Или останемся ль мы чем-нибудь за Стигийской пучиной,
И не случайно ли бьет молний громовый удар.
55 Ты посмотри на меня, у которого нет ни наследства,
Ни полководцев в роду, ни триумфальных побед, —
Как я царю на пирах, окруженный толпою красавиц,
Тем вдохновьем горя, что так презренно тебе,
Как мне приятно мечтать, во вчерашнем венке отдыхая,
60 Чувствуя в сердце своем меткого бога стрелу!
Пусть же Вергилий поет побережье Актийского Феба,
Пусть воспевает он нам храброго Цезаря флот,
Он, кто брани теперь воскрешает троянца Энея
И воздвигает в стихах стены Лавиния вновь.
65 Римские смолкните все писатели, смолкните, греки:
Нечто рождается в мир, что Илиады славней.
Любо тебе на стволах свирели своей у Галеза,
В гуще сосновых лесов Тирсиса с Дафнисом петь.
Учишь, как дев соблазнять десятком каким-нибудь яблок
70 Или козленком, что взят от материнских сосцов.
Счастлив, кто за любовь дешевыми платит плодами!
Ну, а бесчувственной пусть Титир сам песни ноет.
Счастлив пастух Коридон, Алексида жаждущий страстно,
Кто, непорочный, дарил радость владельцу полей!
75 Хоть он, усталый, свою свирель пастушью покинул,
Легкие нимфы лесов славят его и теперь,[442]
Ты наставленья поешь седого поэта-аскрейца,[443] —
Как процветают в полях всходы, а лозы — в горах.
Можешь искусно бряцать ты на лире своей вдохновенной,
80 Точно сам Кинфий тебе струны настроил ее.
Но из чтецов никому не будут противны те песни,
Будь он еще новичком иль искушенным в любви.
Чувство не мало мое, да и голос не меньше, но, право,
Коль загогочет гусак, лебедь певучий молчит.
85 Песни любовные пел и Варрон, закончив Язона,[444]
Тот, что Левкадию пел, страстным охвачен огнем.
Этот же слышен напев и в игривых листочках Катулла,
Лесбия милостью их стала Елены славней.
Чувством таким же полны и страницы ученого Кальва.
90 Так воспевал он своей бедной Квинтилии смерть.
Только недавно лишь Галл,[445] Ликоридой прелестной изранен,
Сколько мучительных язв там, под землею, омыл!
Кинфию тоже теперь прославит стихами Пропорций,
Ежели к этим певцам Слава причтет и меня.
КНИГА ТРЕТЬЯ
Ты, Каллимахова тень, ты, Филета Косского призрак,
О, разрешите, молю, в вашу мне рощу войти!
Первым жрецом прихожу, чтоб с источника чистого ныне
Греческий хор привести в круг италийских торжеств.
5 Молвите: в гроте каком одинаково стих вы точили?
Ритмом вступили каким? Пили какую струю?
Ах, распрощаемся с тем, кто держит в оружии Феба!
Пусть же стремится мой стих, тонкою пемзой лощен, —
С ним меня Слава взовьет над землей, и рожденная мною
10 Муза воздвигнет триумф в беге венчанных коней,
И в колеснице моей молодые помчатся амуры,
Той же дорогой вослед хлынут поэты толпой.
Что вам, бразды отпустив, со мной состязаться напрасно?
Нам ведь просторным путем к музам идти не дано.
15 Многие впишут, о Рим, хвалы в твою летопись, новый
Римской державы предел — Бактры — в грядущем воспев,
Мне же творенье мое — да прочтешь его в мирное время! —
Дали Камены в горах: стиль не касался таблиц.
Мягкие дайте венки певцу своему, Пегасиды![446]
20 Будет ли грубый венец впору моей голове?
То, чего буду лишен при жизни толпою ревнивой,
После кончины моей вдвое воздаст мне мой труд.
После кончины всегда значительней древняя слава:
Громче гремя на устах, имя идет с похорон.
25 Кто бы о стенах узнал, еловым конем сокрушенных,[447]
Иль о борьбе, что вдвоем с грозным Ахиллом вели
Рек божества — Симоэнт и Скамандр, Юпитера отпрыск?
Или как Гектора труп мяли колеса в полях?
О Деифобе, Гелене, о Полидаманте, и даже
30 Кто был воитель Парис — край бы родной не узнал.[448]
Мало бы нынче речей Илион прославляло и Трою,
Взятую дважды в веках богом Эгейской горы.[449]
Да ведь и сам Гомер, глашатай ее разрушенья,
Чувствует, как его труд в сердце потомства растет,
35 Так вот и Рим прославит меня меж поздних потомков;
Славы предчувствую день: он после смерти придет.
То, что на кости мои не с презрением камень укажет.
Предугадал я давно: Ликии бог[450] так вещал.
А в ожиданье того вернемся в круг наших песен:
40 Деве привычен их звон, по сердцу будет он ей.
Некогда, молвят, Орфей трепетанием лиры фракийской
Диких зверей укрощал, ход останавливал рек.
Молвят, искусство тогда и каменья влекло с Киферона,
В звенья фиванской стены сами сцеплялись они.[451]
5 Также на песни твои, Полифем, под Этною дикой
Встарь Галатея гнала влагой покрытых коней:
Если мне милость дарят Аполлон и Вакх благосклонный,
Диво ль, что девушек рой чтит песнопенья мои?
Пусть небогатый мой дом не стоит на тенарских колоннах,
10 Свод — не слоновая кость, нет и стропил золотых,
Пусть плодовитый мой сад не сравнится с лесами феаков,[452]
Гротов затейливых в нем Марциев ключ не кропит, —
Все же Музы со мной, и милы читателю песни,
И Каллиопу давно мой хоровод утомил.
15 Счастлива та, что навек прославлена книгой моею!
Каждая песня моя — памятник вечной красе.
Тяжким усильем до звезд вознесенная ввысь пирамида,
Славный Юпитера храм, вышних подобье небес,[453]
Склеп Мавзола[454] в своем роскошном великолепье —
20 Участи общей они — гибели обречены,
Или потоки дождей, иль пламя лишит их величья,
Или под тяжестью лет сами, сломившись, падут.
Но не погибнет в веках талантом добытое имя:
Слава таланта и блеск вечным бессмертьем горят.
Снилось мне, будто лежу я в спокойной тени Геликона,
Там, где струится поток Беллерофонта коня,
Будто твоих я царей и деяния царские, Альба,[455]
Доблестных подвигов ряд струнами славить могу.
5 Слабые ближу уста к тому многоводному руслу,
Струи которого пил жаждущий Энний-отец,[456]
Пел Куриациев я и оружье Горациев славил,[457]
Быстрый Эмилия флот[458] с царским трофеем воспел,
Фабия медленный шаг к победе и мрачную битву
10 Каннскую, славил богов, чутких к обетам святым,
Ларов, от римских жилищ прогнавших войска Ганнибала,[459]
Как был Юпитера холм криком гусиным спасен.[460]
Феб, заприметив меня из чащи лавров Кастальских,
Так мне у грота сказал, к лире склонясь золотой:
15 «Что тебе делать с такой великой рекою, безумец?
Кто тебе взяться велел за героический лад?
Нет, не надейся ты здесь снискать себе славу, Проперций;
Лучше по мягким лугам в малой двуколке носись,
Чтобы почаще брала со скамьи твою книжку красотка,
20 Снова читая ее в час, когда милого ждет.
Что же страницы твои за круг предначертанный вышли?
Незачем перегружать челн дарований твоих.
Пусть уж из весел твоих одно за песок задевает,
Так уцелеешь: в морях бури погубят тебя».
25 Молвил, и мне указал его плектр из кости слоновой
Место, где свежая шла мшистой долиной тропа.
Здесь из зеленых камней раскинулась сводом пещера,
На ноздреватых камнях бубны висели кругом,
Были из глины там Муз и Силена-отца изваянья,
30 Рядом, Тегейский Пан, видел твою я свирель.
Здесь же — о стайка моя! — Венеры владычной голубки
Красные клювы свои мочат в Горгонском ключе.[461]
Девушки девять[462] полей по жребию тут поделили:
Каждая собственный дар нежной готовит рукой.
35 Эта плющом обвивает свой тирс, та музыку ладит
К песням, а третья рукой розы сплетает в венок.
Вот из числа богинь одна ко мне обратилась
(Думаю я по лицу, то Каллиопа была):
«Впредь будь доволен ездой на своих лебедях белоснежных!
40 Дерзкое ржанье коня пусть не влечет тебя в бой!
Хриплым рожком выводить не берись ты морские сигналы,
С Марсом не тщись обагрять рощу святых Аонид
Или поля прославлять, где Мария видны знамена,[463]
Где победительный Рим войско тевтонов громит,
45 Петь, как варварский Рейн, насыщенный кровию свевов,