Утишилась песчаная пурга,
И впереди сверкнули на вершинах
Оплавленные
Золотом
Снега.
О, горы, горы,
Маяки
Пространства,
У ваших ног, с надеждой на права,
Рождались ханы, умирали царства
И нукеры
Менялись,
Как трава…
Раскраивались
Новые границы,
Клубился пар отяжеленных блюд,
И проплывал рыжебородой птицей
Через пустыню
Медленный
Верблюд.
Что я скажу
В обычный день
Весенний,
И будет ли вам легче оттого —
Свидетелям грядущих потрясений
И смертного
Мгновенья
Моего!
ОДА САКСАУЛУ
О чем грустишь ты, саксаул, —
В пустыне шум, в пустыне гул,
И по арыкам, молода,
Бурлит веселая вода.
— Салям! — листвой лопочут дни, —
Ты освежись и отдохни.
Вокруг звенит, поет металл.
Ты стар, ты, видимо, устал.
Тебя аллах громами бил,
Но, как бузу, ты влагу пил.
И оттолкнув спиной пески,
Ты поднимался на носки.
Когда тебя барханы жгли,
Ты зарывался в глубь земли.
Бессмертен ты, и не беда,
Что голова твоя седа.
БЕССЛАВНАЯ МОГИЛА
Могила Чингис-хана так быстро заросла травою, что люди потеряли к ней путь…
И надо же было так драться,
Держать земляков под пятой,
Чтоб мертвому вдруг затеряться
За серой обычной плитой,
Куда ни людские, ни птичьи
Вовек не слетят голоса.
Безумная жажда величья.
Слепых пустырей полоса.
Над солнечной тягою к братству
Сверкали кагана мечи.
И рушились гордые царства,
И выли шакалы в ночи.
Стучали копыта в рассветы,
Гудел под таранами вал,
Но грозный кулак минарета
Из пены и крови вставал.
Немые свидетели драмы
И жертвы прожорливой тьмы —
Горят мусульманские храмы,
Чаруя глаза и умы.
Владыка, презреньем к святыням
Ты жил иноверцу на страх,
И след твой сглотила пустыня,
А славу развеяла в прах.
В КАРАКУМАХ
Николаю Мирошниченко
Куда ни посмотришь —
Пески
И пески
Колючей, верблюжьей,
Барханной
Тоски.
Буруны и гребни,
Мираж
И туман.
И кажется, где-то
Прилег
Караван.
Не вскинется суслик,
Не выпорхнет
Птица,
Лишь дьявольский ветер
Гудит
И клубится.
И чуждый душе,
Удручающий
Запах,
И дюны, как звери,
Застыли на лапах.
И стебли полыни —
Сухие
Приметы
Давно умертвленной
И голой
Планеты.
Желтеют сквозь мрак
Погруженные
В думы
Хранители грозных
Веков —
Каракумы.
От края до края
На тысячи лет
Шемал зализал
Человеческий след.
Припомнив последний
Скользящий
Аул,
Седой головою
Трясет
Саксаул.
…Но люди есть люди,
И в общем
Непросто
Их пыл урезонить,
Одернуть
Упорство.
Пришли — застучали
Кирки
И лопаты,
И вышки взметнулись
Легко
И крылато.
Взревели моторы,
Гитары
Запели,
И плотное небо
Разрезал
Пропеллер.
Дымились рубахи
По графикам
Скорым,
И ночи сверкали
Огнем
Красноперым.
От русла до ямы
В боренье
Немалом
Вода проползала
По узким
Каналам,
И дерзкая зелень
За ней
Торопилась.
Летела дорога
И в далях
Дробилась.
Гроза приносила
Веселые
Струи,
На миг задыхались
В дожде
Поцелуи.
…О, гордое право
Работы горячей,
С тобой прозревает
Отшельник
Незрячий.
Ленивец, калека
И мытарь
Безликий
С тобой вырастают
До меры
Великих.
А юный и смелый,
Взрывая
И роя,
При жизни обласкан
Судьбою героя.
Мартены и шахты,
Хребты
И прораны…
Он славой увенчан,
И нет ему
Равных!
Орлиное сердце
Восторженно
Бьется,
Цари исчезают,
А труд
Остается.
…Цветы и деревья,
И вымахи
Крыш.
С портфелем под мышкой
У школы
Малыш.
Девчонка — придира,
Коса
И платок.
Томленого чая
Прощальный
Глоток.
Бегущий за нашей
Машиною
Вскачь,
Кривыми ветвями
Скрипит
Карагач.
И прямо в глаза
С вихревой
Стороны —
Багряное солнце
Огромной
Страны!
РЫЖИЕ ВЕТРЫ
Это рыжие ветры
Завихрили звонкое небо,
И пустыня кипит,
Как рассерженный желтый огонь.
Понадвинулась тьма,
О дороге и думать нелепо,
Коль фырчит грузовик
Тяжелей, чем исхлестанный конь.
Вон поплыл в пустоте
Непокорный, отчаянный месяц,
Тонкорунной папахой
Сверкнув, как на взгорье басмач.
Замаячил верблюд,
Уважительной мордою свесясь,
По закрайку пути,
Где ворчит старикан-карагач.
И костер запылал
Золотистою юртой далеко.
И почудилось мне —
По расщелине горной впотай
Проскакали опять
За тревожной, густой поволокой
К Чингис-хану сыны
На великий ночной Курултай…
Словно завтра цветы
Обагрянятся в зорях жестоко,
И заржут табуны,
И затопит равнины орда.
И прокатится вопль
По безвинным селеньям Востока,
И кровавой чалмою
Повяжут себя города.
Смертным пеплом пахну́т
Камнегубые, серые груды,
Цакнет коршун-дичун,
Проползет по бурьяну туман.
И соборная Русь
Будет
в колокол
бить
крутогрудый,
И взойдет на престол
Яроглазый монарх Иоанн…
Широка ты, страна!
Сколько верст до полярного круга,
До уральских, озерных,
Отчаянно гибких берез.
Кто-то нежится всласть
На лежанках беспечного юга,
Ну а я размечтался,
Зарывшись в песок, у колес.
Азиатская зыбь
Над пространством летит, предвещая
Краткосрочную жизнь
Романтичным, пустым чудесам.
Всем, кто злобил меня,
Я охотно и щедро прощаю,
Потому что я скоро
Рассорюсь со многими сам.
ЗА ЖУРАВЛИНЫМ ГОЛОСОМ
Пустынный край, и ты небезоружен, —
Разрезав тучу на куски крылом,
Над желтой зыбью истребитель кружит
И по холмам раскатывает гром.
А далеко, за льдистыми хребтами,
Где тихо спит на яблонях рассвет,
Как бешеные волны за бортами,
Клубящиеся выхлопы ракет…
Промоклый ветер, стылая безбрежность,
Вот-вот заплачут рядом журавли.
О, как я слышу
эту принадлежность
И связь времен моей родной земли!
Жестокая армейская тревога.
Огромная и грозная страна.
Быть может, завтра снова у порога
Нам протрубит походную война.
И в смертный бой по хмурым перевалам
В последний раз мы яростно шагнем.
И каждый куст заговорит металлом,
И каждый камень выдохнет огнем.
ПРОЩАНИЕ С ВЕРБЛЮДОМ
Сквозь трагический ералаш
Уводили тебя следы.
Прямо в ноздри звенел мираж
Ножевой голубой воды.
Шаг размашист, протяжен вздох.
Горе, ненависть и мольбу
В кровянистых мешках эпох
Ты качал на своем горбу.
Синей болью цвела полынь
Под кинжалами басмачей,
И струились пески пустынь
В дремных глубях твоих очей.
На барханник и на сугроб,
Полон добрых надежд и сил,
Свой, как солнце, огнянный лоб
К Зеравшану ты возносил.
Саксаулы-бородачи
Призадумались на тропе.