Евгения Ивановна Люшева, мечтательная и рассеянная дама шестидесяти двух лет, совершенно не представляла, что значит руководство кафедрой или чем-нибудь еще, но, будучи человеком добросовестным, старалась исполнять свой долг так, как она его понимала.
На заседании она заводила взгляд на потолок и задумчиво произносила:
– Что бы нам такое обсудить, коллеги? Право, сразу и не сообразишь. Ах да. Вот я подумала. Мы же кафедра иностранных языков (в последнем слове она ставила ударение на «ы»). М-да. Так вот. Почему бы нам не вести заседание на наших язы́ках? Что мы, неспособные? Еще как способные.
Преподаватели начинали переглядываться.
– Евгения Ивановна, так у нас же языки разные, – робко возражала Наталья Лоскутик.
– Что с того? – невозмутимо отвечала Евгения Ивановна. – Мы можем разговаривать по секциям. Французы с французами, немцы с немцами, испанцы с испанцами. Не хотите? Ну тогда давайте обсудим нагрузку.
Одним словом, после Антонец кафедра оставалась словно бы вовсе без руководства, и все это время преподавательницы привычно приходили к ней поворчать на Евгению Ивановну и повздыхать о золотых деньках, когда ими руководила Марфа Александровна.
Ведя юбилейное заседание, Галина Мироновна самим звуком голоса, самим торжеством интонаций объясняла коллегам, что создана для доброго и разумного правления. В округлых жестах, в комсомольской напевности речи присутствующие чувствовали, что Булкина закалена десятками, сотнями собраний, готова к многочасовому сидению на конференциях, к отчетам перед начальством, причем не так уж важно, что это за собрания, конференции, отчеты. Есть на Руси такие люди, которые умеют руководить чем угодно – хоть университетом, хоть домом престарелых, хоть птицефабрикой.
Участники заседания нет-нет да и вспоминали, сколько раз Марфа Александровна обещала, что из заведующих ее «вынесут только вперед ногами». Сейчас юбилярша с достоинством выслушивала торжественные речи и, похоже, уже не собиралась расстаться с жизнью по случаю утраты кресла завкафедрой – ведь, как ни крути, жизнь не вмещается в кресло, даже такое почтенное.
В преподавательской цвел букет из десятка пудр, разновозрастных духов, в этом клубке ароматов хотелось плакать, петь и распахнуть окно, впустив свежий воздух.
Сразу после каникул на заседании кафедры Булкина, округлыми жестами сглаживая в воздухе невидимые углы, сказала:
– Коллеги, внимание. Перед нами встала серьезная проблема. Сергей Генрихович, это вашей секции касается. У нас курс латыни – один семестр. А вы занимаетесь по пособию, в котором чуть не шестьсот страниц.
Тагерт собрался ответить, но Галина Мироновна предупреждающе подняла указательный палец:
– Все мнения, пожалуйста, потом. Нам нужна небольшая методичка, привязанная к короткому курсу. Мне сказали, такая методичка когда-то существовала. Сергей Генрихович, нужно вернуться к этому формату, что-то, вероятно, отредактировать. Хотя в латыни ведь ничего не поменялось.
Француженки хихикнули, немки и испанки сдержанно улыбнулись. Тагерт поднял руку, спрашивая разрешения ответить. «Пожалуйста», – торжественно произнесла Булкина, не глядя на латиниста.
– Видите ли, Галина Мироновна, мы потратили около десяти лет, чтобы освободиться от этого формата. Словарь-учебник позволяет работать как с коротким, так и с годовым курсом, в какой-то момент программа может измениться… – Он почувствовал волнение, притом неприятное волнение, напоминающее о прежней попытке изменить программу. – Вот в МГИМО по этому самому пособию учатся два семестра.
– Сергей Генрихович, – заведующая теперь произносила слова с едва заметным нажимом. – Увеличат ли программу по латыни – вопрос. Хотя мы знаем на него ответ. Решение принято, а решения ректората мы не обсуждаем, не так ли?
Тагерт усмехнулся. Он знал, что Ошеева, в отличие от покойного ректора, не изучала латыни. И если «решение принято», за ним скрывается вовсе не забота о размерах учебника. Галина Мироновна тем временем продолжала:
– Итак, секции латинского языка поручается в кратчайшие сроки отредактировать методичку и сдать ее в печать. Ответственным за это назначаетесь вы, Сергей Генрихович.
После заседания к Тагерту подошли Воробеева и Чинская: теперь секция латинского языка собралась в полном составе. Татьяна Максимовна Воробеева, дама лет пятидесяти, была коротко, точно после болезни, острижена, одета в невероятной ширины брюки, черную рубаху, мешковатый пиджак, расшитый райскими птицами. Богемный образ подчеркивала черная шелковая повязка, закрывавшая правый невидящий глаз, потерянный Татьяной Максимовной в детстве – несчастный случай, так она говорила, не вдаваясь в подробности. Изредка вместо повязки она надевала солнцезащитные очки, чья оправа плотно прилегала к коже. В прошлом году Воробеева защитила наконец кандидатскую диссертацию на тему «Идеи даосизма в сербской литературе XX века». Тема кандидатской отлично сочеталась с роскошью пиджаков. Защитившись, Татьяна Максимовна приобрела некую дополнительную степенность, заметную и в походке, и в посадке головы, и в речи.
Валя Чинская начала преподавать латинский язык недавно. На сегодняшний день Чинская выглядела не слишком солидно. Высокая, но слегка сутулящаяся, русоволосая, с детским овалом цветущего, улыбчивого лица, она из идеальных студенток разом перешагнула в безупречные преподаватели. Четыре года назад Тагерт сам пригласил свою бывшую ученицу на кафедру. Чинская училась одновременно в трех институтах: кроме ГФЮУ еще в СТАНКИНе, по вечерам – в лингвистическом. Вдобавок, она успевала воспитывать двух малышей, давать уроки английского, ходить по воскресеньям в спортзал. Она могла бы всюду опаздывать, постоянно нервничать, раздражаться, но вместо этого сохранила приветливую мягкость, невозмутимую гармонию, которая умиротворяюще действовала как на студентов, так и на преподавателей.
– Это форменное безобразие, я считаю, заменять прекрасный словарь непонятной брошюркой, – произнесла Воробеева, внимательно глядя на Тагерта серым глазом и черной повязкой. – Но что же нам делать?
– Пока ничего, – пожал плечами Сергей Генрихович. – Вероятно, придется объясняться с ректоратом. Не понимаю, что им за дело до учебника по латыни.
Первая всеобщая научная конференция ГФЮУ назначена на середину марта. В ней примут участие все преподаватели и лучшие студенты университета. Об этом преподавателям кафедры иностранных языков объявили тотчас после каникул. В декабре, аккурат перед Новым годом, на информационных досках появился приказ о повышении платы за обучение на сорок процентов. С будущего учебного года профессорско-преподавательскому составу обещано пятипроцентное повышение зарплаты. Не слишком заметное повышение, но, как сказал проректор по общим вопросам Кожух, «курочка по зернышку клюет», а преподавателям любая забота руководства дорога. Обещав увеличение оклада, руководство позаботилось также о том, чтобы сотрудники не обленились, не закоснели в повседневной рутине. И хотя повышение зарплаты на деле было только еле заметным смягчением ее снижения на фоне постоянного роста цен, даже за этот реверанс работникам приходилось платить.
Елена Викторовна Ошеева, новый ректор университета, напомнила заведующим кафедрами, что ГФЮУ – не только учебное, но и научное учреждение. Следовательно, каждому сотруднику надлежит регулярно заниматься наукой и отчитываться об успехах. Именно для того и созывалась конференция, на которой должен выступить каждый преподаватель, в том числе сотрудник кафедры иностранных языков. Большинство сотрудников не занималось наукой ни дня и даже не слишком ясно представляло, как можно ей заняться. Когда на заседании объявили, что всех преподавателей забреют в ученые, поднялся негромкий переполох. Паниковать громко дамы не решались: во-первых, неизвестно, чего ждать от Галины Мироновны, во-вторых, слишком решительные протесты могли бы счесть за отказ от научной деятельности и нарушение трудовой дисциплины. Дамы ограничились укоризненными вздохами, переглядываниями и покачиванием головой (головами).
– Дорогие коллеги! – задушевно увещевала собравшихся Булкина. – Ничего сверхсложного от нас не требуется. Пусть каждый возьмет какой-то случай из повседневной практики и сделает научные выводы. Вот, например, студенты постоянно путают прошедшие времена. Значит, можно сделать доклад «Особенности плюсквамперфекта в правовой лексике». Или «Глаголы со значением насилия во французском языке». Прошу вас, коллеги, потише. Главное, тезисы нужно сдать до первого марта.
Те немногие преподаватели, кто занимался исследовательской работой, публиковал статьи, участвовал в конференциях, чувствовали протест. Приказ заниматься наукой по свистку – все равно что назначение первого встречного скрипачом или тяжелоатлетом.
– Елена Викторовна берет конференцию под личный контроль, – торжественно произнесли Галина Мироновна. – Думаю, не надо объяснять, какая ответственность, коллеги, лежит на каждом из нас.
В день открытия Первой всеобщей научной конференции ГФЮУ были отменены все учебные занятия. Этим шагом руководство подчеркивало, какую важную роль играет в университете наука, вдобавок отнимало у преподавателей, а равно и у студентов причину пропустить заседания. За неделю в деканаты опять вызывали старост, сверяли списки выступающих, просили доложить о готовности. Тезисы выступлений уже успели отпечатать в типографии, и пачки брошюр, перевязанные тесьмой, громоздились в кабинетах методистов.
По второму и третьему лекционному залу бродили электрики и радисты, проверявшие работу проекторов, динамиков, микрофонов. После истории с КВНом электрик Анатолий Верхушкин уволился, вместо него взяли молодого техника, который никогда не разговаривал и даже проверяя микрофоны, не говорил «Раз-раз-раз», а только щелкал по мембране ногтем указательного пальца. Отдел аспирантуры закупил для докладчиков триста литров воды в маленьких бу