Внезапно над средним рядом поднялись беспокойные рука и голос. Студент прокукал перекличку и забеспокоился:
– Это Трофимов. Здрасьте! Скажите, а я есть?
– Боюсь, Андрей Александрович, это не вызывает сомнений.
Проверка домашнего задания. Фразы для перевода на первых порах легче легкого, латынь представлялась таинственным, заповедным языком, а собственные успехи – невероятными. Поэтому руки тянули почти все. Студенты радовались чужим ошибкам в произношении не меньше, чем узнаванию афоризмов, давно знакомых по-русски.
– Вокс попу́ли[15] вокс деи, – старательно выговаривала Алина Комарова, которая выглядела жизнерадостной благодаря вечному снегириному румянцу. – Глас народа – глас божий.
– Папуля, – смеялись вокруг. – Глас мамули.
Агния Владимировна неистово трясла рукой, точно колотила в невидимую дверь, пытаясь достучаться до преподавателя. Даже когда отвечал кто-то другой, она не опускала руки, чтобы оказаться первой к следующему заданию. Наконец, Тагерт спрашивал ее. Агния Владимировна читала не заданную фразу, а следующую. Доцент возвращал ее к предыдущему предложению. Она не понимала, чего от нее хотят. Со всех сторон шипели: «Локо! Локо! Тридцать вторая!» Тут выяснилось, что именно тридцать вторую она и не перевела.
– Агния Владимировна! Я все понимаю. Не заметили, забыли, прохлопали. Но зачем же при этом вы так отчаянно вызывались отвечать? – смеялся латинист.
– А чего вы спросили невпопад!
Объяснив принцип спряжения глаголов в настоящем времени, Сергей Генрихович поинтересовался, нет ли у кого вопросов.
Нежно закручиваясь на взлете, в левом ряду выросла тонкая рука. Наталья Скляр. Все оживились. Скляр была старше других на год. Высокая, с боттичеллиевыми чертами веснушчатого лица и повадками клоуна. Но главное, Наталья Скляр отличалась от прочих студентов тем, что вроде бы не замечала институтских порядков и условностей. Для нее не существовало преподавателей, инспекторов, деканов, на которых нужно смотреть почтительно, снизу вверх, а были только мужчины и женщины. С какими-то из них весело, с иными скучно, только и всего.
– У меня вопрос, – произнесла Скляр занудным голосом. – Что вы делаете сегодня вечером?
Девочки скрывали хихиканье, мальчики смотрели на Тагерта.
– Что я делаю, вам лучше не знать, – немного растерялся латинист. – …А вот что будете делать вы, совершенно понятно.
И обращаясь уже ко всей группе, добавил:
– Запишите, пожалуйста, домашнее задание.
В конце концов Петр Александрович решил считать состоявшийся разговор удачным. Сказанные слова, точно тайный талисман, грели сердце. Теперь успокойся, сказал он себе и глубоко вздохнул. С этого момента можно засчитать себе окончательную победу. Жалко, нельзя поделиться ею ни с женой, ни с друзьями. Пока нельзя.
Еще вчера Петр Александрович колебался. Да что там колебался – выходил из себя. Понятно, что в решении вопроса о ректорстве ключевая фигура – Караев. На чью сторону встанет владелец Госнафты, того и лавры. В свое время Матросов пропихнул в институт Назима, сынка Караева. Конечно, пришлось действовать именем ректора, но роль Матросова была заглавная. Не странно ли, что миллиардеру важно устроить сынка на бюджетное место? Что это, скупость? Или Султан Вагизович не хотел помещать чадо в разряд богатеньких, создавать тепличные условия? Может, и правильно. Короче говоря, Назима зачислили, Водовзводнов ничего не заметил, Султан пригласил его, Матросова, обедать в свой клуб. И визитку вручил, конечно. Нормальный такой султан. Ни малейших сомнений – звонить или не звонить – у Петра Александровича не возникло. Имеет право.
Но вчера вообще был день сомнений. Сомнительный, прямо сказать, денек. Обедая с Игорем, Матросов никак не мог решить: ректор что-то подозревает или у него всегда глаза такие? Казалось бы, какая разница? Подозревает, не подозревает – скоро все станет на свои места. Но почему-то неприятно. Может, потому что Кожух болтает, мол, Водовзводнов никуда уходить не собирается? Или это из-за дурака Уткина? Спрашиваешь его: как, мол, дела. А тот отвечает: все будет в наилучшей форме. Это что за ответ такой? Ты завкафедрами объявил? Объявил, говорит, не волнуйтесь, Петр Александрович. Ну что ты будешь делать? Как ни спроси, ответ будет скользким, ни о чем.
Вот в таком настроении Петр Александрович и позвонил Караеву. Караев мгновенно расстроил и без того расстроенного проректора, потому что ответил женским голосом, словно, узнав Матросова, предпочел притвориться барышней, только бы не разговаривать самолично. Через некоторое время, впрочем, Петр Александрович осознал, что дозвонился до личного секретаря миллиардера, причем секретарь даже не отказывается соединить его с нефтяным магнатом. А все-таки неприятно, что по-настоящему личного номера подлец Султан не выдал. Что ж, наверное, у миллиардеров так заведено: любой обращается через секретаршу.
– Слушаю, Петр Александрович, – сказала тут секретарша голосом Караева.
Сбиваясь и путая слова, Матросов сказал, что Игорь Анисимович идет на повышение и уходит из института, а он, Петр Александрович, скромно надеется занять его место, в смысле, нынешнее место Игоря Анисимовича. Вместо «занять нынешнее место» он от волнения сказал «занять Игоря Анисимовича», но Караев – умный все-таки мужик! – его понял.
– Не волнуйтесь, Петр Александрович. Не очень понимаю, как могу поддержать вас, но я на вашей стороне.
Это был ответ в стиле Остапа Уткина, но вдогонку Караев произнес:
– По-моему, лучшего ректора, чем вы, себе на смену Игорь Анисимович и придумать бы не смог.
В голосе магната Петр Александрович ощутил дружеское тепло и поддержку. Матросов поблагодарил Султана Вагизовича, но, кажется, последние благодарственные слова совпали с короткими гудками. Поди пойми этих богатых азиатов, досадовал он. А сынок-то учится кое-как, в любой момент можно катапультировать оболтуса. Но через пару часов, после обеда (сегодня Матросов обедал один), все слова и интонации важного разговора улеглись в голове, плотно сели в заготовленные ячейки, и в душе учредился покой.
Компания Караева имеет государственное значение, от его мнения много чего зависит. Разумеется, если Султан замолвит словечко в министерстве или даже в Администрации, это не пропустят мимо ушей. Надо будет поздравить Игоря с повышением, возможно, подарить какой-нибудь памятный сувенир. Дагестанскую саблю, собрание сочинений Кони или дворянскую родословную. Петр Александрович знаком со старичком, который графа с любого нарисует – с предками, гербом и девизом. Он осторожно откинулся в кресле: тело еще помнило, какими непрочными бывают земные троны.
На кафедре административного права, куда Водовзводнов заглянул после учебной части, пахло пряными курениями: Ткебучава, заведующий, недавно возвратился из Индии. Ткебучава нравился Водовзводнову. Человек бывалый, почтенных лет, но не застывший в привычках советской старины.
– Не желаете коньячку, Игорь Анисимович? – поинтересовался Георгий Ираклиевич с чуть заметным акцентом, приоткрывая дверцу кафедрального сейфа.
Водовзводнов со смехом погрозил пальцем: мол, дружба дружбой, а коньячок, считай, я не видел.
– Что-то я не пойму, – продолжал Ткебучава, запирая сейф, – Остап бродит по кафедрам и агитирует за ректора. Выборы на будущий год и так дальше. Но про кого он бормочет, никто толком не понимает. Каждый думает разное. То ли вы кандидат, то ли Петр Александрович, то ли кто-то из заведующих. Спросишь – вертится, как уж на гриле.
– Ну а сам-то ты как думаешь? – спросил Водовзводнов, стараясь смотреть не слишком пытливо.
– Я думаю так. Если из этих кандидатов выбирать, нынешнему ректору никто не конкурент. А если, как говорят, вы в МВД уходите царствовать…
– Здесь, Георгий, здесь мое МВД, мой МИД, здесь мой цирк с конями и сумасшедший дом.
– Может, все же по коньячку, Игорь Анисимович?
– По мышьячку. Уткина не видел?
Вернувшись в кабинет, Водовзводнов велел пригласить Остапа и прибавил вполголоса:
– Паша, загляни.
С обычной предупредительной, но не заискивающей улыбкой вошел секретарь и остановился в двух шагах от стола.
– Подойди ближе, не хочу кричать, – попросил ректор.
Секретарь, продолжая улыбаться («как кукла», – подумал Игорь Анисимович), приблизился к столу.
– С сентября в Росстрахе открывается вакансия руководителя направления. Зарплата – как у министра, в подчинении что-то около сорока человек. Председатель правления спрашивал, нет ли у меня кого на примете. Как тебе такой вариант?
– Спасибо, Игорь Анисимович, – спокойно отвечал секретарь. – Не знаю, потяну ли. Я в суде только на практике был.
– Потянешь. Ты здесь сколькими делами ворочаешь? Подумай, конечно. И вот еще что. Строго между нами, надеюсь, ты все понимаешь. С сегодняшнего дня докладывать мне обо всех передвижениях первого проректора, его посетителях и о звонках. Саше ни слова.
Помолчав, Водовзводнов прибавил:
– Кто-то копает Петру Александровичу нашему яму. Надо подстраховать человека.
Улыбка секретаря не изменилась.
– Разумеется. Сделаю, Игорь Анисимович, – ответил он, поклонился и вышел.
Водовзводнов задумчиво посмотрел на медленно затворяющуюся дверь. В тишине кабинета появилось новое значение: предгрозовое, военное. Через минуту вместо грома раздался робкий частый звук. Остап Уткин, гроза студентов, громовержец месткома, владыка садовых наделов и оздоровительных путевок, крался на цыпочках к столу, извиняясь всем своим крупным телом, что вынужден занимать столько места в священном пространстве ректорского кабинета. Не отвечая на приветствие, Водовзводнов указал Остапу Андреевичу на кресло за переговорным столом. Когда молчание уменьшило рост подавленного Уткина приблизительно на пятнадцать сантиметров, Игорь Анисимович зажег сигарету и вместе со струей дыма выпустил слова: