и скоро
Город густо блеснул куполами и вязью соборов.
Томный ангел у брега
злаченые перья полощет,
На дыбы
над Невой
вздернул Петр
норовистую лошадь.
И владенья свои озирает — от моря до моря!
Волны,
кругло толкаясь,
слабеют,
с твердынею споря…
И дежурит «Аврора» одна день и ночь у причала,
Пушки — в небе!
Команда — и все повторится сначала!
Здесь, где годы споткнулись,
где славе царить над веками,
Так и кажется,
Смольный восстал,
ощетинясь полками,
Рокотнул броневик от перрона, в кумач приодетый:
— Хлеб голодным!
— Ур-р-ра-а!
— Власть рабоче-крестьянским Советам!
Всколыхнулась толпа.
И фуражки вспорхнули из окон.
Здравствуй,
красный бунтарь,
революции реющий сокол!
Где-то там колчаки, чемберлены и фюреры — скопом,
И в тоске безнадежной — Европа,
Европа,
Европа…
Вот прошли корабли, проворчали проспектом машины,
И мосты развели.
Лишь береза качает вершиной.
И рябина грустит над граненою крепью гранита,
Где борцы Ленинграда
с кронштадцами рядом, зарыты,
И недаром сюда одинокий путиловец ночью
Завернет иногда убедиться в бессмертье воочью…
Мы строили в поту
Мартены, бастионы,
Теряя доброту
За дамбами бетона.
Зато фашистским лбам
И прочей своре шавок
Давно не по зубам
Замок моей державы.
Пусть нам с лихвой дано
Терпения и буйства,
Но только б не оно —
Липучее холуйство!
Товарищи, сыны, —
В беретах, шлемах, касках!
Лелеять мы должны
Бесстрашие и ласку.
Когда в меня долдон
Бросает ругань тупо,
Я сам себе потом
Кажусь таким же глупым.
Когда прохвоста лесть
Вознаградит венками,
То хочется залезть
К вам, от стыда, под камни.
За все спросить вольна
С нас честность комиссара.
Гражданская война
Меня штыком кромсала.
Я хмурый ветеран
Семнадцатого года,
Душа можжит от ран,
Когда не та погода…
И задумался ветер: «Сменю я и эту прописку,
Улечу далеко от печальных всегда обелисков!»
Он промчал по Двине,
заметался над сизой Окою
И растерянно замер
над русской великой рекою.
Падал снег.
И солдаты,
суровому верные долгу,
Не сдавали ревущую,
бомбами взрытую Волгу!
Льды кололись
и с треском
вставали на толстые лапы,
Копошились саперы,
матросы взбегали по трапу.
Из-за тяжкого рыка огромных дрожащих орудий
Валом двигались танки,
чугунные выпятив груди.
Истребители воздух сверлили, пронзительно воя,
И кручинилось знамя над чьей-то лихой головою.
И защитников звал командир по условному знаку,
Он романтик-мальчишка: — В атаку!
Ребята!
В атаку!
Не успел он в тылу
той,
красивой
тогда объясниться —
И поник, и сомкнул опушенные гарью ресницы.
А над ним — бирюза.
И, как в детстве, упружистым клином
Караваны гусей с гоготаньем тянулись к долинам.
Где-то вскрикнула мать.
Прострочили конвойные четко…
Вот Мамаев Курган. У подножья с букетом девчонка.
Ты без вести сгинуть не мог.
Безусый, ты был комбатом.
Ты в сорок втором умолк,
А я родилась в сорок пятом.
Тоскливо тебе в блиндаже,
От сырости глохнет голос,
А наверху уже
Зарозовел гладиолус.
Ликующие леса
Шумят над твоей станицей.
Вон скачет по тракту гроза,
И ливень везет в колеснице, —
Он щедр — балагур и мудрец,
С природой и с нами не в ссоре,
Но он не омоет сердец,
Хлебнувших военного горя.
Пусть ласточки гнезд понавьют
И, дорожа настоящим,
Влюбляется молодость тут,
О вас размышляя почаще.
Учитель мой, брат мой, поверь,
Что здесь я, у минной воронки…
Смелей распахни-ка ты дверь
Своей незнакомой сестренке!
Ведь я по твоим следам
Нашла тебя без запинки.
Я только цветы отдам
И убегу по тропинке.
Ну, а ветер услышал и принял слова эти близко:
«Не нашел я угла,
где б не лился
торжественный свет
обелиска!»
От крестов до легенд и от звездного рейса до быта
Нет,
никто не забыт!
И, пожалуй,
ничто не забыто…
И покамест у взора хватает стремительной силы —
Перевалы и поймы!
И всюду — могилы, могилы!
На истлевших костях,
на сердцах,
на остылых глазницах
Вызревают хлеба, голубеет весной медуница.
Это Родина: домик и трактор, и дым сенокосный.
Возвращается ветер угрюмый, усталый и взрослый…
Я ветер, ветер, ветер —
Избранник бранных стрел,
Все, что душой подметил,
Умом я осмотрел…
О Русь! Холмы и чащи,
Тревожный окаем,
И на заре скорбящей
Твой сын накрыт огнем…
Полынь кровавым соком
Набухла,
а по ней —
То свист, то дробный цокот
Пришпоренных коней.
Земля моя родная,
В пороховой пыли,
Скажи, о ком рыдают
По склонам журавли?
От нечисти английской
И до германских орд
Сквозь пики обелисков
Иду я, волей тверд.
И все я принимаю.
И, чтоб тебя сберечь,
Высоко поднимаю
Непобедимый меч.
1966 г.