И тоскливо кричат в ночи
Ветры странствия о тебе.
ДЖЕЛАЛЬ ЭД-ДИН
Туркмен, юный хан, воин, едва не пленивший в первом же бою самого кагана. «Владыка вселенной» спасся бегством.
Доколь мунгалам сеять зло.
Вот конь подковами процокал,
И резко вскинулся в седло
Бесстрашьем окрыленный сокол.
Красив, могуч Джелаль эд-Дин,
Ему ли нежиться на ложе,
Он в битве завтрашней один
Полтысячи врагов уложит.
Его бессмертьем окропил
Улем на зависть подлым ханам.
Едва мечом он не срубил
Башку с просторных плеч кагана.
Как благовонного огня
Рабы вовеки не закурят,
Так стрелам не догнать коня
И всадника не выбить бурям.
О нем легенд не перечесть —
Хранит их дервиш просвященный.
Его народ поднял, как месть,
Над Родиной порабощенной.
Не обмануть, не усыпить,
Не запугать бедовым роком,
Лишь он попробовал ступить
В пределы грозного пророка…
ДАЛЕК МОЙ ПУТЬ
Далек мой путь.
Тревожней
И сильней
Тоска гнетет на каждом перевале.
В России только облака синей
И, может быть,
Золотокрайней
Дали.
Закатный всполох
За хребтом
Упал,
Грачи примолкли
И ветра уснули.
Вот Копет-Даг, а за спиной Урал —
На трудовом
И ратном
Карауле!
Годам шуметь,
Векам спокойно
Течь,
Дружить иль грозно ссориться планетам —
Нам не забыть его булатный меч,
Вознесшийся
Над крыльями
Рассветов…
Не тронет страх
Раздумного
Лица,
В очах не сгинет гордое сиянье.
И власть его, как бранный дух отца,
Я слышу
Сквозь любое
Расстоянье.
РАССВЕТ В БУХАРЕ
Борису Куликову
Не простучат в ночи копыта,
И не раскинутся шатры.
Густыми грозами промыта
Округа древней Бухары.
В горах взлелеяна орлами,
И своенравна и смугла,
Тьму разомкнувшая крылами
Взошла заря на купола…
Лучи сверкнули из туманов,
Шоссе взлетело на откос
За красным воинством тюльпанов
И за толпой бегущих роз.
И вновь, поземья не касаясь,
А высоко и далеко
Моя душа, как белый аист,
Кружила вольно и легко.
НА ОТДЫХЕ
Понизовистая речка.
Дым костерный, ветровой.
Угости меня, узбечка,
Чаем крепким и айвой.
Я, как воин на привале,
Снаряженья разложу.
Столько дива об Урале
Я тебе порасскажу!
Там теперь в озерных дремах
Ловит радугу заря.
И стоят ряды черемух
В белых шапках января.
По бокам дорожных линий,
Через ямы и кусты
Разбегаются от ливней
Длинноногие цветы.
А когда пригаснут грозы,
Тайных умыслов полна,
Ворожит им у березы
Ведьма старая — луна.
И под пляску колдовскую
Так торопит их расти,
Чтобы я,
по ним тоскуя,
Сокращал свои пути…
АХ, САМОЛЕТ!
Ах, самолет, твои пути горьки:
Едва взлетишь и — ветры ополчатся.
Не дотянуть порывистой руки
И до ребят уже не докричаться…
Гудят моторы — им не до тоски,
Они обвыклись в ветровом просторе.
Вот золотые, жгучие пески,
Сверкнув, пропали за чертою моря.
И горизонт обширней и синей.
Но я не здесь, я памятью и взором
Среди красивых, молодых друзей,
Смешных, нетерпеливых разговоров.
В каком краю ни встречу я зарю
Счастливого грядущего рассвета,
Отныне я с восторгом говорю:
— Бессмертен мир!
Да здравствуют поэты!
Я знаю: жизнь, конечно, не проста.
И сердце переполненное радо,
Что дружба наша свята и чиста,
Как ядрышко багряного граната.
Поэмы
БУНТ
Памяти Салавата Юлаева
Пролог
На полях гудят моторы,
И шумит страда.
…Ты зачем кружишься, ворон,
Черная беда?
Разве крови не напился
Ты за триста лет?
Кто погиб здесь,
кто родился,
Но ответа нет!..
Неужель опять ты чуешь
Ружья и ножи?
Где ты сядешь, где ночуешь,
Ну-ка, расскажи.
Часть первая
Тополя бегут по склонам
Из родимых мест.
Трепет легкий и зеленый
Ширится окрест.
В их тени живут синицы,
Галки гнезда вьют.
Багрецовые зарницы
Сходят в тот уют.
Дышат сумрачным поверьем,
Копотью боев
Крепкоствольные деревья,
Стражники краев.
Для самой Екатерины
Их сажали тут.
И свистел в руках детины
Сыромятный кнут.
А на теплых травах луга,
Смурен, угловат,
В тучу целился из лука
Мальчик Салават.
Он вихраст.
Он вымок в росах.
Норовом налит.
Богатеям взор раскосый
Спуску не сулит.
Он в армяк себя закутал —
Сто заплат и дыр.
Но мужает по минутам
Будущий батыр…
Он еще сразится с ложью
Пикой и ядром.
От Яика до Поволжья
Пророкочет гром!
Весть приспела из столицы,
Старшина не врал —
Собирается царица
Осмотреть Урал:
Каковы плоды и злаки,
Бани и жилье,
И желают ли казаки
Драться за нее.
Не пугают ли их раны,
Хватит ли парней.
И зарежут ли барана
В благодарность ей.
Бишбармак, в жиру набухлый,
Сладостей — не счесть!
Нет, в башкирах не потухла
Преданность и честь.
Пусть сзывает по станицам
Елька голытьбу,
Скоро он опохмелится
Вон на том дубу.
От хандры и от запоя
Вылечит страна.
Нынче время не такое —
Бунтарям хана!
Шибче даже чем делами
Лютые умы —
Прогремели кандалами
По державе мы.
Так в Башкирии далекой,
В южной полосе,
Для царицы ясноокой
Строили шоссе.
На слезах песок месили,
На зыбун-воде,
Ярь казацкую гасили
В каменном труде.
И десятник толсторожий
Торопил: — Га-н-и-и!
Резко щелкали по коже
Узкие ремни.
Чтоб неслась ее карета
В жарком блеске дня
По степи,
как по паркету,
Серебром звеня.
Чтоб ее любовник платья
Запятнать не мог.
Чтоб качал ее в объятьях
И квелел у ног…
Чтоб она, горя, лежала,
Распустив корсет,
Чтоб душа ее дрожала,
А повозка нет.
Грунт копали старцы, дети,
Щебень, тес везли,
Чай кипел, сушились сети,
Пчелы мед несли.
И посверкивало било
В таборной пыли.
На плотах визжали пилы,
Дыбились кули.
…Бай ашал махан,
аллаху
Слал намаз, шепча,
Чернь мосластую с размаху
Колотил с плеча.
За облупленной байдаркой,
Боль и стыд глуша,
Нервно ежилась татарка
В прутьях камыша.
Поделом урок раззяве,
Не гуляй одна.
Осмеял ее хозяин,
Рыжий сатана.
Плачет мать ее, апайка,
В скорбь погружена:
«А кому теперь малайка
Смятая нужна»…
И, увенчанный в седины,
Проклиная быль,
Дед сутулится над сыном,
Гуслярист, бобыль.
Отрок мучился коханый:
Кашель и озноб.
Из лохмотьев балаганных
Переехал в гроб.
Дочек нету, бабки нету,
Не судьбина — кол.
И течет слепец по свету
Одинок и гол.
За яругами буруны,
Погребень близка.
Переливчатые струны
И тоска, тоска.
…«Ой вы, лебеди, вы, гуси,
Я ль вам не сестра!» —
Длиннокосая Маруся
Пела у костра.
Извели их кошевары
Хлебовом вконец.
Зачерствела хуже вара
Доброта сердец.
То приказчик, то нарядчик
Лапают, хмельны.
…Стрекотнул в ольховник
рябчик,
Взмыл нырок с волны.
Так в Башкирии далекой,
В южной полосе,
Для царицы ясноокой
Строили шоссе.
Поп басил, Христа свидетель
Ныл мулла не в лад.
Но примчался
на рассвете
Юный Салават.
Конь его храпел устало,
Мордой поводил.
Пена хлопьями спадала
С кованых удил.
Пообточены копыта,
Подкарначен хвост.
Сколько с пылу перекрыто
Половецких верст!
Верховой — орел!
Папаха.
Сабля.
И седло.
Заиграли под рубахой
Мускулы кругло.
Нищета бурлит по свету.
Эге-гей!
Ас-с-са!
Дерзко зубы снеговеют,
И кричат глаза…
Он, уже готовый к гику,
Размятежил стан:
Ай, не зря сказал джигиту
В уреме шайтан:
Все, мол, узники и трусы,
Я же ни при чем,
Что башкиры и урусы
Под одним бичом.
Подымай кайло и вилы —
И вперед, за мной!
…К Пугачу иль до могилы —
Радости земной.
И завыл смотритель сипло:
— Он смутья-ян!
Вяжи!
На халат шурпа налипла,
— Взять его!
— Якши!
Телом медленно чужея,
Рухнул истукан:
— Затянуть ему на шее
Поскорей аркан!..
Часть вторая
В липняке, за речкой Белой,
Посреди степи
Жил помещик Неробелов
И кислушку пил.
Ел отборные арбузы
Во большом дворе.
Заставлял он гладить пузо,
Маясь на ковре.
Отмуштрованные слуги
Целого гурьбой
Розовели от натуги,
Терли вперебой.
Веник парился, и к сроку
Нежил до костей.
…Понакликала сорока
Дорогих гостей.
И гуртились, словно овцы,
В заревую рань
Офицеришки, торговцы,
Мировая дрянь.
Те, кому народ неведом
И его порог.
Им шалаться по обедам
Учредил пророк.
Восхваляя герб и службу,
Весь как на юру,
Батька пыжился:
— За дружбу!
И глотал икру.
— Браво! — дамы восклицали,
Хмыкали дельцы.
…Клешневидные свисали
Над столом усы.
Рдела лысина прелестно.
И величью в тон
Золотел на фраке тесном
Родовой жетон.
Гоношились музыканты
И пускались в пляс
Слуги, модницы и франты —
Преблаженный час!
Отчего не веселиться?
Здорово!
Весьма!
В их надел императрица
Жалует сама.
Так в Башкирии далекой,
В южной полосе,
Для царицы ясноокой
Строили шоссе.
О, тираны, о народе
Вы печетесь… Все ж
Вас-то при любой погоде
Не замочит дождь.
Вам забава — смердам иго,
Тяжкая нужда.
Ведь у них от ваших выгод
Меж собой вражда.
Жаждой власти, высшим кругом,
Поздним стуком в дверь.
Вы похожи друг на друга,
Как на зверя зверь.
И в борениях за счастье
Вы равны давно.
Вы, конечно, разной масти,
А нутро одно.
…Трясся дом, обшитый жестью.
Гоготал курган.
Огорожено поместье —
Не сшибет таран!
У ворот в траве гусиной,
Желчи не тая,
Громыхает цепью псина —
Ростом с бугая.
Дрессированная туша,
Что ни клык — аршин.
Полгубернии придушит,
Только разреши!
Но внезапно по усадьбе
Затрещал огонь…
И возник смугляный всадник —
У бровей ладонь.
Струсил бедный покровитель.
— Беззаконье!
Бунт!
— Э, пирующий правитель,
Покажи табун!
Где пасешь, в каком уезде —
Лучше обозначь!
Здесь любой из нас наездник,
Воин и лихач.
Мы тальянки перебесим
И колокола.
Коли щедрый — не повесим,
Но спалим дотла.
И расплатою да горе
Хижин и кошар —
Вился пепел на просторе,
Полыхал пожар.
В вечевом, набатном плеске
Стон и зов: «Кар-рать!»
Чумовая
к Белорецку
Повернула рать.
Солидарно на опушке:
— В бога!
В потроха!
Трубы выперли, как пушки.
Дымные цеха.
На свободе свирепея,
Осенясь перстом,
Бреют тати Архирея
В церкве под крестом.
И от паники незряча
Матушка… и-и-их!
Под брыжжастой юбкой прячет
Милых попадьих.
Лезет к барыне ярило,
А она крепка:
То горшком ему — по рылу,
То ухват — в бока.
По увалам и по долам
Ухают стрельцы.
Животом на частоколы
Падают купцы.
И печалится осина.
И шуршит змея.
Взбелененная Россия,
Азия моя!
Губошлепая орава
В ситец и шелка
Наряжалась
и орала,
Злобна и жутка.
Через грозы, через пурги,
Думой обуян,
В пышном граде Оренбурге
Ждал их Емельян…
А его не купишь лестью,
Позвенью монет.
И святее право мести
Не подсудно, нет.
За густой, гривастой лавой
Не собрать имен…
Всем
восставшим —
слава, слава,
У гряды времен!
…Государская карета
Замерла. И вот
Уползла дорога в лето,
В повитель болот.
Под Уфой и под Казанью,
В шелесте знамен,
Будоражило сказанье
Сонмища племен.
Над покоем сытых вотчин,
Заслоня восток,
Хохотал крылами кочет,
Красен и жесток.
Так в Башкирии далекой,
В южной полосе,
Для царицы ясноокой
Строили шоссе.
В глубине лесов разлатых
Брякала картечь.
Билась бурка Салавата,
Темная, как смерч.
Гомонила голь в аулах.
И шатался трон.
С удалых раздолий дуло
Прахом похорон.
А луна плыла над Русью.
И в былое зло
Пела девушка Маруся
Вольно и светло.
Ну, а может быть, башкирка
Айя, Зульфия?
Хрустнул сук. Олень зафыркал
В роще у ручья…
И на солнышке веселом,
Листья прокаля,
Заватажились по селам
В ливне тополя.
И туман окутал горы.
Пробрели стада.
…Ты зачем кружишься, ворон,
Черная беда!
На груди твоей отметка.
Там, на склоне дня,
Не в тебя ли целил метко
Салават с коня…
Не его ль ты носишь пулю,
Перья теребя.
Каркай, вечно карауля
Самого себя.
Одичалый и настырный,
И всегда ничей,
Сколько ты, мигая смирно,
Выклевал очей!..
1960 г.