Эй, слышишь, волосатый коновод шайки,
Ты, кроличье отродие, кельтибер[44] мерзкий,
Эгнатий! Чем гордишься? — бородой клином? —
20 Оскалом челюстей, что ты мочой моешь?
Плохо стало Катуллу, Корнифиций,[45]
Плохо, небом клянусь, и тяжко стало,
Что ни день, что ни час — то хуже, хуже…
Но утешил ли ты его хоть словом?
5 А ведь это легко, пустое дело!
Я сержусь на тебя… Ну где же дружба?
Но я все-таки жду хоть два словечка,
Пусть хоть грустных, как слезы Симонида.[46]
Эгнатий, чтоб хвастнуть зубами белыми,
Всегда готов смеяться. Скажем, суд идет
И плачут люди, слушая оратора, —
А он смеется. У костра печального[47]
5 Рыдает мать над сыном над единственным —
А он смеется. Где бы что бы ни было —
Смеется он. Манеру эту странную
Ни милой, ни изящной не могу назвать.
И вот что я скажу тебе, Эгнатий мой:
10 Кто б ни был ты — сабинец, или римлянин,
Тибурец, скряга-умбр, или толстяк этруск,
Иль черный ланувиец, пасть ощеривший,
Иль транспаданец (вспомним земляков своих!)[48]
Кто б ни был ты, любезнейший, скажу тебе:
15 Нельзя смеяться по любому поводу.
Нет ничего нелепей, чем нелепый смех.
Но ты — ты кельтибер. А в Кельтиберии
Уж так заведено — мочою собственной
Там чистят утром зубы и полощут рот.
20 И кто из кельтиберов белозубее,
Тот, значит, и мочу хлебал прилежнее.
Что за черная желчь, злосчастный Равид,
В сети ямбов моих тебя погнала?
Что за мстительный бог тебя подвинул
На губительный этот спор и страшный?
5 Или хочешь ты стать молвы игрушкой?
Иль какой ни на есть ты славы жаждешь?
Что ж, бессмертным ты будешь! У Катулла
Отбивать ты осмелился подружку.
Амеана, потрепанная девка,
У меня десять тысяч попросила.
Потаскуха с носищем безобразным,
Казнокрада формийского[49] подружка.
5 Эй, родня, кто в ответе за девчонку!
Кличьте лекарей, земляков зовите!
Не в себе эта шлюшка. Слов не тратьте,
Дело ясное, бредит как в горячке.
Все сюда, мои ямбы, поспешите!
Все сюда! Соберитесь отовсюду!
Девка подлая смеет нас дурачить.
И не хочет стихов моих тетрадку
5 Возвратить. Это слышите вы, ямбы?
Побегите за ней и отнимите!
Как узнать ее, спросите? — По смеху
Балаганному, по улыбке сучьей,
По бесстыдной, разнузданной походке.
10 Окружите ее, кричите в уши:
«Эй, распутница! Возврати тетрадки!
Возврати нам, распутница, тетрадки!»
В грош не ставит? Поганая подстилка!
Порожденье подлейшего разврата!
15 Только мало ей этого, наверно!
Если краски стыдливого румянца
На собачьей не выдавите морде,
Закричите еще раз, втрое громче:
«Эй, распутница! Возврати тетрадки
20 Возврати нам, распутница, тетрадки!»
Все напрасно! Ничем ее не тронуть!
Изменить вам придется обращенье,
Испытать, не подействует ли этак:
«Дева чистая, возврати тетрадки!»
Добрый день, долгоносая девчонка,
Колченогая, с хрипотою в глотке,
Большерукая, с глазом, как у жабы,
С деревенским, нескладным разговором,
5 Казнокрада формийского подружка!
И тебя-то расславили красивой?
И тебя с нашей Лесбией сравнили?
О, бессмысленный век и бестолковый!
Мой хуторок, сабинский ли, тибурский ли?[50]
Усадьбою тибурской те зовут тебя,
Кому Катулла обижать не хочется.
Клочком сабинским ты слывешь у недругов.
5 Но пусть сабинский, или нет, тибурский ты,
В деревне подгородной отдых радостен.
Там от простуды злостной я избавился.
А кто повинен в кашле? — Мой живот и я.
Польстились мы на угощенье пышное.
10 Поужинать я пожелал у Сестия.[51]
Его защиту выслушал от Антия,
Заразную, отравную, холодную.
И простудился. Тут меня озноб затряс,
Замучил кашель. Только в тишине твоей
15 Отвар крапивный и досуг спасли меня.
Тебя благодарю за исцеление,
За тяжкий грех ты жестко не казнил меня.
Одна лишь просьба: если речи Сестия
Мне встретятся еще раз, не ко мне, к нему
Озноб и лихорадка пусть привяжутся:
Зовет он в гости, книгу слушать мерзкую.
Акму нежно обняв, свою подругу,
«Акма, радость моя! — сказал Септимий, —
Если я не люблю тебя безумно
И любить не готов за годом годы,
5 Как на свете никто любить не в силах,
Пусть в Ливийских песках или на Инде
Повстречаюсь со львом я белоглазым!»
И Амур, до тех пор чихавший влево,
Тут же вправо чихнул в знак одобренья.
10 Акма, к другу слегка склонив головку
И пурпуровым ртом касаясь сладко
Томных юноши глаз, от страсти пьяных,
«Жизнь моя! — говорит. — Септимий милый!
Пусть нам будет Амур один владыкой!
15 Верь, сильней твоего, сильней и жарче
В каждой жилке моей пылает пламя!»
Вновь услышал Амур и не налево,
А направо чихнул в знак одобренья
Так, дорогу начав с благой приметы,
20 Оба любят они, любимы оба.
Акма другу милей всего на свете,
Всех сирийских богатств и всех британских.
И Септимий один у верной Акмы,
В нем блаженство ее и все желанья.
25 Кто счастливей бывал, какой влюбленный?
Кто Венеру знавал благоприятней?
Вот повеяло вновь теплом весенним,
Вот под мягким Зефира дуновеньем
Равноденственная стихает буря.
Покидай же, Катулл, поля фригийцев,
5 Пашни тучные брось Никеи[52] знойной:
К азиатским летим столицам славным.
Уже рвется душа и жаждет странствий,
Уж торопятся ноги в путь веселый.
Вы, попутчики милые, прощайте!
10 Хоть мы из дому вместе отправлялись,
По дорогам мы разным возвратимся.
Эй вы, Порций с Сократием,[53] отребье
Мира, пакость, подхвостники Пизона!
Вас Веранию и Фабуллу милым
Предпочел этот старый греховодник.
5 Потому-то с утра и до рассвета
Обжираетесь вы, нахально пьете,
А друзья мои бродят в переулках!
О Марк Туллий! О ты, речистый самый
Из праправнуков Ромула на свете
В настоящем, прошедшем и грядущем!
Благодарность тебе с поклоном низким
5 Шлет Катулл, наихудший из поэтов.
Столь же самый плохой из всех поэтов,
Сколь ты лучше всех прочих адвокатов!
Друг Лициний! Вчера, в часы досуга
Мы табличками долго забавлялись.
Превосходно и весело играли.
Мы писали стихи поочередно.
5 Подбирали размеры и меняли.
Пили, шуткой на шутку отвечали.
И ушел я, твоим, Лициний, блеском
И твоим остроумием зажженный.
И еда не могла меня утешить,
10 Глаз бессонных в дремоте не смыкал я,
Словно пьяный, ворочался в постели,
Поджидая желанного рассвета,
Чтоб с тобой говорить, побыть с тобою.
И когда, треволненьем утомленный,
15 Полумертвый, застыл я на кровати,
Эти строчки тебе, мой самый милый,
Написал, чтоб мою тоску ты понял.
Берегись же, и просьб моих не вздумай
Осмеять, и не будь высокомерным,
Чтоб тебе не отмстила Немезида!
В гневе грозна она. Не богохульствуй!
Кажется мне тот богоравным или —
Коль сказать не грех — божества счастливе
Кто сидит с тобой, постоянно может
Видеть и слышать
5 Сладостный твой смех; у меня, бедняги,
Лесбия, он все отнимает чувства:
Вижу лишь тебя — пропадает сразу
Голос мой звонкий.
Тотчас мой язык цепенеет; пламя
10 Пробегает вдруг в ослабевших членах,
Звон стоит в ушах, покрывает очи
Мрак непроглядный.
От безделья ты, мой Катулл, страдаешь,
От безделья ты бесишься так сильно.
15 От безделья царств и царей счастливых
Много погибло.
Увы, Катулл, что ж умереть ты мешкаешь?
Водянка-Ноний[54] в кресло сел курульное.[55]
Ватиний-лжец бесчестит фаски[56] консула.
Увы, Катулл! Что ж умереть ты мешкаешь?
Я вчера рассмеялся на собранье.
Друг мой Кальв говорил на диво сильно.
Все Ватиния мерзости исчислил.
В восхищении кто-то руки поднял
5 И кричит: «Говорливый карапузик!»