас лукавой мольбой лживый язык не смутит.
Если же лгунья тебе поклянется глазами своими,
Даже Юноной своей или Венерой своей,
Ты ей нимало не верь: смеется над клятвой влюбленных
50 Мудрый Юпитер, велит ветру развеять ее.
Так для чего ж без конца я на хитрые девичьи речи
Жалуюсь? Прочь от меня, скука серьезных речей!
Как бы хотел я с тобой покоиться долгою ночью,
Только с тобою одной долгие дни проводить,
55 О вероломный мой друг, о достойного враг недостойный,
О вероломный мой враг, — все же любимый вовек!
Вакх обожает наяд: что медлишь, ленивый прислужник?
Хмель многолетний вина Марция влагой разбавь![274]
60 Если от пира сбежит красавица вздорная эта,
Жадным желаньем горя новое ложе познать,
Целую ночь напролет не буду вздыхать я, горюя.
Ну же, мой мальчик, скорей крепкого в чашу мне лей!
Мне уж давно надлежит, обрызгав нардом сирийским
65 Голову, на волоса свежий венок возложить.
КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ
Буду тебя, Мессала, я петь; и хотя твою доблесть
Зная, страшится мой дух, что ему не под силу те песни,
Все же начну. Если стих мой сравнить с твоею заслугой,
Будет он хил: я — жалкий певец для столь славных деяний;
5 Кроме тебя, ни один не вплетет твои подвиги в свиток
Так, чтоб величию их и слог отвечал величавый.
Ценно лишь рвенье мое, но ты малых даров не отвергнешь:
Даже и Фебу принес угодный подарок критянин,
Вакха хозяин Икар ублажил, о чем с небосвода
10 Ясно гласят письмена созвездий, сияющих вечно, —
Огнь Эригоны и Пса, — чтобы слава о нем не угасла;[275]
Да и Алкид,[276] этот будущий бог на высотах Олимпа,
Сам удостоил вступить охотно в жилище Молорха:[277]
Соли крупинка богам бывала угодна, и в жертву
15 Им далеко не всегда приносят быков златорогих.
Так же и скромный мой труд да будет угоден, чтоб мог я,
Помня деянья твои, стихи сочинять за стихами.
Пусть воспевает другой сотворение дивной вселенной,
То, как осела земля в необъятность воздушной пучины,
20 То, как, разлившись кругом, вода опоясала землю,
Как устремляются вверх повсюду кочующий воздух
И огненосный эфир, всегда неразрывно с ним слитый,
Как, распростертым вверху, заключается все небосводом.
Я же, насколько мои отважиться смогут Камены,[278]
25 Гимн, тебе равный, создам, иль больший (на то не надеюсь),
Или же меньший (увы, конечно, меньший создам я), —
И посвящу тебе песнь, да украсит та песня мой свиток.
Хоть пребывает с тобой вся гордость древнего рода,
Мало для славы твоей молвы многошумной о предках,[279]
30 Под изваяньями их[280] ты перечня дел не читаешь,
Жаждешь ты сам превзойти старинные почести рода:
Предок украсил тебя, а ты еще больше — потомков;
Только деянья твои вместит не под именем подпись,
Но вековечных стихов большие и многие свитки,
35 И отовсюду придут, желая воздать славословья,
Связанных метров творцы и слагатели прозы свободной.
Вспыхнет о первенстве спор — пусть я победителем выйду,
Чтоб свое имя вписать в скрижали великих деяний.
Ибо кто славен, как ты, на войне или в мирное время?
40 С той и с другой стороны похвалы справедливые равно
Тянут, подобно тому, как весы с одинаковым грузом
Чашу не клонят одну и другую вверх не подъемлют, —
Те же весы, что дрожат и колеблют зыбкие чаши,
Если на каждой из них покоятся разные гири.
45 Ибо, бушует ли вкруг толпы разногласной смятенье,
Кто ее лучше смирит? Судья ли свой гнев изливает,
Милость внушая ему, — ты можешь его успокоить.
Нет, не прославились так ни Пилос, ни остров Итака
Нестором или свой град возвеличившим малый Улиссом,[281]
50 Хоть оный славный старик и прожил три долгие века,
Кои Титан пробегал по кругу времен плодоносных.[282]
Хоть дерзновенный Улисс и блуждал по неведомым странам,
Там, где объята земля волною предельного моря.
Славным оружьем своим отразил он отряды киконов,
55 Лотос не смог отвратить его от желанной дороги,
Сын Нептуна[283] пред ним отступил у Этны скалистой,
Зренье свое потеряв в чаду маронейского Вакха;
Ветры Эола провез Улисс по глади Нерея;
Дикого он посетил Антифата, царя лестригонов,
60 Коих струей ледяной омывает Артакии воды;
Не совратили его напитки коварной Цирцеи,
Хоть и была рождена она Солнцем и ловко умела
Зельями и колдовством изменять человеческий образ;
Он подошел без труда к киммерийским темным твердыням,
65 Где никогда не встает в сиянии ярком светило,
Мчится ли Феб над землей или бег свой влачит под землею;
Видел он, как в глубине сокрытого царства Плутона
Носятся в виде теней богов великих потомки,
И на проворной ладье миновал Сирен побережье.
70 Он проплывал меж теснин, угрожающих смертью двойною:
Не устрашила его свирепою пастию Скилла,
В пенном прибое влача свой стан, опоясанный псами;
Не поглотила его своим способом страшным Харибда,
То воздымаясь вверх из бездны кипящей пучины,
75 То обнажая ей дно прорывами водоворотов;
Пастбища он осквернил,[284] где Гелиос пас свое стадо,
Видел луга он и страсть Калипсы, Атлантовой дщери,
И феакийцев поля — предел многотрудных скитаний.
В наших ли странах свершил он высокие подвиги эти,
80 Миф ли блужданья его перенес в неизвестные земли, —
Пусть он в трудах превзойдет, а ты превзойдешь в красноречье.
Лучше тебя никто не владеет военным искусством:
Знаешь ты, где какой ров для защиты лагеря вырыть,
Или рогаток каких врагу по дороге наставить.
85 Или какие места надлежит обнести частоколом,
Где источает земля ключами пресную воду,
Чтоб легионам к ней путь был легок, врагу ж недоступен,
Чтобы кипел твой боец в борьбе постоянной за славу;
Грузным копьем кто лучше разит или легкой стрелою,
90 Кто пробивает ловчей препятствия дротиком гибким;
Может ли кто усмирить скакуна, удила затянувши,
Иль, отпустив повода, вперед послать тихохода,
То на прямом ходу коня держать неуклонно,
То, если надо, его изогнуть крутым поворотом;
95 Кто заградится щитом искуснее слева и справа, —
С той стороны, откуда копье угрожает налетом,
Кто безошибочно в цель пращою проворной ударит.
Лишь разразится война по воле отважного Марса
И соберутся войска, готовясь с врагами сразиться,
100 Тотчас же ты умеешь создать построенье любое,
Нужно ли в битве отряд в квадратном поставить порядке,
Так, чтобы строй боевой отовсюду был равносторонним,
На два ль расставить крыла для встречи с Марсом раздельно,
Так, чтобы справа бойцы отражали левых, а слева —
105 Правых, и чтоб над тобой двойная носилась победа.
Нет, песнопенья мои не звучат похвалою чрезмерной:
Бранную быль я пою. И свидетель — страны покоренной
Храбрый боец иапид, свидетель — паннонец коварный,
Горец, какие везде рассеяны в Альпах холодных,
110 Также свидетель — бедняк, рожденный в полях Арупийских.[285]
Право, узрев, что его не осилит и старческий возраст,
Меньше дивился бы ты трехвековой Нестора славе;
Сто плодоноснейших лет Титан обновит, пробегая,
Он же, резвый, готов оседлать быстроногую лошадь,
115 Будет отважно сидеть, управляя тугою уздечкой.
Стал ты вождем, и храбрец, не привыкший показывать спину,
Шею покорно свою склоняет под римское иго.
Ты ж недоволен и тем: предстоит тебе большее сделать,
Чем совершал до сих пор; так известно из знамений верных,
120 С коими даже Меламп Амифаонов