Над всею Русью тишина,
Но не предшественница сна:
Ей солнце правды в очи плещет,
И думу думает она.
Пролог
На юру встрепенулась
Ольха молодая,
Конопухи-проталины
Враз пролегли.
По ночам в небесах,
Как в дыму пропадая,
Все летят и летят
Надо мной журавли.
Там, за рябью песков,
За грядой эвкалиптов —
Ералашный, сезонный,
Оскомистый грай,
Золотящийся Нил,
Пирамиды Египта,
А внизу — мочажинник,
Болотистый рай.
Да славянских равнин
Бесшабашные версты:
Над макушками хат,
Над зонтами дворцов —
Рокотание туч,
И урманные гнезда,
И державные пики
Кержацких лесов.
Вещий гусельный клик —
С ним пахали и жали,
Умыкали в луга
Красногривый костер,
С ним чубатых отцов
Мы на фронт провожали,
Слали братьев к мартенам,
Венчали сестер.
Кочерыжный бобыль
Забывал про лукошко,
Усмирял почтальон
Рысака своего,
Среди свадеб хмельных
Замолкала гармошка,
Дабы слышать острее
И шибче его…
Над киркой рудокопы
Заметно добрели,
Уважал браконьер
Инструктаж егерей.
Ну, попробуй представить
Россию в апреле
Без былинных когорт,
Вожаков-звонарей.
…Над заводом моим
Облака припотели,
Завинтила труба
Горлопанистый рот.
— Эй, сосед, выходи!
Журавли
пролетели! —
Возле дома без шапок
Колгочет народ…
Мельтешат ребятишки,
Смятеньем объяты,
На подворье тесно
От густой толкотни:
— Дядь, а где же у них малыши?
— Журавлята?
На Урале пока
не родились они.
Мы горели живьем
У ковшей прокопченных,
Тупорылой кувалдой
Махали до слез,
Но зато под Москвою
Фашист кипяченый
В нашу землю по ноздри
Со свастикой вмерз.
Мы любовь к красоте
Сбережем, как наследство,
И вручим сыновьям:
Не загинет она!
По делам,
по мечтам,
по безвинному детству
Из бурдастых орудий
Лупцует война.
Часть первая
Окружили сугробы
Угрюмо деревню:
Вперся черт на чердак,
В колотухи стучит.
В двух шагах, за стеной,
Стонут хором деревья,
У порога одрогший
Теленок мычит.
Под загнеткой линялый
Нахохлился кочет,
Раздражает его
Мыший шорох и скрип,
И, наверно, с тоски
Кукарекнуть он хочет,
Да не может бедняга —
В сарае охрип.
Лает пес, баламут,
Вздыбив шерсть, как иголки.
Он — понятлив,
Репьями и страхом пропах:
Всех, подобных ему,
Перерезали волки,
Их в окрестностях
Больше теперь, чем собак.
Серый кот, по прозванью
Семейному Степа, —
Бессловесный свидетель
Голодных годин,
Как в жару муравейник,
Взлохмачен и встрепан,
Отрешенно зажмурясь,
Мурлычет один.
В паутинном углу —
Бог, спаситель упрямый,
Рядом —
Дева Мария
С наивным гольцом.
Перед ними низко́
Преколенилась мама,
Исхудала она,
Поопухла лицом.
Распустилась коса,
И набрякнули веки.
Поистерся в оплечье
Старинный халат:
«Сохрани нас, господь,
Мы рабы. И вовеки.
И аминь…»
И опять
Приседает не в лад.
Мы утешить ее
И отвлечь не пытались.
И казалось,
Что въявь
Под ночным потолком
На иконах святые
О чем-то шептались
И кружил по избе
Ангелок ястребком.
И вплывала луны
Самоварная рожа,
Вьюга-дура в падучей
Свивалась в юлу.
Даже мама была
С ведьмой чуточку схожа:
Лился волос ее,
Серебрясь на полу.
Фитилишко мигал
Из лампадки раскосо.
Бог, в устах подзамкнув
Благодарную речь,
Узкой дланью сжимал
То ли крест,
то ли посох,
То ли дерзкий,
Карающий ворога меч.
Взбудоражил апрель
Шарлопанистый речку.
Поквелели на стеклах
Рисунки зимы.
И качается рыжей
Верблюдицей печка,
По-сурочьи на ней
Угреваемся мы.
Молоко пузырится
В прогоркнувшей банке,
И трещит огородная
Ветхость — кольё.
Мама гладит старательно
Эвакуантке
Дорогое, с ласкающим ворсом
белье.
Нонна ценит базар
И мясные продукты.
Ей завхоз доставляет
Транзитный пакет
Или ящик, где шулерски
Прячутся фрукты:
Виноград и лимон,
Абрикос и ранет.
Ей отвесил муки
Кладовщик по записке…
И областив трагической
Участи фон,
Подвывает, ярясь,
Опохмельный Вертинский
В ярлыкатый ее
Удалой патефон!
Чемодан. И доха.
Кольца. Серьги. Браслеты.
Нафталин и духи —
Косметический чад.
Для нее в сковородке,
Зардевшись, котлеты
Веют луком и перцем
И вкусно скворчат…
На ее щедроту
Ты, простак, не надейся.
С ней папаша измучился —
Доктор наук.
От фашистов ее
Защитили гвардейцы,
А в тылу упасут
Наши вдовы от пург.
Горожанка она.
Без комфорта ей трудно,
А сестренка стрекочет,
Глупа и мала:
— У Самохиных бабушка
Кончилась утром
И Назарова Митьку
С собою взяла…
Вылупляются звезды
Над черным погостом.
И челночат беседу
Шабрихи, как нить:
— Отстрадалась.
— Преставиться нынче-то просто.
— Сковырнулся — и нет.
— А кому хоронить?
Мама ойкает: «О-о-о!
Бабы путной могилы
Не вскопают сердешные —
Кожа да кость…
Валька, Валька,
Какой же ты слабенький, хилый,
Вот споткнусь —
Окочуришься следом, небось».
— Он, чать, Славке мому…
— Нет, он Павлику ровня…
Индевели под лавкой
Щелисто венцы.
Захлопочет весна,
Размохнатит вербовник,
Поманит журавлей,
И приедут отцы.
Мир враждующий
Гомоном птичьим расколот:
От природных щедрот
Сами впрямь не свои,
Затевают рулады
У жухленькой школы
Первобытные иволги
И соловьи.
Балагурят дрозды,
Бузатерят кукушки,
Дятел, клюв отточив,
Демонстрирует пыл.
…Педагог-инвалид
Прочитал на опушке,
Как Матросов собой
Амбразуру прикрыл.
Он вздохнул, закурил.
Шелестели страницы.
Нет,
Москву
на позор палачам
не сдадут!
Кто-то с улицы
Крикнул ужаленно:
— Фр-рицы!
И ватага рассыпалась:
— П-лен-ных ведут!
На развилку шоссе,
По чилижному склону,
Летним полднем
Распаренна и горяча
Выползала
огромной
гадюкой
колонна,
Хвост изгибистый аж
В миражах волоча.
Под лучами она
Жутковато лоснилась:
По-бандитски нага́,
Не одежда — тряпье.
Сколько гордых столиц
И гербов уместилось
В ненасытной, питоньей
Утробе ее.
Сторож, дед — за бердан,
Пацаны — за каменья,
Но учитель скомандовал —
Строгий нарком:
«Р-рота!
…А-ать!
Пр-рекратить!»
Шепоток и волненье:
Он окурок в грязи
Раздавил каблуком…
И, тушуясь, ему
Козырнули солдаты.
Автомат наготове —
А мы, детвора,
По канавам,
по лужам,
по кочкам горбатым
Семенили вдогон
И орали: «У-р-ра-ра!»
Скрежетали паромы
Глухой переправы,
Озирался немчак…
И за бульком колес
Лопухи шебуршились,
И рдели купавы,
И взахлеб о себе
Заявлял нам покос.
Из-за скал громоздящихся
Солнце, раззява,
В кипеневую лють
Уронило весло.
Запыхтел, загулял
Лиходей-морозяка,
И село до бровей
Куржаком обросло.
Юркий хорь прошмыгнул
По кустарнику шустро,
Запетляла по дебрям
Поджарая рысь.
На окольных буграх,
Как под сводами люстры,
В серебристом покое
Березки зажглись.
Воробьи скоченели
На ферме под крышей.
И пари́тся коровий
Крупчатый навоз.
Прорубь сизою знобью
Хохочет и пышет,
Исчезает в ложбине
Порожний обоз.
Незавидный удел
У рыбешек строптивых:
Омут схвачен остудой,
Твердеет нутром.
Еле-еле вчера
Я очнулся от тифа,
А сегодня тащусь
По ступеням с ведром.
Ускользает тропа,
Извивается странно.
Тошнота одолела,
Хвороба.
Смотри,
На пушистом откосе
Кровавятся раны,
Нет, не раны, а ягоды.
Ах, снегири!..
Одногодки с винтовками
В школе, на марше,
А в сестренке-то проку,
Глуздырь, егоза.
Я кормлю поюнка
И толку я для каши
Черпачок ячменя
И полфунта овса.
День — что год, не дождусь я
Когда же он канет.
Уморился в заботах,
Одик без людей.
…Просвистели кнуты.
Раздалось понуканье:
«Н-но, проклятая!
Н-но!»
Влажный фырк лошадей.
О мгновения, вы
Хуже длительной пытки:
Я распахивал двери,
Едва ли не лбом.
Надвигались возов
Кочевые кибитки,
Кони в пене, в мерцании
Сплошь голубом.
И мерещился выпас
Долинный, с гуртами,
Лепетала листвой
Тополиной теплынь.
Веял сеном январь,
Чебрецом и цветами,
И в губах застревала
Горчаво полынь.
Хамовитые козы
Без тени конфуза
Умывали хруптящий
Пырей на снегу.
Поднимал я трезубцем
Навильник кургузый,
По-мужицки пружинясь,
Кидал под стреху.
Подбородок и шею
Трушинки кусали,
Но, зальделый бастрик
К дровнику прислоня,
Поворачивал я
Широченные сани,
У крыльца распрягал
Сноровисто коня.
Цокоток от лаптей
Ударял в половицы.
Мама вешала шаль
И фуфайку на гвоздь:
«Уф, и сивер!»
Нежнели, оттаяв, ресницы,
И румянились щеки:
«Прозябла!
Наскрось!»
И, откинувши бюст
Над своим патефоном,
Положа на пластинку
Утюг невзначай,
Изумлялась
ее появлению Нонна,
Суетилась:
— Вам кофе?
— Нет, милая, чай…
За сеня́ми уздечкой
Позвякивал карий.
Дух сосновых поленьев
В голландке крепчал.
Вынимала она
Из-под кофты сухарик:
«Нате, вам журавленок
От папы примчал…»
Принимала сестренка.
И, рада без меры,
Начинала с отменным
Усердием есть:
— Долговязый?
— Ну-да, щупловатый.
— И серый?
— Што ты, доча,
не серый —
оранжевый весь…
Обнищалый уют
Полыхал образами.
Оптимизм населения
Долго не тух:
Кот Степан шевелил
Плутовато усами,
И поскуливал пес,
И базланил петух,
Рыхлобокий телок
Выразительней топал.
Засыпал я, довольный,
И тут же отец
В бронированном танке
гремел
над Европой,
Высевая, как зерна,
Смертельный свинец.
Он лихой,
Забинтованный
И пропыленный.
А над ним, — где в разрывах
Тускнело жнивье,
Цепенел и кружил
Сирота-журавленок,
Да не мог прикоснуться,
Как детство мое…
Часть вторая
Не успела земля
Позабыть про увечья
И пустить по траншеям
Обметную цвель,
Как на всех поясах
Шар ее оракечен:
Что ни область — мишень,
Что ни фабрика —
Цель.
Уж не тот ли Адольф
С малярийным апломбом
Примеряет мундир
В крематорном аду…
Ведь не зря в тайниках
Водородные бомбы
Вызревают обильнее
Яблок в саду.
За витийством трибун
И за чаркою рома —
То звериная спесь,
То лукавый елей.
Увядает трава
От моторного грома,
Истребители птиц
Расшугали с полей.
Усыхают ручьи,
И, раздумьем покрыта,
Загорюнилась вдруг,
Запустынилась даль.
Глубже братской могилы
Планета разрыта:
Аммиак и уран! Алюминий и сталь!
Вон пророком взорлил
Космонавт над веками,
Человеку Христова
Печать отдана.
По-акульи сверкнули
Подлодки боками,
И прожектор просек
Океаны до дна.
Розовеет рассвет…
В Бресте,
в Киеве,
в Туле
Тяжко дремлется вдовам.
А где-то под твист
Президент укололся
О жгучую пулю
И воспрянул из пепла
Матерый нацист.
Ах, как тянет его
Порезвиться в Россию!
Он настроил себя
На реванш, на успех…
…Я усталость свою
По-хозяйски осилю,
Отдохну и войду
В стратегический цех…
Здесь жена.
Здесь отец.
Здесь сестренка маячит,
Из кабинки друзьям
Кулачишком грозя.
Каждый ковш скоростной —
Оборона!
Иначе
Нам грядущий разбой
Урезонить нельзя.
Котлованная хлябь.
Робость девушек-елок.
Край мартенный,
Не ты ль, ураганом продут,
В сорок первом
Любой неказистый поселок
Превращал за неделю
В опорный редут.
Захолонут Яи́к
Духотой полевою.
Опускаются мутные
Сумерки с гор.
Спелый месяц пронзив
Шпилевой булавою,
Прикорнул на холме
Одиноко собор.
Он обшарпан, оббит,
До основ поразрушен:
Корчевальный топор
Рубанул по нутру.
Не мешайте ему
Изнуренную душу
Врачевать от невзгод
На российском ветру.
Не раскатится гул
Над провинцией дивной,
И сизарь, всполошась,
Не покинет насест.
Лишь в немой высоте
Промелькнул реактивный
И впаялся над ним,
как распластанный
крест.
Не дьячка, не попа —
Глыбу-колокол мне бы,
Чтоб гудел и плясал,
Хутора веселя.
Чем азартней, смелей
Мы торопимся в небо
Тем нужней и дороже
Родная земля.
Исковеркали сказки,
Уняли поверья,
Безответно сова
Отбубнила: «Фу-гу!»
Все осмыслю, как сын,
Но слепое неверье
И никчемный разор
Я принять не могу.
Нам в трудах и мечтах —
Первородство порукой.
Утверждайся,
Рублев,
пой победно,
Боян!
…Собирается в церковь,
Как прежде, старуха,
Это Анна Ефимовна —
Мама моя,
Оренбуржский платок,
Каймовитый и новый.
Шуба с воротом,
Боты: и ей повезло…
Из шикарного штапеля
Юбка-панева,
И передник в подоле
Расшитый зело.
Мне ль стыдиться ее
И бесчестно глумиться
Над евангельской сутью
Назойливых фраз?
За погибших она
Притомилась молиться,
И кладет покаянья
За грешников, нас.
От неправды плакат —
Не лечебное средство.
А кручина вольна
И к царице припасть.
Так на что же в заботах
Еще опереться:
Тормошить пустяками
Советскую власть?!
Ей налоги она
Поквартально платила,
А колхоз лемеха
И рыдванки латал.
Принадбавили пенсию
На три с полтиной,
Для крестьянки неграмотной —
Куш, капитал.
Возмужания путь,
Ты ничем не приглажен,
Ты, как Волга,
раздвинул
тиски берегов!
Вырастал я в прекрасном
Отечестве нашем
Под рычанье клыкатых
Заморских врагов.
Я питался картошкой,
Клубникой, масленком,
Зачерствелую корку
Зубами пилил.
Пусть я множество раз
Побольней журавленка
На житейских пожарах
Крыла опалил.
Крепче буду!
…Южит на поду́ раскаленном,
Гневно плещет чугун
За кирпичной кормой,
Словно алая кровь
Двадцати миллионов,
Что с последней войны
Не вернулись домой.
Ошептала их мать,
Журавли орыдали,
Осиянил костер
В ежевичном логу.
Наши клятвы чисты
И священны медали,
Укажите-ка мне:
Перед кем мы в долгу?
Неуемных идей,
Государств поединки:
Горновой и шахтер, —
Ты, как пахарь в страду:
Надеваешь спецовку,
Шнуруешь ботинки
И читаешь газеты,
И ешь на ходу.
Паровозы басят:
В зное,
в свисте
и в гаме
Лаборантки снуют —
Дел печных доктора.
Завихряясь, течет
Над составами пламя,
И вулканно ревут
Подо мной бункера.
Лейся, юность моя,
По шлифованным чашам!
Наши думы сложны,
А желанья просты:
Мы расплавим руду,
Солончак мы распашем,
Через бездны швырнем
Круче радуг мосты.
Не абстракции культ,
А творения зодчих —
Чудодейную вязь
И узор старины,
Мы вчеканим в гранит
На проспектах рабочих
Умудренной и доброй
Великой страны.
А сестренка — она,
Бормота-тараторка…
Ей от мамы б на танцы
Быстрей увернуть.
…Приосанься, отец,
И оправь гимнастерку,
Прицепи ордена
По-старшински на грудь!
Их тебе выдавал
Генерал за отвагу,
Но долдонит битюг —
Мол, истратив харчи,
Прихромали мы все
С челобитной к варягу:
— Укасать нас!..
И сметке, чужак, обучи…
Непокорными гимнами
Нас пеленали
Где ты,
Врангель,
и Черчилль,
и фюрер,
и Хорст?
Мы клинком и штыком
Тех радетелей гнали,
А вот он улизнул
От расплаты, прохвост…
…Не былой патефон,
А квинт-джаз ресторана.
На солистке, на Нонне,
Пикантный нейлон.
Пошловатая хрипь
О сверчке с тараканом,
Сексуальной тоской
Начинен микрофон.
Крутоярятся бедра
В четыре обхвата.
В такт ей дрыгает парень.
Бутылки… салат…
Ветераны мои,
Исполины, солдаты, —
Ты, отец,
ты, учитель!
Да, я виноват…
Вашу песню со сцен
Не спихнут
Модернисты,
Не распнет вашу славу
Подонный чувак.
Бунтанул педагог:
— Али мы не танкисты?
Наливай, не стесняйся —
За праздник,
Чудак!..
Ухмыльнулся отец
И, упрек понимая,
Обернулся он к Нонне
В свеченье зеркал:
— Ну-ка,
выпьем
со мной
за 9 мая! —
И над скатертью дзенькнул
Хрустальный бокал.
В тишине безъязыко
Моргнула актриса,
Протолкнула
липучего пунша глоток.
И вдоль пьяных столов,
Как сердитая крыса,
Прошмыгнула к себе
В туалет-закуток.
Полыхала гроза,
Тополя неуклюже
Окунались под ливень
Лохмотьями крон.
Матюгался отец,
Гасли молнии в лужах.
И стучал педагог
Костылем о гудрон.
Давче слышал я сам,
Как стрижи прилетели
И в беспечном, азартном
Порыве одном
Зеленеющий парк
Искупали в метели
И оставили так
Весновать под окном.
Только мне-то какое
До этого дело?
Я от майских дождей
Никого не спасу.
Пусть колышется он,
Удивленный и белый,
На аллеи с ветвей
Отряхая росу.
Столько лет для меня
Красоты не хватало,
Угрызением я
За пробелы плачу.
Я шалел под шаманским
Шипеньем металла,
И теперь на заре
Я помыслить хочу.
Слепота и хандра,
Что ж, и вы одолимы:
Натыкаюсь и я,
Не бирюк, не холуй,
На елань,
на букет,
на улыбку любимой
И на поздний ее
Озорной поцелуй.
Хорошей и шуми,
Лепестковая вишня,
Оплетайся забор
Хлопотливым плющом.
Я на этой земле,
Безусловно, не лишний,
Коль надежды мои
Первозданны еще.
Затопило село
Городской панорамой.
День такой, что обиды
Не пишутся в счет.
…Не одряхнул отец,
Не ссугобилась мама,
Варит суп нам,
Оладьи и шаньги печет.
И вареньем
смородинным
Потчует внука.
И неспешно буяну
Внушает всерьез:
«Это с фронта,
от деда,
Покушай-ка, ну-ка!
До тебя еще нам
Журавленок принес»…
— А куда улетел он?
— На юг.
— Н-н-ет, на север!
— Ты, негодник, не спорь!
И велит ему сесть.
— Долговязый?
— Ну-да, щупловатый.
— И серый?
— Што ты, сына,
не серый,
оранжевый весь…
…Драный купол.
Ветла.
Плиты.
Галки.
Вороны.
Мама держит кошель
Полный ржавых монет:
«Не каким-то чужим
Господам-фараонам,
А для храма исконнего
Шиферу нет.
Приучились слоняться
По скверам мушшины.
Без ретивого ока
И пруд наш закис.
Не утят, не кутят —
Все машины, машины,
А в детишках
От ихова грыма каприз».
А намедни она
Рассерчала не в шутку.
Нонна просит:
Ты, дескать, на кухне подкрась.
Не мотнула обратно —
Запуталась в шмутках…
И целковый сует,
Спекулянтская страсть!
Заложить бы толстуху
Потуже в оглобли!
— Я, сударыня, знай,
На деньгу не скуплюсь.
Сын-механик:
Он тысячу в месяц зароблет.
Подновите ей в кухне,
Сичас, тороплюсь!
Вчетвером получаем,
А ежеле мало —
Так сноха — инженер,
Не колымим рубли.
Я в Свердловске была,
Я на Гагру летала,
Убирайся отсель!
Кухню ей побели!..
Реже крестится.
Чаще гутарит в беседке.
И по праздникам
Водит сынишку в кино.
Отношенье к случайно
Застрявшей соседке
У нее пошатнулось,
Я вижу давно…
Да, примета отличная
Нашенской эры.
Вот отец мой, вот мама —
Какая уж есть.
Символ счастья ее — журавленок,
Не серый,
А повитый легендой,
оранжевый весь…
Эпилог
На Урале — осенняя
Хмарная благость.
Разбрелся по стерне
Куртлючиный косяк.
За межой куропатке
Гречиха попалась,
Лось на тракте туманном
Пристыл, как босяк.
Разбутевший барсук
Ковыляет к низине.
И, на фокусы щедр,
Верховей-прыгунец
С дубняка на липняк,
С липняка на осинник
Заскакал по вершинам
Проворней, чем бес.
На зыбучистых отмелях
Кучатся яхты.
Безалаберных чаек
Смурной пересуд.
Домны в медных шеломах
Бессменную вахту
За чертой горизонта
Сурово несут.
И звенят журавли,
То ликуя, то плача.
Встань пораньше, мой друг,
И любого спроси,
Кто под этот напев
Не поверит в удачу
На багряной моей,
На озерной Руси?
И покуда душа
Не покинула тела,
Не сломилась последняя
Веха в судьбе,
Будет
биться,
как всполох,
Тот зов поседелый —
От слепого рожденья
До смерти в тебе.
Чье-то эхо и шум
В камышовых заторах.
Взволновался тайги
Лиловеющий плес.
С перевала гуднул
Озабоченно скорый
И за город «курлы»
На вагонах увез.
Не в глазури,
Так в камне
мы яро воскреснем,
Светлорусый простор
Мы броней оградим.
Журавлиную Русь,
Величальную песню
Никому осквернить
И распять не дадим!
1968 г.