Надо ль позорить меня обвинением в слабости духа,
Если, ярмо сокрушив, свергнуть цепей не могу?
5 Бурю ночную моряк, конечно, предскажет вернее,
Раны научат бойца в битвах испытывать страх.
Так же, как ты, я и сам похвалялся в юности давней, —
Пусть же тебя мой пример страху научит теперь.
Сталью ярма усмирила быков пламеносных Медея,
10 Битв возрастила посев на копьеносных полях,
Пасть заградила она свирепому сторожу — змею,
Чтоб золотое руно в царство Эсона ушло.
Стрелы с коня своего меотидская Пентесилея,[491]
Дикая, смела метать против данайских судов;
15 Но когда шлем золотой с чела ее пал, победитель[492]
Был без сраженья сражен светлой ее красотой.
Также почет принесла красота и царице Омфале,
В Лидии мывшей лицо влагой гигейской струи;
Успокоитель земли,[493] над морем столпы водрузивший,
20 Начал суровой рукой мягкую пряжу плести.
В Персии град Вавилон построила Семирамида[494]
И окружила его толстой кирпичной стеной,
Так что, поверху мчась, могли бы там две колесницы
Встретиться, не зацепив осью друг другу колес;
25 А посреди провела Евфрат и крепость воздвигла;
Бактры сломила она и подчинила себе.
Что мне богов обвинять и зачем упрекать мне героев?
(Ведь и Юпитер свой дом, да и себя запятнал.)
Разве оружие нам не покрыла недавно позором
30 Женщина, между рабов стыд затрепавшая свой?
Требуя римских твердынь ценою зазорного брака,
Наших желала отцов власти своей подчинить![495]
Родина козней и лжи, вредоносная Александрия,
И обагренный не раз римскою кровью Мемфис,
35 Где под песками погиб Помпей,[496] тройной триумфатор!
Этого злого пятна, Рим, не сотрешь ты вовек!
Быть бы уж лучше тебе погребенным на поле флегрейском
Или в те дни, когда тесть игом тебе угрожал.[497]
Как же! Развратная тварь, царица канопского блуда
40 (Черное это пятно в славном Филиппа роду),[498]
Пёсий Анубиса лик с Юпитером нашим равняла,
Тибр принуждала не раз Нила угрозы терпеть,
Римские трубы гнала глухим дребезжанием систра,
Мчалась с баграми вослед легким либурнским ладьям,
45 Полог раскинуть стремясь над Тарпейской скалою и править
Суд, где изваян не раз Марий во славе своей.
Что было пользы свергать секиры Тарквиния,[499] молви,
Коему гордая жизнь Гордого имя дала,
Если терпеть от жены? О Рим, исполнись триумфа
50 И, невредимый, проси Августу многих годов!
Хоть и бежала она к стремнинам смятенного Нила,
Все же на руки ее римлянин цепи надел.
Видел я — плечи ее священные жалили змеи,
Медленно смертный сон в тело вливался ее.
55 Рим, с гражданином таким ты мог бы ее не бояться,[500]
Как и вождя с языком, похороненным в вине.[501]
Город семи холмов и всей земли повелитель,
Марсом испуганный вдруг, женских страшился угроз!
О, Ганнибала разгром, о, знаки побед над Сифаксом,[502]
60 Пиррова слава,[503] во прах павшая к нашим ногам!
Памятник Курий себе воздвиг, низвергнувшись в пропасть:
Деций сраженье решил, ринувшись в бой на коне;[504]
Нам о разбитых мостах тропа возвещает Коклеса;[505]
Есть и такой, что хранит ворона имя досель.[506]
65 Боги построили Рим и боги хранят эти стены:
Что нам Юпитера гнев, ежели Цезарь здоров!
Где Сципионов флот, где ныне знамена Камилла?
Где ты, Боспор, лишь вчера взятый Помпея рукой?
Войск опрокинутый строй воспоет Аполлон Левкадийский:[507]
70 Сколько доспехов тогда день роковой загубил!
Ты же, стремишься ли в порт, моряк, иль его покидаешь,
Цезаря помни всегда на ионийских волнах.
Как это мог ты в слезах свою Галлу, Постум, покинуть
И за знаменами вслед с Августом храбро лететь?
Стоила ль, право, труда вся слава парфянской добычи,
Если не делать того Галла молила тебя?
5 Сгинуть бы лучше вам всем, корыстные, жадные люди,
Вам, что могли предпочесть верному ложу войну!
Но, несмотря на мольбы, усталый, плащом обернувшись,
Будешь из шлема ты пить воду Аракса, глупец.
Ищешь ты славы пустой, а дева меж тем изнывает,
10 В страхе, чтоб доблесть тебе горести не принесла,
Чтобы убийством твоим не гордились мидийские стрелы,
Всадник в железной броне на золоченом коне,
Чтобы останков твоих не вернули нам в урне печальной:
Так возвращаются все, павшие в той стороне.
15 Чистою Галлой своей счастливый четырежды Постум!
Нравом своим заслужил ты не такую жену.
Женщине что предпринять, оставшись без всякой острастки,
Если разврату начнет Рим ее сам обучать?
Все ж уходи без тревог. Не сломят Галлу подарки,
20 Черствости жесткой твоей помнить не будет она.
Знай же, когда бы тебя невредимым судьба ни вернула,
Галла, как прежде верна, крепко обнимет тебя.
Постум, ты с дивной женой вторым назовешься Улиссом:[508]
Не причинили тому годы отлучек вреда,
25 Десятилетний поход, Исмары[509] киконские, Кальпа,
Также единственный твой выжженный глаз, Полифем,
Лотос, Кирки дурман и все приворотные травы,
Скилла с Харибдой — двух вод буйства одно за другим,
Рев ламнетийских тельцов на его вертелах итакийских
30 (Там, где Лампетия, дочь Фебова, стадо пасла),
Также из спальни побег от ээйской рыдающей девы,[510]
Стольких плаванье дней, стольких ненастных ночей,
И нисхожденье во тьму, в жилище теней молчаливых,
И с оглушенным гребцом путь мимо бухты Сирен,
35 Старый Улиссов лук, в крови женихов обагренный, —
Тем положивший конец долгим блужданьям его.
И не напрасно жена в воздержанье ждала его дома.
Но Пенелопы самой Элия Галла — верней.
Спросите вы: почему у красавиц так дороги ночи
И от Венеры всегда терпит богатство урон?
А ведь известна меж тем и ясна разоренья причина.
Роскоши крайней теперь слишком открыты пути.
5 Золото в недрах земных муравей добывает индийский,[511]
Ценный из Красных морей перл Эрицины плывет,
Кадмов Тир нам везет в изобилье пурпурные краски,
И аравийский пастух пряный несет киннамон.[512]
Даже затворниц-девиц покоряет оружие это, —
10 Тех, что затмить твой почет могут, Икария дочь.[513]
Гордо матрона идет, разодета в имущество мота,
Носит у нас на глазах срамом добытый трофей.
Стыд ни тому, кто дает, ни той, что просит, неведом:
Если ж сомненье и есть — деньги преграду сметут.
15 В странах, где мир заливают лучи румяной Авроры,
Славен обычай — жене с мужем в могилу идти.
Там, лишь на одр мертвеца подбросят факел последний,
Встанет, власы распустив, жен богомольных толпа,
Вспыхнет о гибели спор, — кому за супругом живою
20 Следовать: стыдно жене, коль умереть не дадут.
Те, чья победа, горят, обрекая пламени тело
И обожженным лицом к мужу прижавшись тесней.
Здесь же неверность царит, и средь жен ни одна не сумеет
Быть, как Евадна, верна, как Пенелопа, чиста.
25 Прежде блаженно цвела земледельцев спокойная юность,
Были богатствами их только посевы да сад.
Милой любили дарить айву, сорвав ее с ветки,
Или плетенку из лоз с красной малиною в ней;
Или фиалок нарвать, иль лилий, в девичьей корзине
30 Блещущих между цветов яркой своей белизной,
Иль виноградную гроздь в одежде из собственных листьев,
Или же птицу поднесть с пестрым на диво пером.
А за любезности те дарили украдкой в пещерах
Девушки ласки свои жителям диких лесов.
35 Шкуры оленей младых в те дни покрывали влюбленных,
Ложе природное их было в высокой траве.
Сосны склоненные их осеняли широкою тенью,
Но почиталось виной — видеть нагими богинь,
И к пастуху своему баран в пустые овины
40 Сам, рогоносный вожак, сытых овец приводил.
Боги с богинями — те, под чьею защитою нивы,
Над очагами вели благоприятную речь:
«Странник какой ни явись, — на охоте добудешь ты зайца
И на тропинке моей птицу, коль будешь искать.
45 Лишь призывай со скалы меня ты — Пана — на помощь,