Писатель обводил стол невозмутимым, немного сонным взглядом и отвечал:
– Вы абсолютно правы. От литературы больше не ждут ответов на главные вопросы. Она превратилась в парк аттракционов, причем заброшенный парк. Но не угодно ли поговорить о современном искусстве?
Пирующие весело загудели. Елена Викторовна не разделяла общего веселья. Она не понимала, для чего выставлять на смех уважаемых взрослых людей, которые находятся здесь же, в присутствии их жен и подруг. Иногда она замечала, что Ближев посылает ей приветственные взгляды и улыбки, но не меньше взглядов с улыбками достается и другим гостям. Внезапно к Елене Викторовне обратился главный редактор «Среднего класса», которого присутствующие запросто называли Васей. Это был небольшого роста коротко стриженный мужчина с грубыми, какими-то дворовыми чертами лица, в которых, кажется, навсегда запечатлелось выражение тяжелого похмелья. Вася, сидевший прямо напротив Елены Викторовны, внезапно обратился к ней:
– А вот вы, извиняюсь, из юридического университета? К юристам тоже вопросики имеются.
Противный пьяный голос. Таким голосом блатные песни петь. Елена Викторовна кивнула, но Вася только начал:
– Это заметно. Вот я, к примеру, берусь на спор угадать с первого взгляда юриста-банкира-аудитора-управленца. Униформу они не носят, носы, прически, костюмы у них разные. И все же они все одним почерком написаны.
– Вася, не гони! – смеялся режиссер.
– Богом клянусь! Весь офисный планктон в одном пруду разводят. А почему они такие похожие? – Главный редактор обвел сидевших мутноватым тяжелым взглядом. – Потому что мыслят схожим образом. А именно оперируют готовыми, заранее, без них приготовленными штампами. Система типа конструктора «лего». И не только в работе. Все эти «десять ошибок на первом свидании», «десять трендов одежды этого сезона», готовые шуточки из телешоу. Принцип один и тот же: следовать принятым правилам успешности, сексуальности, уё-моё. Не обижайтесь, Лена.
Елена Викторовна мельком взглянула на Ближева, ожидая, что он вступится, ответит этому хаму. Но Ближев посмеивался вместе с остальными. Елена Викторовна заметила, что две девушки, сидевшие по другую сторону стола, не смеются, как и она. Вместо Ближева отозвался спортивный комментатор:
– Во-первых, это тебе такие встречаются. Во-вторых, Вася… Если у тебя, у твоей газеты будут проблемы с законом – а они, конечно, будут, – к кому ты побежишь? К парикмахеру? К модистке? Приползешь к юристу – «Спаси и сохрани»!
– Я помню, помню, Олег, что у тебя жена юрфак в Ставрополе заканчивала.
– Между прочим, – произнесла Елена Викторовна, с благодарностью взглянув на Олега, – это подразделение нашего университета.
– Минуточку! – Вася повысил голос. – Ты, Олег, не всерьез, признайся. Да, я найму юриста. И мой противник тоже наймет юриста. Я дам денег своему, а тот своему. Оба этих деятеля юристы. И оба готовы защищать более-менее кого угодно. Они, видите ли, по ту сторону добра и зла.
Бессмысленно было возражать на эту чепуху, но Елена Викторовна чувствовала, что в такой компании, которая собралась за столом, ее могли бы поддержать. Особенно Виктор. Вдруг ей совершенно расхотелось вручать ему подарок.
– Да и что такое эти юристы в стране, где нет суда? – продолжал Вася. – Что они могут? Портфель занести в нужный кабинет? И что это за правила такие, которые не для всех? Вон сейчас Ходора прессуют. Налоги, дескать, оптимизировали. А почему Госнафту не трогают? Караев не оптимизировал? Он еще круче оптимизировал. Но Караев не спонсирует КПРФ, он кого надо спонсирует. Поэтому его не трогают…
– Я вот не совсем понимаю, Вася, – насмешливо произнес галерист. – Газета «Средний класс» нападает на средний класс. Как-то странно получается.
– Мы газета, а не кооператив «Ритуал», – сердито зачастил главный редактор. – Это у них «или хорошо, или ничего», белый мрамор, золотые буквы. А у нас…
Неожиданно Елена Викторовна почувствовала себя дворовой девчонкой из Вышней Кулы, вовсе не такой, какой она в действительности была, а оторвой-безотцовщиной, которая готова размазать по стене любого умника, маменькиного сынка. Сердце колотилось, рот обжигали непроизносимые слова.
– А я предлагаю выпить за прекрасную Елену, – перебил редактора режиссер. – И если ты, Вася, не выпьешь, то ты медведь, бурбон, монстр.
Собравшиеся, уже наигравшись в войну всех против всех, с радостью наполняли бокалы.
– Всенепременно выпью! – ухмыльнулся Вася. – Хотя от этого я не перестану быть… Как ты сказал? Молодой человек! Слышите? Можно мне двойной бурбон? И побольше льда…
Елена Викторовна не хотела чокаться с мерзким Васей, но пересилила себя и даже улыбнулась: этот хам не должен воображать, будто смог ее уязвить. Переждав с четверть часа, она извинилась и вышла из-за стола. На кой черт она сюда притащилась? Противно вспоминать про покупку платья, про выбор подарка. Что ж, «бывают в жизни огорченья», подумалось помимо воли. Тут же пришли в голову Васины слова про клише и штампы, которыми мыслят юристы, от этого стало еще горше. Ближев то ли не заметил, что она уходит, то ли сделал вид. А может, думал, что она вернется. Зачем он вообще ее звал? Счел, что она заслуживает такого приглашения по своему статусу? Или хотел видеть, но потом в какой-то момент обнаружил, что она ему не ровня? Елена Викторовна чувствовала себя обманутой, выставленной на посмешище, преданной. В фойе она случайно встретилась взглядом со своим обиженным отражением. Кто может утверждать, что она стереотипна и похожа на тысячи других? Только идиот или враг. А если и похожа, то все эти тысячи в миллион раз лучше таких интеллектуалов. Тоже мне элита. Алкоголики и вырожденцы. При слове «вырожденцы» Елена Викторовна вспомнила про «возрождение» и про то, что сумку с альбомом оставила под стулом, на котором сидела, так и не вручив новорожденному.
В глубине старинного парка, где вдоль посыпанных гравием аллей вытянулись во фрунт двухсотлетние дубы-ветераны, где посреди пруда, похожего на зеркальце в травяной оправе, плавают два черных лебедя, светлеет прелестный помещичий дом, выстроенный когда-то по заказу графа Дмитриева-Мамонова. Граф безвыездно жил в Риме, в подмосковной усадьбе не бывал ни разу, но и в Италии, вероятно, ему приятно было думать, что русский дом, как две капли воды, похож на славную виллу Карлотту, глядящуюся в воды озера Комо.
Катастрофы двадцатого века – случаются же такие чудеса! – не причинили усадьбе ни малейшего вреда, и даже лебеди в теплые летние дни продолжали расчерчивать зеркало вод перед барским домом, перешедшим сначала в удел Наркомпроса, потом на пару лет превратившимся в Дом отдыха профсоюзов и наконец, вскоре после войны, – в загородный дом приемов при посольстве новоиспеченной Германской Демократической Республики. Когда же республика перепрыгнула через стену и припала, как блудная дочь, к остальной Германии, МИД сдал графское поместье в аренду Московскому институту права и экологии, возглавляемому бывшим дипломатом и секретарем райкома ВЛКСМ Альбертом Шилкиным. Как и многие комсомольские вожаки восьмидесятых, Шилкин оказался прирожденным предпринимателем, к тому же сохранил связи в среде таких же оборотистых партийцев, так что за четыре года МИПЭК втрое увеличил набор абитуриентов, благо вступительные экзамены в институте не практиковались. Комсомольцу-коммерсанту удалось договориться с московскими властями, снести крышу и надстроить мансардный этаж в современном духе. Табличка о государственной охране памятника истории и архитектуры не пострадала, как и лебеди, продолжавшие утюжить гладь вод, в которых теперь отражалась и коммерческая палатка с товарами первой необходимости для здешнего студенчества.
В круглом дворике бывших конюшен теперь парковались машина ректора и автомобили студентов, успевших к первой паре. Экипажи опоздавших выстраивались вдоль аллеи, ведущей к главным воротам. Редкие студенты, у которых не было автомобиля, ехали от метро на автобусе, а потом от остановки преодолевали примерно километр пешком, что, как известно, гораздо полезнее для здоровья.
Именно сюда поступил на четвертый курс Василий Сольцев. Слово «поступил», впрочем, в данном случае не вполне уместно, так как предполагает какое-то действие и инициативу. Сольцев, скорее, не противился зачислению, которое устроила Анастасия Васильевна, взяв деньги в долг у двоюродной сестры, чей муж занимал пост в санитарно-эпидемиологической службе. Не прекословя, не задавая вопросов, Василий каждый день вставал, равнодушно поглощал завтрак, ехал на нужную станцию метро, пересаживался в автобус, шагал по аллее, не замечая ни деревьев, ни хруста гравия под подошвами, ни других студентов. С неподвижным лицом манекена он сидел на парах, конспектировал лекции и к вечеру возвращался домой. Сольцев напоминал сомнамбулу, чьи действия заданы гипнотической программой, от которой ему нельзя, да и нет воли освободиться.
Коммерческие институты не принимали преподавателей в штат и платили им по часам. Платили щедро, так что за два дня при полной нагрузке преподаватель зарабатывал столько, сколько на основной работе платили за два месяца. Однако уйти из государственного вуза никто не решался: один бог ведает, сколько продержатся коммерческие заведения и вся эта вольница. Поэтому в частных и государственных институтах преподавали одни и те же люди.
В октябре стартовали лекции по аудиту. Равнодушно войдя в лекционный зал (где в прежние времена устраивались балы), Василий Сольцев уселся в заднем ряду, ни с кем не здороваясь и даже не глядя по сторонам. Новые однокурсники не интересовали его и не интересовались им. На переменах, после или вместо пар они говорили о лондонских отелях, компьютерных играх, о дорогих автомобилях, потешались над профессурой и друг над другом. Сольцев слышал голоса в приглушенном отдалении, как если бы был рыбкой в аквариуме, различающей внешние звуки сквозь толщу воды.