За стеной застучала громкая музыка, похоже, к соседям пришли гости.
Дождь искрил сквозь кричащее солнце, перебивая и отмывая лучи, нагретый асфальт покрылся испариной и шумно дымился. Щурясь, точно после темноты, Тагерт рысью бежал от метро. Главное, чтобы не промокли паспорт и экземпляры пьесы, лежащие в портфеле. В правой руке он держал зонт, левой прижимал портфель к груди.
На пять часов назначен просмотр актеров. Объявления расклеены по всему университету, Тагерт не без трепета замечал, как студенты подходят к светлеющим прямоугольникам, пробегая глазами по красным и черным буквам. Отзовется ли кто-нибудь и окажутся ли среди явившихся подходящие кандидаты?
В объявлении была нарисована театральная маска, похожая на гладиаторский шлем:
Студенческий театр «Лис» объявляет набор актеров.
Вы отважны, артистичны, свободны? Вас не смущают слава, гастроли, толпы поклонников?
Тогда запомните: последняя пятница апреля, 17.00, 31 аудитория.
Здесь начнется ваша новая жизнь.
Лис – от латинского lis, «тяжба»: любой концерт – состязание артистов, тем, мелодий. А еще – хитрый зверь сказок, китайский оборотень, гений игры и метаморфоз. Если театр родится и выживет, актеров будут звать «лисами». Гладиаторскую маску нарисовал Леня Фрим, соученик и приятель Али Углановой.
Аля прочитала пьесу за один вечер. Она не высказывалась ни за, ни против прочитанного. Сказала, что вообще хотела бы ставить «Ромео и Джульетту», но «можно сыграть и это». Что угодно можно сыграть, давайте скорее репетировать, добавила Аля. Тагерт понял, что медлить и скучать эта девочка не позволит никому.
Следовало идти к ректору. Не идти – пулей лететь. До сих пор здесь не водилось театра, не устраивались концерты, капустники, балы. Без верховного изволения не дадут ничего ставить и репетировать. Любая методистка, любой электрик может выгнать из аудитории, занятой не по расписанию, тем более из зала. Но даже если бы удалось по-партизански отрепетировать и полностью подготовить спектакль – в университете нет подходящего помещения для премьеры. Имеются три зала, но все они годятся только для лекций и конференций: трибуна, столы президиума, микрофоны на проводах. Ни освещения, ни занавеса, ни кулис, ни звукорежиссерского пульта. Про поворотный круг и задники не стоит даже заикаться. Здание на Зоологической не предназначалось для легкомысленных мероприятий. Чтобы это изменить, требуется высочайшее решение.
Глядя в сияющие глаза Али, Тагерт представлял, сколько недель придется томиться в ректорской приемной, а главное – что может ответить Водовзводнов. Если Тагерт получит отказ, придется сказать будущим актерам: «Ложная тревога» или «Наши мечты оказались слишком прекрасны для земной жизни».
В приемной давно не было ни Саши, ни Паши, которых сменили девушки Анжела и Леся. Но Анжелу, ректорского секретаря, посетители именовали Анжелой Сергеевной, а отчеством проректорской Леси не интересовался никто. Вызывает интерес и то обстоятельство, что в характере и даже голосе Анжелы начинали понемногу проявляться новые, прежде не замечаемые черты. Казалось, девушка научилась ставить лицо и тон в режим «заморозки», разговаривая ровно и отрешенно с недостаточно высокопоставленными посетителями. Сам ректор никогда не говорил подобным образом ни с кем. Можно было подумать, что весь горный холод властных вершин перешел от ректора к ректорской привратнице. С Тагертом Анжела говорила тем же размеренным голосом снежной королевы.
– Игорь Анисимович на совещании. Какой у вас вопрос?
Тагерт решил не обращать внимания на ледяной тон секретарши, но все же говорил несколько более многословно, чем обычно. Для чего, например, было рассказывать Анжеле, какие театры имеются в других институтах? На пламенную речь латиниста секретарша кивнула и велела зайти через три-четыре часа.
Пары Тагерта закончились, но он не решился спросить, можно ли зайти завтра или позвонить, и все время, впустую проведенное в университете, злился на себя за робость. Наконец, он снова оказался в крыле ректората. Прождать три часа только для того, чтобы получить рекомендацию зайти через неделю! Анжелы в приемной не было. Прекрасно. Тоскливо озираясь, Тагерт спросил у Леси, скоро ли появится ее коллега.
– Анжела срочно уехала домой. У собаки приступ, – коротко отвечала девушка.
– Приступ чего? – машинально спросил Тагерт.
– Этого… Слово забыла. А вы что хотели?
Пришлось рассказать, мол, приходил к Игорю Анисимовичу, Анжела велела зайти через три часа, узнать… Неожиданно Леся привстала, потянулась через стол и подняла трубку оливково-зеленого телефонного аппарата:
– Игорь Анисимович, к вам Сергей Генрихович Тагерт. Анжела сказала сейчас приходить.
Зеленая трубка что-то отвечала, Леся послушно кивала головой. Похоже, из кабинета поступали наставления для неопытной секретарши. Взгляд Леси прошивал строчки календаря, висевшего на противоположной стене. «Назначает дату прихода. Через месяц, глядишь, попаду, – угрюмо размышлял Сергей Генрихович. – К черту пьесу. К дьяволу репетиции. Сидите без театра!» Леся осторожно положила трубку на рычаг и сказала:
– Проходите.
– Куда проходите? – не понял Тагерт.
– К ректору, куда.
Тагерт, уже приготовившийся к унизительному многодневному ожиданию, ошарашенно шагнул к высокой двери и вошел в кабинет. Он не появлялся здесь несколько лет и видел Водовзводнова только раз, как ни странно, в метро: у того оказался в ремонте служебный автомобиль. Тогда Игорь Анисимович обрадовался Тагерту, вероятно, именно из-за места встречи. Выходило, что ректор одного из богатейших вузов страны ездит в метро, как простые граждане, и народ в лице Тагерта присутствует при этом. Но потом они долго не виделись. «Подальше от начальства, поближе к кухне», как говорит водитель Николай Андреич. После истории с увольнением не хотелось видеть ни Водовзводнова, ни Ошееву, ни Антонец, ни Рядчикова: начальству веры нет. И вот теперь Тагерт снова здесь – удивительно!
В кабинете ничего не переменилось: те же тяжелые шторы, тот же стол для совещаний в виде буквы «О», то же стадо телефонов на огромном письменном столе и малахитовые принадлежности для письма. Аромат дамских сигарет так же витал в дорогом воздухе. Но как переменился хозяин кабинета! Исхудавший, бледный, с сизыми мешками под глазами, Водовзводнов не без труда поднялся навстречу посетителю. Не происходи дело в ректорском кабинете, Тагерт едва ли сразу признал бы в этом человеке ректора. Тем не менее голос и ощущение мягкой власти остались прежними.
Слабо улыбаясь, Игорь Анисимович коротко сообщил, что недавно перенес небольшую операцию, но теперь неприятности позади (он не сказал «неприятности»: у таких людей неприятностей не бывает), спросил, как дела у Тагерта. Очевидно, предупреждая разговоры на тему болезни, Водовзводнов коротко, вероятно, не в первый раз, отвечал на все незаданные вопросы именно для того, чтобы их не задавали.
Поняв это, Тагерт сбивчиво, затем все более увлекаясь, заговорил об университетском театре. В нем боролись желание отвести взгляд от измученного лица ректора, дабы не смущать выздоравливающего, и понимание, что уклончивость взгляда бестактнее разглядывания. Водовзводнов слушал Тагерта с нескрываемым одобрением. Самодеятельность – вот чего многие годы недоставало университету: атавизм прежней заочности переводил вуз в какую-то пониженную категорию.
– Прекрасная идея, Сережа. Если вам удастся – а я в этом не сомневаюсь – наладить такую работу, жизнь университета изменится. Поддерживаю всесторонне.
Предложение Тагерта означало, что ректорская власть по-прежнему крепка, дело движется, а значит, здоровье тоже не заставит себя ждать. В голове Водовзводнова тотчас составился план: дать деканатам распоряжение поощрять кружки, секции, походы в музеи. А потом ввести должность проректора по культурной… нет, по воспитательной работе. Можно пригласить народного артиста, известного режиссера, какую-то заметную, а то и знаменитую фигуру. О ГФЮУ заговорят на радио, на телевидении…
– Может, в дальнейшем удастся создать команду КВН, – задумчиво произнес он.
Тагерт согласился: многое можно сделать, нашлись бы энтузиасты. Снова оробев, он прибавил, что для театральных постановок многое придется изменить и закупить.
– Создайте список, составьте смету. Порешаем.
В голове у Тагерта мелькнуло, что слово «порешаем» неуловимо связано с «порешим», а Водовзводнов подумал: аппаратуру пусть покупают, но перестроек в здании не допустим.
– Игорь Анисимович, выздоравливайте! А мы уж вас не подведем, – пробормотал на прощание будущий режиссер к неудовольствию Водовзводнова, не любившего, когда заостряли внимание на его здоровье.
Чуть больше половины жаркой тридцать первой аудитории занимали пришедшие на кастинг. Кое-кто уселся в первых рядах, желая оказаться поближе к главным событиям, остальные теснились на камчатке. Тагерт подумал: если человек артистичен, станет ли он прятаться в задних рядах? Или желание показать себя и честолюбие в актере не главное? Он сидел за учительским столом вместе с Алей Углановой, ожидая, когда соберутся все. На краю стола высилась стопа распечатанных экземпляров пьесы.
Алевтина сразу, безо всяких переговоров, приняла на себя обязанности помощника режиссера. Помощника, который лучше разбирается в хитросплетениях театра, юного визиря при неопытном султане. Тагерту нравилось, как держится Аля: казалось, она мгновенно повзрослела, чтобы выглядеть рядом с Тагертом ровней. Говорила тише и размереннее, чем обычно, веско кивала в знак согласия, словно давая понять, что согласие это объясняется не послушанием, но ценностью приведенных доводов.
Большинство пришедших на прослушивание составляли, разумеется, девочки, но явились и пятеро мальчиков. Их Тагерт знал, а вот многие девушки были ему неизвестны.
– Подождем еще пять минут и начинаем, – важно произнес Сергей Генрихович. – Артисты – народ расхлябанный, но опаздывать на ре