— Один из проигравших войну королей решил сбежать с континента, не захотел принимать тайную власть магов. Он собрал самых преданных воинов, послушных крестьян и уплыл на громадном корабле. Фрегат догнали, почти разрушили, но моряки смогли дотянуть до полуострова, который и назвали Керч. Того короля звали Лонгфорд первый. Он заложил замок Керч, договорился с гномами, что те не пропустят скверну с континента на полуостров.
— По сути, запер всех подданных здесь? — спросил я. Никогда не любил долгие исторические рассказы — слишком много неправды обычно преподносилось за истину. Но Кэттон излагал легенду — может быть, в ней не так много лжи.
— Да. Чтобы спасти их и спастись самому. Скверна умеет соблазнять — деньгами, властью, красотой. Маги не гнушались использовать любые методы, — покачал головой Кэттон. — Они выискивали среди людей тех, кто обладал способностями, переманивали на свою сторону.
— Почему они не пытались договориться с людьми? — спросил я.
— Ты бы стал договариваться о чем-то со стадом овец? — удивился Кэттон. Я поморщился — похоже, в каждом мире психология у людей одна и та же.
— Как же тогда король понимает, кто проходит на полуостров, обычный торговец, или маг, который просто не творит заклинание? Ты же говорил, что пути для караванов через Гномьи горы открыты? — спросил я. В голове вертелась мысль, связанная с этой горной грядой, но я никак не мог ухватить ее. Что же там было такое, о чем мне нужно знать?
— Когда жизнь на полуострове начала налаживаться, когда Лонгфорд понял, что хочет осесть здесь — он создал из приближенных свой церковный орден. Церковь помогла людям не стать паствой магов, решил Лонгфорд, она поможет и остаться свободными. Появились паладины, люди, которые смогли противиться магии в себе, но не искоренять ее. Они смешали магию и веру, стали носить серебряные доспехи и бороться со скверной.
— Подожди. То есть ты хочешь сказать, что паладины — это и есть маги, — прошептал я, озираясь на проход, где караулил стражник.
— Смотри, не сболтни такое где-нибудь, — посмотрел на меня Кэттон. Выражение его лица демонстрировало, что я несу ересь и готовлюсь взобраться на костер. Приятель поднял руку с зажатым в ладонях ножом и, жестикулируя, продолжил назидательным тоном — Паладины — это те, кто ищет магию, борется с ней, пусть и ее же методами. Паладины искореняют скверну. Из таких неучей, как ты. Поэтому становись скорее умнее, не болтай лишнего, и не ищи магов.
— Кэттон! — воскликнул я так, что приятель вздрогнул. Мысль сформировалась — вот что упущено в рассказах. Я улыбнулся и, понизив тон, спросил. — Кэттон, а что ищут те храбрецы, что в одиночку бродят по подземельям Гномьих гор.
Кэттон покачал головой, с отвращением посмотрел на тофтель и швырнул его в чан. Похоже, я попал в точку.
— Говорят, что в этих горах сражались гномы, люди и маги. Волшебники не хотели отпускать Лонгфорда и людей, не хотели оставлять нам полуостров. Тогда Лонгфорд договорился с гномами, и они навсегда выбросили магов с нашей земли. И гномы стали служить Лонгфорду, за что тот снабжает их всем необходимым — теплой одеждой, свежей едой, женщинами и золотом. Но ходят легенды, что в подземельях осталось много шахт, где до сих лежат тела паладинов и магов. Вот мальчишки и лазают туда, чтобы поживиться. Оружие, драгоценности, волшебные амулеты.
Неужели ошибся? Но что-то неуловимое было в голосе Кэттона. Будто он сам не верил в то, что говорил. Я посмотрел на приятеля, который не выдержал взгляд и отвел глаза.
— И это все? Ради ржавых мечей и пары амулетов парни бросаются в заброшенные шахты со всяким зверьем и рискуют жизнью? — спросил я.
— Не только. Говорят, там скрыт Орден магов — остатки тех, кого не смогли разбить паладины, — процедил Кэттон.
Я возликовал. Вот что скрывал приятель — не хотел, чтобы я ввязывался в авантюру, чтобы пытался сбежать в Гномьи горы.
— Ты пойми, нельзя тебе туда одному идти. Снежные барсы, варги, татуары, ожившие скелеты. Там после войны магический фон стоит такой, что все твари притягиваются, — горячо и быстро заговорил Кэттон, активно жестикулируя. Я машинально отклонился назад, чтобы не попасть под размахивающие руки товарища. Это и спасло мне жизнь.
Свист оборвал тираду Кэттона, заставил его оборвать фразу на полуслове. Стена шатра разошлась, в нее ворвался болт. Краем глаза я лишь успел заметить, как он пролетает мимо моей груди и впивается в чан.
Рефлексы сработали быстрее, чем я успел это понять. Схватив Кэттона за шиворот, я рухнул на землю, таща приятеля за собой.
— В угол, быстро, — шепнул я и пополз на выход. Если это по мою душу — нужно прорваться наружу и не заставлять противника ждать. Пробираясь к проходу, я увидел дырку в чане — болт пробил чугунные стенки, в палец толщиной, насквозь. Какое же оружие использовал стрелок?
Работа на кухне пошла на пользу — тело, поврежденное в драках и погоне, оправилось от ран, отдохнуло, восстановилось. Краем сознания я почувствовал, как разум переполняет возбуждение. Удивительно, но мне, кажется, начинает нравиться постоянная опасность.
В проеме показался противник. Как он прошел мимо стражника? Я вскочил, теперь нужды прятаться не было. Оставалось надеяться, что воин в темных кожаных доспехах с коротким мечом наготове был единственным, кто пришел по мою душу. И сейчас никто не целится мне в голову из арбалета.
— Кто ты? Что тебе нужно? — спросил я, стараясь потянуть время. Клинок в руках нападавшего был слишком длинным, чтобы использовать приемы, подходящие для самообороны от ножа. Я посмотрел на оружие — странное, рукоять словно под две ладони, а само лезвие лишь чуть длиннее.
— Тебе уже все равно, — донесся до меня глухой голос, искаженный тканью. Лицо нападавшего было скрыто маской, только темные глаза выглядывали из закутанной в плащ фигуры. Я встряхнулся, напряг мышцы, чуть присел, покачался с носка на пятку. Значит, по мою душу пришел. Что это еще за убийцы?
Рывок! Противник бросился на меня, выставив вперед меч. Но не как рыцари Ольстерров, глупо, открываясь. Нет, убийца держал руку полубоком, вдоль тела. Мне в грудь целил не кончик лезвия, а широкая заточенная часть клинка. Такой удар отразить сложно, но еще сложнее перехватить руку.
До удара оставалось два шага. Время словно замедлилось, мозг лихорадочно перебирал варианты. Правой рукой за запястье, под выпирающую косточку? Не успею, нож доберется до груди раньше. Просто отступить — враг несется так, что развернуться ему быстрее. Встретить прямым блоком — нечем, в руках только затупленный от постоянной чистки овощей нож.
Пора. Работая на автоматизме, я принял, наверное, самое идиотское решение за всю свою жизнь. Хотя что мне оставалось делать? Противник — профессионал в этом виде оружия, и другого выхода я не нашел.
Убийца добрался до меня, лезвие было готово коснуться поднятых перед грудью рук через считаные мгновения. Я сделал шаг назад и швырнул нож, свое единственное оружие, противнику в лицо.
Воин дернулся в сторону, изменил траекторию меча и отбил мое оружие. Нож отлетел в сторону, не причинив убийце вреда. Но я выиграл секунду, когда он не полностью контролировал меня!
Бросившись вперед, я, практически присев на корточки, ударил его плечом в ноги. Извернувшись, я упал на спину и успел подставить руки под летящий меч. Все посчитал правильно — блок пришел на запястья противника. И хоть меч скользнул в опасной близости от лица, я выдержал первый удар. Теперь главное — не сбавлять темп.
Убийца отступил, но я схватил его свободной рукой за икру и дернул вперед. Тот замахал руками, пытаясь сохранить равновесие. В стороны полетели расставленные около стен шатра столбы из мисок. С грохотом они рассыпались, разлетелись по полу. Я взмолился про себя — может, стражники услышат и прибегут на шум? Никогда бы не подумал, что буду ждать тех, кто сделал меня рабом.
На секунду пол поменялся местами с потолком — я кувыркнулся назад, под ноги убийцы. Тот закачался, не удержался и рухнул на землю. Длинный меч отлетел в сторону и мы сошлись врукопашную.
Сказать, что стало проще, нельзя — противник был отменным бойцом, и под градом ударов мне оставалось только защищаться, надеясь, что кулаки в кожаных обтягивающих перчатках не врежутся мне в лицо.
Мы покатились по земле, ударились о стоящий посредине залы деревянный стол, за которым обычно обедали стражники. Повезло, противник не успел увернуться и врезался затылком в ножку. От удара он на секунду замешкался, я воспользовался ситуацией. Перевернувшись, я пнул его обеими ногами в живот, сделал кувырок обратно и принялся вбивать его голову в землю. Я опускал кулаки с максимально возможной скоростью — мышцы не просто ныли, а уже кричали от напряжения. Суставы в плечах хрустели, вопя о нехватке разминки. Пот лил дождем, капал на убийцу, смешиваясь с кровью.
В глаз, еще раз, и еще раз. Повернул голову — в ухо, в челюсть. Обратно — значит, еще раз в глаз. Снова челюсть, нос, еще раз нос. Я услышал, как хрустнул хрящ, пожалел, что истории о том, что можно вбить человеку нос в мозг, всего лишь сказки.
«Воин — это тот, кто следит не за эффектностью движений, а за их эффективностью», — вдруг прозвучал в голове голос сенсея. Я вздрогнул, откатился в сторону. Вовремя. Убийца в последние секунды перестал сопротивляться, позволил мне сломать ему нос. Оглушенный победой и собственной яростью, я не придал этому значения, и зря.
Голос сенсея спас меня. В руке противника оказался нож, даже скорее широкая длинная игла, появившаяся из недр кожаного балахона. И сейчас оружие проткнуло воздух там, где мгновение назад находился мой бок. Секунда промедления — и я бы лежал, ловящий дрожащими руками льющуюся из тела кровь.
Эффективность удара. Она не достигается слепым шквалом. Я чуть отступил, присел. Позволил воину подняться. Противник ухмылялся — сквозь порванную моими костяшками маску проступили разошедшиеся в улыбке губы. Он бросился на меня, занося для удара иглу, ожидая, что я отступлю. Но не в этот раз.