Я не ходил бы теперь ошельмованным в городе нашем, —
И хоть бы страстью пылал, имя свое бы я скрыл.
Не удивляйся же впредь, что ищу я охотно дешевых:
10 Эти бесчестят не так. Это, по-твоему, вздор?
То опахало ей дай из хвостов горделивых павлинов
Иль прохладительный шар[401] в руки ты ей положи;
Я раздражен, так достань из слонового зуба ей кости,
Всякую дрянь, что блестит в лавках Дороги Святой!
15 Ах, да совсем, я клянусь, не в расходах тут дело! Но, право,
Стыдно игрушкой мне быть лживой своей госпожи.
Этим ли должен был я, по-твоему, так восторгаться?
Иль при твоей красоте можно и ветреной быть?
Ночь иль две ночи любви еще не успели промчаться,
Я же, как видно, уж стал в тягость постели твоей.
5 Ты ведь хвалила меня, стихи мои часто читала;
Так почему ж твой Амур вдруг от меня улетел?
Пусть в дарованье другой, пусть в искусстве со мною поспорит,
Пусть-ка научится он вечно подругу любить;
Если потребуешь ты, — пусть сразится с Лернейскою гидрой
10 И от дракона примчит плод гесперидских садов;[402]
Ядом насытится пусть и волною кораблекрушенья,
И за тебя пострадать пусть не откажется он
(Если б, о жизнь моя, ты меня в тех трудах испытала!):
Трусом окажется вмиг неустрашимый хвастун,
15 Что похвальбою достиг раздутого ныне почета.
Знай, наступающий год вам подготовит разрыв.
Но не изменит меня ни древний возраст Сивиллы,
Ни Геркулеса труды или погибели день.
Ты похоронишь меня и скажешь: «Здесь прах твой, Проперций,
20 Вот он! увы мне, увы! верен мне был только ты;
Верен ты был мне, увы, хоть и знатностью дедовской крови,
Древностью рода, казной ты похвалиться не мог».
Все я готов претерпеть: меня не изменит обида,
И от красавицы я всякую тягость снесу.
25 Верю, что многих из нас наружность ее покоряла,
Да, но немногие ей были подолгу верны.
Только на краткий срок полюбил Тезей Миноиду,
Филлиду — Демофоонт: оба коварно ушли.
Также Язонов корабль хорошо ты узнала, Медея:
30 Мужа спасла ты, — и вот он покидает тебя.
Та холодна, что дарит любовь притворную многим
И отдается легко поочередно другим.
Не отдавай же себя ни знатным ты, ни богатым:
Ведь ни один не придет кости твои хоронить.
35 Я лишь останусь с тобой; но лучше оплачь, умоляю,
Ты меня, грудь обнажив и распустив волоса.
Мне появилась одна прекрасная в скорби утеха,
Раз, по веленью судьбы, смолкло: «Почаще ходи!»
Пусть ее образ затмит все другие в моих песнопеньях,
Если согласен ты, Кальв, если дозволишь, Катулл.
5 Воин в преклонных летах, доспехи сложив, отдыхает,
Вол престарелый в полях плуга не хочет влачить,
Остов гнилой корабля лежит на мелях пустынных,
Старый воинственный щит праздно во храме висит;
Но не отводит меня от любви к тебе даже и старость,
10 Хоть бы Тифоном самим, хоть бы я Нестором был,
Разве не легче служить жестокому было б тирану
Или в твоем мне быке мучиться, злобный Перилл?[403]
Разве не легче застыть перед грозным ликом Горгоны
Или же яростный клюв птицы кавказской терпеть?[404]
15 Все-таки я устою. Клинки железные точит
Ржавчина, камни долбит малая капля воды;
Но у порога моей госпожи любовь не тускнеет,
Все оскорбленья ее вынесет эта любовь.
Просит отверженный ласк, на себя преступленья возводит
20 Ею обиженный; вновь к милой безвольно спешит.
Ты ж, кто кичиться привык, легковерный, счастливой любовью,
Помни: у женской души нет постоянства в любви.
Кто же в смятении бурь обеты свои выполняет,
Ежели часто в порту гибнет разбитый челнок?
25 Или кто станет просить награды, не кончивши бега,
Прежде чем в круге седьмом столб обойдет колесо?[405]
Ветер попутный в любви грозит вероломной игрою;
Страшной бывает беда, коль запоздает она.
Даже когда ты любим, ты все-таки будь осторожен,
30 Крепко замкнувши в груди, радость свою затаи:
Помни, ко всякой любви не в меру хвастливые речи,
Сам я не ведаю как, ей постоянно вредят.
Пусть она часто зовет, ты, помни, ходи к ней пореже:
Недолговечно, поверь, то, за чем зависть следит.
35 Были б теперь те века, что нравились женщинам древним,
Был бы я счастлив, как ты: временем я побежден.
Но и теперешний век мне нравов моих не изменит:
Каждому надобно знать путь, по какому идти.
Вы, что привыкли дарить любовной услугою многих,
40 Сколько мучений своим вы принесете глазам!
Видели девушку вы с белоснежною нежною кожей,
Видели смуглую вы: оба вам цвета милы.
Видели вы, как идет гречанка, гордая станом,
Видели наших: влечет вас одинаково к ним.
45 В платье ль плебейском она, в роскошный ли пурпур одета, —
Та и другая равно к мукам тебя приведет;
Если довольно одной, чтоб глаза ты бессонницей мучил,
Каждый найдет и в одной скопище всяческих зол.
Видел я сон, моя жизнь: ты после кораблекрушенья
По ионийским волнам, силы лишаясь, плыла,
Ты во всех былых клеветах на меня признавалась
И приподнять не могла тяжких от влаги волос.
5 Так же с пурпурной волной боролась некогда Гелла,
С мягкой спины соскользнув золоторунной овцы.[406]
Как я боялся, что вдруг назовут твоим именем море,
Что над твоею волной слезы прольет мореход!
Как я Нептуна молил, молил я и Кастора с братом,
10 Как умолял я тебя, о Левкотея, тогда!
Ты же, ладони свои из пучины едва поднимая
И утопая уже, имя твердила мое.
Если на глазки твои случайно бы Главк загляделся,
То в ионийских волнах нимфою быть бы тебе.
15 И Кимофое тогда лазурной и светлой Несее[407] —
Всем Нереидам морей зависть внушала бы ты.
Но я увидел, дельфин спешит оказать тебе помощь,
Тот же, наверно, какой и Ариона спасал.
Вот уж с вершины скалы готов был я кинуться в море,
20 Как разогнал у меня все сновидения страх.
Пусть удивляются все моей над красавицей власти
Полной и пусть по всему Риму о том говорят.
Даже коль к ней притекут все богатства Камбиза и Креза,
Я не услышу: «Поэт, прочь от постели моей!»
25 Вслух мои строки твердит, говорит, что не терпит богатых;
Нет, ни одной не найти, чтоб так читала стихи.
Многое значит в любви постоянство, многое верность,
Тот же, кто многим дарит, многих готов полюбить.
Ежели милой моей захочется плыть через море,
30 Следом пущусь, и один ветер двух верных умчит,
Мы на одном берегу, под одной мы уляжемся кровлей
Дерева, будем мы пить из одного ручейка.
И на одной доске влюбленные могут улечься,
Будет ли ложем корма или же нос корабля.
35 Все я готов претерпеть: жестокий ли Эвр забушует,
Австр ли знобящий помчит парус неверным путем,
Бури ли те зашумят, что несчастного гнали Улисса
Или данайцев суда подле Евбейских брегов,[408]
Или сойтись берега заставляли, когда аргонавтам
40 Голубь дорогу открыл по незнакомым морям.
Словом, коль с глаз у меня она никогда не исчезнет,
Может Юпитера гнев испепелить мой корабль.
Да, мы нагие вдвоем на один будем брошены берег:
Пусть меня волны умчат, — суша укрыла б тебя!
45 Но к нашей страсти Нептун, однако, жестоким не будет,
Он, как Юпитера брат, также изведал любовь:
По воду шедшую бог Амимону обнял и трезубцем
Он на Аргосской земле выбил Лернейский родник,
Верен обетам своим, за объятья любви переполнил
50 Влагой божественной он девы сосуд золотой.
Так Орифия в плену отрицала жестокость Борея?
Сушу и бездну морей превозмогает Амур.
Верь мне, смирится для нас и Скилла, и грозной Харибды
В водоворте стремнин дико разверстая хлябь,
55 Даже небесных светил никакие не скроют туманы.
Будет сиять Орион, будет Козленок сиять.
Если в объятьях твоих я с жизнью должен расстаться,
Этот конец для меня будет желанным концом.
Тайну хотите узнать своего вы последнего часа,
Смертные, и разгадать смерти грядущей пути,
На небе ясном найти путем финикийской науки
Звезды, какие сулят людям добро или зло;
5 Ходим ли мы на парфян или с флотом идем на британцев, —
Море и суша таят беды на темных путях.
Сызнова плачете вы, что своей головы не спасете,
Если на схватки ведет вас рукопашные Марс;
Молите вы и о том, чтобы дом не сгорел и не рухнул
10 Или чтоб не дали вам черного яда испить.
Знает влюбленный один, когда и как он погибнет:
Вовсе не страшны ему бурный Борей и мечи.
Пусть он даже гребцом под стигийскими стал тростниками,
Пусть он, мрачный, узрел парус подземной ладьи:
15 Только бы девы призыв долетел до души обреченной, —
Вмиг он вернется с пути, смертный поправши закон.
Сжалься же ты наконец, Юпитер, над бедной больною: