И её снова накрывает волной боли, а меня — тупой беспомощности. Я массирую Лии поясницу, как показал врач, но не уверен, что это хоть немного помогает. Хочется схватить за горло её гинеколога и заставить прекратить эти муки.
— Андрей, я и сама справлюсь. Я читала, что мужчинам партнёрские роды очень тяжело даются.
— Ну, я-то не просто мужчина, я боксёр. Выдержу.
В её глазах сомнение, но моей Чупакабре не терпится наружу, а потому Азалия из-за участившихся схваток не может продолжить наш спор.
— Ты лучше дыши, — уверенно советую жене, ведь откуда-то помню про дыхание.
Врач, может, говорил.
— А как дышать?
— Паровозиком. Чух-чух-чух.
Сзади после моих слов громкий смех медсестры, но под моим грозным взглядом женщина попёрхивается смехом до кашля и выходит из палаты.
Правильно сделала, а то кожей чувствую, как рвутся мои нервы.
И вот мы рожаем. Акушерка громко командует набрать полную грудь воздуха и выдохнуть его попой. Это заебись какая-то особая дыхательная гимнастика, но Лисичка почему-то её понимает. Делает. Так старается, что я начинаю переживать за размер её глаз в будущем. Да зрение не пострадало бы!
— Отлично! Тужимся, моя хорошая, тужимся!
И пальцы моей хрупкой Лисички с такой силой сжимают мои, что я едва не рычу от боли. Ещё немного и перелом мне обеспечен.
— Ой, как тяжко, — стонет Азалия, откидываясь спиной на приподнятый край то ли стола, то ли стула, где мы и рожаем.
И я ей верю. Мне самому сдохнуть уже который раз хочется.
— Когда тяжело, надо петь, — тут же со знанием дела советует акушерка, весело подмигивая мне. — Папа, вы петь умеете?
— Я⁈ — нервно рычу в ответ.
У меня всё тело дёргается в конвульсиях, а она про пение. Здесь не люди, а звери работают.
— Он не п… — нервно начинает Лисичка, но я жёстко перебиваю её шёпот.
— Я не певец. Я — боксёр.
Акушерка одобрительно хмыкает и как-то заинтересованно оглядывает меня. Ну да… я сейчас ещё тот экземпляр спортивной доблести: в спортивных трениках, которые отлично видно из-под короткого и малого в плечах хирургического халата.
— Я пою, — неожиданно встревает Лисичка. — Можно?
И, получив согласие, она начинает петь неизвестную мне русскую колыбельную, а потом и ещё одну. У Азалии волшебный голос, даже несмотря на хрипотцу от усталости.
А помогать вылезти ребёнку на свет божий оказывается-то сложно, так как людей в белых халатах и костюмах в нашей палате становится всё больше и больше, от чего мне на ум приходит сказка «Репка», но я искренне надеюсь, что вариант «тянем — потянем» с нами не случится.
В итоге под свои песни Лия рожает дочь: совсем крохотную, всю в слизи и крови, но, по заверению врачей, абсолютно здоровую.
Меня же трясёт так, что хочется прилечь. Я больше не хочу рожать. Лучше на ринг.
— Папа, желаете перерезать пуповину?
Я точно диким взглядом смотрю на радостно улыбающегося врача, и единственное моё желание сейчас — это въебать в эту рожу от всей души.
Мой настрой ловят правильно, и эти изверги всё быстро делают сами.
Я же только держу в своей ладони ослабшие пальцы Лисички. Она устало следит взглядом за движениями врачей, словно чего-то ждёт. И когда те кладут попискивающую ляльку на её живот, она расплывается в многоваттной улыбке.
— Моя доченька, ну, здравствуй, родная.
Лия словно и не умирала тут шесть часов подряд, а наоборот, только проснулась после долгого сна. Она тянулась всем телом к бывшему пузожителю.
— Моя красавица, — шепчет она, но у неё после родов, скорее всего, проблемы со зрением, так как я там ничего красивого рассмотреть не смог.
Большая такая мега-личинка с конечностями. Короче, моя Чупакабра.
Глава 20
Азалия
Едва вижу ещё мутные глаза своей малышки, как сразу забываю обо всех своих невзгодах, и даже боль между ног и в костях таза отходит на второй или даже третий план. На втором у меня теперь Андрей.
Когда придёт время развестись и уйти от него, я никогда не забуду того, что он сделал для меня… для нас с дочерью.
Это так неоценимо и необъятно много. А ведь я успела заметить, как неприятно и тяжело пришлось Царёву. Не каждый муж согласится на партнёрские роды, а тем более, если ты почти не муж и ребёнок вообще не твой.
Мне очень захотелось отблагодарить Андрея, хоть как-то выразить ему свою признательность за поддержку в такой важный для нас с дочкой момент жизни — её рождение.
Да только сколько я ни мучилась, но на ум ничего, кроме банальных слов благодарности, не приходило. И это нервировало.
— Лия, ты бы поспала, пока есть возможность. Тем более доктор рекомендовал отдых.
Царёв и тут царь зверей. Все его боятся и лапки вскидывают, едва он оскаливаться начинает.
— Да, конечно, — я послушно закрываю глаза.
Мне грех жаловаться. Я на всём готовом и как принцесса. Не знаю как, но Андрей организовал в экстренном порядке не только роды, но и отдельную палату вместе с малышкой.
Теперь она спит в паре метров от меня, и это невообразимо успокаивает мой новый инстинкт: охранять.
— Лисичка, я попросил поспать, а не страдать с закрытыми глазами. Что случилось? Я мешаю?
Я удивлённо вскакиваю на постели, пытаясь присесть. Моя резкость отдаётся болью внизу живота, от чего сразу морщусь.
— Азалия, куда⁈ Нельзя сидеть, — рычит приглушённо боксёр, и я тут же утыкаюсь носом в его грудь, когда он укладывает меня обратно.
Мимолётно вдыхаю его запах, и… становится легче.
— Я забыла. И ты совсем не мешаешь. Ты вообще бесшумно двигаешься.
— Тогда что? Я слушаю твоё «но».
Андрей, поправив подушку под моей головой, собирается отстраниться, но я вдруг цепляюсь за его плечи и не пускаю.
Моё. Пусть не навсегда, но на сейчас точно. И у меня гормоны, поэтому имею право чудить.
— Неуютно, пахнет больницей, — говорю только часть правды. — А ты когда поедешь на тренировку?
— Позже. Что ты хотела? — зависая надо мной, Царёв действительно как будто расслаблен и никуда не торопится.
— А можешь полежать со мной? Немного. Пожалуйста.
Удивление от моей просьбы отчётливо проступает на мужском лице, но Андрей сразу же укладывается на бок рядом со мной.
— Без проблем. Я тоже не против прилечь. Вымотался чуток.
Сру на внутренний голос, что это всё излишне, и утыкаюсь носом в грудную клетку. Равномерно успокаивающе вдыхаю запах, идущий от его футболки, и ловлю кучу воспоминаний вчерашних дня и ночи.
Мне никогда так классно, как с ним, не было. Не знаю, в чём его секрет, но боюсь, что круче любовника, чем Андрей, у меня уже не будет.
Оказывается, оргазм — это не просто приятно, это волшебный феерический момент пика страсти и наслаждения человечка человеком.
Но ещё главное — это те едва уловимые моменты заботы и нежности. Они как бальзам на мою израненную душу.
Мне нравилось, как собственнически уже после секса Царь прижимал меня к себе, как убирал мешающий локон с лица. И сейчас он не лежит бревном рядом со мной.
Я чувствую сильную руку на моей талии, которая поглаживающими движениями переходит на поясницу. Каждый его вдох и выдох звучат во мне, и я непроизвольно подстраиваюсь под этот темп, приникая к нему, такому большому и сильному.
Сама не замечаю, как засыпаю, но просыпаюсь от писка дочери в своей больничной люльке. Я всё ещё лежу в объятиях мужа, но он уже подрывается вставать.
— Я подам её. Не копошись, Лисичка.
Я дышу размеренно, и теперь уже нет такого мандража. Сон действительно помог.
— Ну-ка, моя сладкая, попытаемся покушать, — приговариваю над дочерью, пытаясь вспомнить всё, что быстро говорила медсестра про первое кормление.
— Может, позвать кого-то из персонала? — напряжённо наблюдая над моими неторопливыми движениями, предлагает Царёв.
Он стоит рядом с кроватью, прокручивая в руках свой мобильный. Вот ему бы всё публики побольше!
— Ага. Весь. И главного врача не забудь, и техничку, а то вдруг я не справлюсь.
Малышка в дополнение ещё громче плачет, требуя пропитания. Господи, что ей там есть-то. Молока нет ещё, а это молозиво… три капли.
— Ну, хорошо. Раз у вас всё хорошо, то я поеду. У меня пресс-конференция через полтора часа. После вернусь.
Пальцы застревают, путаясь в пуговицах больничного халата. Вот умом понимаю, что чудо уже то, что Андрей перед боем проводит столь времени со мной, но на душе подлые кошки. Те шепчут, что муж просто сбегает от нас, ему чужих. Надоели мы! Устал он от нас, беспомощных! Ух, бесит!
— А когда нас выпишут? — меняю тему, стараясь при этом контролировать в голосе нотки обиды.
Наконец-то справляюсь с одеждой и пытаюсь правильно всунуть сосок в открывающийся ротик дочери. Голодная совсем. Как зверь.
— Если всё будет хорошо, то, скорее всего, послезавтра. Если врачи разрешат, то сразу полетим домой, — спокойно и даже как-то задумчиво отвечает Андрей.
Я из-за страха отвлечься от беспокойных сосаний бросаю на мужа лишь короткий взгляд. Он внимательно смотрит на наш немудренный процесс кормления. Хочу съязвить и спросить, всё ли, по его мнению, я делаю верно, но Царёв, резко развернувшись, сразу направляется к дверям.
— Если что-то не так, то звони, — коротко и сухо бросает уже с порога.
Муж уходит, плотно прикрыв двери, и вроде бы я теперь должна испытать облегчение, но ничего такого не чувствую.
Только одиночество и чувство вины.
Решаю для самой себя, что больше не допущу своих вспышек гнева в нашу жизнь. Андрей за последние сутки их точно не заслужил.
Поэтому, когда часа через четыре он возвращается, я с улыбкой и радостной новостью встречаю его.
— Я решила, как назову дочь, — буквально с порога моей палаты огорошиваю Царёва. — Андреа.
Он спотыкается на ровном полу и глухо матерится себе под нос, оглядываясь при этом на колыбельную, где спит малышка.
Наверное, это его от радости так приложило.