Лирика
Валентин Сорокин — поэт привораживающей искренности чувства. Первые сборники его стихов, где он неистово, прямо-таки взахлеб воспевал простых парней-работяг, дышащих вечным пламенем отваги, думается, никого не оставили равнодушным именно неукротимостью темперамента, правдой и жаром чувства, искупающего и юношескую запальчивость и техническое несовершенство стиха.
Поэт тогда поэт, когда он перешагивает через самого себя, не поддается соблазну утаптывать все ту же дорогу, которая принесла ему признание и успех, когда он, оставаясь верным своей натуре, растет душою, отдаваясь новым настроениям и впечатлениям жизни, когда он преодолевает новый материал. На мой взгляд, Валентин Сорокин утверждает не случайность и не временность своего призвания. Он здесь и тот же и другой. Та же непримиримость, та же сорокинская экспрессия, доведение испытываемого чувства до кульминации, до пафоса, тот же учащенный пульс, острота восприятий и переживаний. И та же счастливая способность личной индивидуальностью подавлять временное, возрастное, в данном случае уже не юношескую запальчивость, а есенинско-блоковские интонации, которые улавливаешь в стихах и которые свидетельствуют не о «вульгарном» влиянии, а о том, что Сорокин входит в другой возраст, сопряженный с раздумьями над сложностью действительности и сложностью душевной жизни человека.
Вот уж поистине русский характер у человека — жилось по-рабочему трудно и пел одни гимны молодости и рабочему образу жизни, стало жить в материальном отношении полегче — и начались раздумья, иногда не сладкие, над загадками, какие задает человеку жизнь и собственное чувство. Я не хочу сказать, что в прежних стихах Сорокина не было своего рода обаяния: оно было в самой молодой прямолинейности чувства и слова, однако новый его сборник мне представляется куда более волнующим. Чувство здесь глубоко, непримитивно и заразительно. Чувствуешь и ты, что в душу тебе запал образ полный и яркий, может быть грустный, но, как говорил Короленко, «грусть — здоровое чувство», образ не расслабляющий, а подвигающий на активную работу мысли. Впрочем, стихи равно трогательные по оттенкам состояний очень разнообразны. Да и в грусти Сорокин остается самим собой, он и грустит как-то жизнеутверждающе:
Ведь ищет он не просто голубую,
а самую бессмертную звезду.
В образной его системе, мне думается, особо влиятельны образы, подсказанные природой и подсмотренные зорким глазом — светяще-льняные струи ливня, расколотая в колоужине луна, озерный ковшик звезд, оплаканные синью перевалы.
Получилась, на мой взгляд, хорошая книжка, в которой бьется неугомонное сердце и беспокойная мысль.
Александр Макаров
Разговор с любимой
«Затрепетал осинник…»
Затрепетал осинник —
Скорого лета жди.
Вон надо всей Россией
Тихо прошли дожди.
У голубых излучин
Вербы набухли всклень.
Здравствуй,
прямой и жгучий
Родины ясный день!
Речкой, тропою, вязом,
Полем, где встала рожь, —
Всем я с тобою связан
Так, что не оторвешь…
Ну приглядись, далек ли
Бережный шум ветвей?
Он, как забытый оклик
Первой любви моей.
«Это — месяц в затоне лежит…»
Это — месяц в затоне лежит.
Нецелованный баловень лета.
Это — яблоня в пойме дрожит,
Вся охвачена счастьем рассвета.
Заалели с краев небеса,
И стоит она, буйно сверкая.
Перед ней замирают леса,
Соловьи впопыхах замолкают.
Вся — кипение, завязь и страсть,
Символ юности и постоянства!
Даже звезды случайно упасть
Возле этой принцессы боятся.
Каждый шорох, как снег, на весу
Растворяется в сумраке ночи.
Только ливень — веселый плясун —
Смело смотрит ей в жаркие очи…
«Ко мне опять нисходит очищенье…»
Ко мне опять нисходит очищенье,
Такое, словно тайны ощущенье,
Высокое, доверчивое, нежное,
По-юношески злое и мятежное.
Я становлюсь уверенным, речистым,
В сердечных смутах и в поступках чистым.
На помощь никого не призываю,
Любимую — любимой называю.
И мир
вокруг
расцвел,
принарядился,
Как будто от хандры он пробудился,
И каждой веткой при любой погоде
Он шепчет мне
О счастье и свободе!
«Ах, любовь, багряная душа…»
Ах, любовь, багряная душа,
Солнышко над рощею заречной,
Знаю, оттого ты хороша,
Что всегда, как сонь, недолговечна.
Я печаль-кручину разобью,
В доме окна все поотворяю.
Если спросят, почему пою,
Я отвечу: — Милую теряю!..
Ливневую прозолоть волос,
Родинку под белым вздохом тканей,
Ту, что мне приметить довелось
В вихревом кружении свиданий.
Пусть она встречается с другим,
Я, пожалуй, с горя не повешусь.
Завтра вновь по далям дорогим
Над своим пророчеством потешусь.
Я пока не очень знаменит,
Верю свято в девичьи поруки,
Ведь не зря село мое звонит
В крутолунный колокол разлуки.
И в слепом сочувствии права,
Под горой, за омутною чашей
Старая и добрая сова
Молодость оплакивает нашу.
«Засверкала и зарябила…»
Засверкала и зарябила
В парке лиственница сама.
Это значит, что затрубила
О себе на заре зима.
Ах, какая неосмотрительность,
Чуть не сбило меня такси!
Я навеки влюблен в стремительность
Так что, господи, упаси…
Я не знаю, чем проверяются
В жизни клятвенные слова.
Я не знаю, где потеряется
И закатится голова!
Что мне делать с плохою памятью,
Как шагать мне своей тропой?
Словно белой, веселой замятью,
Я сейчас ослеплен тобой.
Даже воздух звенит от смеха,
И качается материк!
То ли ветер я,
То ли эхо,
То ли песня я,
То ли крик!
«Будут звезды…»
Будут звезды
Биться,
Биться
В голубых сетях небес.
Будут песни
Литься,
Литься
И звенеть зеленый лес.
Будут птицы
Падать
С веток
И дрожать в траве роса,
Если вспыхнут
Знойным
Светом
Для меня твои глаза!
Если
Только
Прикоснутся
Руки юные ко мне, —
Где-то
Лебеди
Проснутся
И качнутся на волне!
«Вновь деревья ветром укачало…»
Вновь деревья ветром укачало,
На сто верст — усталая тайга…
Покажи ты мне тропу к причалу,
Чтобы там ни друга, ни врага.
Чтобы ни тоской, ни пустословьем
Я себя изматывать не мог.
Чтобы пролетал над изголовьем
Черный пепел всех моих тревог.
Чтобы ты ладонью тихо-тихо
По щекам горячим провела,
Как над зыбью сонной лебедиха
Взмахом осторожного крыла.
Забывая раны и потери,
На рассвете распахнув окно,
Я хочу по-детски в сказки верить,
В те, которым сбыться не дано!
«Земля такая грустная и талая…»
Земля такая грустная и талая,
Подернутые дымчатой каймой
Автобусы, как грузчики усталые,
Лениво продвигаются домой.
Мне жалко их развеянного норова.
С дорожными раздумьями в душе.
Опять стоять им до рассвета нового
В пустом и молчаливом гараже.
Ладошками кондукторша белёсая
Не хлопнет их по выпуклым бокам.
Лишь древний сторож где-то за колесами
Задаст традиционно храпака…
Есть схожесть с ними у меня в характере:
Я просьбы чьи-то целый день возил.
Не зря во мне, как в охладелом кратере,
Клубится пепел отгремевших сил.
А ночь по низким проводам волочится,
Висит луна, поддетая на крюк.
Мне хочется, сейчас мне очень хочется
Горячих, обвивающихся рук.
Любимая, ты отмети сомнение.
Неверие, как головня в золе…
Пусть снится мне
то радость,
то смятение
И вечный гул живущих на земле!
«Столько лет как попало живу…»
И. С.
Столько лет как попало живу,
Уж пора перестать беспокоиться.
…Вот сойти бы сейчас на траву
Из гудящего скорого поезда.
Отдохнуть и набрать бы цветов,
Беззаботно аукнуть бы по лесу.