В некоторых дворах верёвки натягивались прямо между соседними домами, но это было и рискованно и опрометчиво. Наиболее дальновидные устанавливали несущую опору посередине двора, и уже на ней закрепляли ролики для ведущих от балконов верёвок. Для этого, на одинаковом расстоянии от самых дальних балконов, метров так за десять-пятнадцать, выкапывалась основательная яма, в неё вставлялся мощный столб — стальная труба с заранее приваренными к ней роликами. Основание столба цементировалось, веревки каким-то удивительным образом натягивались под разными углами и… получившейся конструкцией пользовались себе на здоровье, никому совершенно не мешая. «Веер», он же «солнышко» — конструкция во всех смыслах не только удачная, но и универсальная.
Ветер, правда, частенько закручивал и путал сохнущее бельё, и тогда из разных окон выглядывали чертыхающиеся хозяйки, тщетно пытавшиеся разобраться в продолжавшей вращаться на ветру путанице. Со стороны это выглядело довольно забавно, пока очередная прачка сама не оказывалась внутри описанной ситуации… Но и тут выход был найден. Кто-то поначалу смеялся подвешенным к нижним частям верёвочных петель авоськам с кирпичами. Но вскоре, подобные грузила, предшествующие веренице скромно сложенных перевернутой трапецией панталон, объемных бюстгальтеров и прочего, нашли широкое применение в повседневной жизни бакинских домохозяек. По характерному нервному скрипу проржавевших роликов старожилы могли безошибочно определить, кто сегодня первой закончил со стиркой, а кто припозднился. Своего рода конкурс на переходящий титул самой расторопной и домовитой хозяйки в пределах двора. Эх… если бы ещё и сама стирка была в Баку столь же простым занятием… К примеру, такой, как она стала при современных стиральных машинках-автоматах. Но напомним вкратце современному читателю специфику не такого уж и далекого по времени провинциального южного быта.
С водой в Баку, за исключением всегда и неизменно привилегированного во всех отношениях городского центра, всегда было плохо. Она если и шла, то тонкой струечкой. И в основном — по ночам. Нужно было не проспать этот счастливый момент и успеть до краёв набрать ванну и, если повезёт, несколько вёдер и тазиков, а ещё — до дюжины трехлитровых, плотно закрываемых пластиковыми крышками банок, называемых почему-то в местной традиции «баллонами»…
А прозеваешь — натаскаешься неподъёмных вёдер по лестничным маршам от дворовой колонки и до своей квартиры. Но предварительно, каждый раз, придётся выстоять к ней в очереди с такими же прозевавшими всё и вся «сонями». Вот где пообщаешься за милую душу, меланхолично наблюдая, как медленного набирается вода в полуведерный чайник соседа! Так что, стирали, полоскали, мылись и готовили, экономя каждую каплю.
Потом из этих наполненных водой ванных ещё долго не сливалась использованная, зеленовато-коричневая мыльная вода. Рачительные хозяева использовали её для смыва.
Тогда так жили многие. И не только в Баку.
В нынешних новостройках описанный выше метод сушки белья уже не используется: столбы с расходящимся веером разноцветными верёвками уходят в прошлое. Всё в этом мире меняется. Неизменными, пожалуй, остаются лишь продувающие Баку ветра.
Лисе повезло. Её верёвка была одна на двоих с соседкой из смежной квартиры, потому дружно, в четыре руки, они распутывали закрутившееся и перепутавшееся бельё куда быстрее.
В то утро, несмотря на промозглую сырость бакинской осени, Лиса до предела раскрыла створки балконной рамы и вывесила на общую с соседкой верёвку выстиранные добела трусики.
Штук шесть-семь, не больше.
Двор в это время был пустым и безлюдным.
Под давно некрашеной облупившейся скамейкой жалась местная дворняжка. Одинокая пегая с рыжими подпалинами сука.
Дворняжка периодически вздрагивала. То ли от холода, то ли сама по себе.
Казалось, что она виновато прячется от белого света, то и дело прикрывая давно невылизанной пыльной лапой подсыхающий от нервного стресса нос и слезящиеся по причине непроходящей простуды глаза.
Со стороны могло показаться, что глупая дворовая псина имеет душу и разум. Что она тяжёло переживает какую-то невосполнимую потерю. Что ей плохо. Маетно. Больно.
Иллюзия и глупости.
Если вы крещёный и верующий человек, то можете обратиться к ближайшему православному батюшке (как вариант — к католическому священнику), или к мулле, или к служителю Будды. Любой из них внятно и доходчиво объяснит, что у животных души нет, а посему горестные переживания, слёзы и самопожертвование братьев наших меньших — не более чем видимость.
Мираж…
Лиса знала, что накануне у собаки умер щенок и теперь она, по-своему, по-собачьи переживает.
Впрочем «щенок» — это громко сказано и вовсе не соответствует действительности. На самом деле «щенок» был чёрным, давным-давно переросшим свою мать неуклюжим громилой, схожим комплекцией с крупным телёнком.
Что там с ним произошло, не знал никто.
Пару дней, глухо поскуливая и никого к себе не подпуская, умирающий пёс пролежал с глубокой рваной раной в боку.
Озлившись на весь мир, он никого не признавал. Даже мать.
Из последних сил он рефлекторно скалил молодые крепкие клыки, и она с виноватым видом плюхалась на задницу, мелко подрагивая испуганно поджатым хвостом и беспомощно оглядываясь, словно выискивая нотки сочувствия в глазах проходящих мимо людей.
Людям было не до проблем несчастной дворовой псины. Хмурые, отмеченные печатью одиночества лица нагоняли на неё ещё большую тоску. Ночью собака выла. Невыносимо, тоскливо, отчаянно. Щенка не стало…
Ранним утром дворничиха, высокая неулыбчивая старуха, тщательно следившая за чистотой двора, отгоняя метлой обезумевшую мать, с трудом погрузила умершего крупного пса на грубо сколоченную деревянную тележку и куда-то увезла. Охранять двор стало некому — сумасшедшая собака осталась одна.
Створки окон поочередно отворялись, сначала третьего этажа, затем второго… Соседи просыпались, начиная новый день с обязательного проветривания квартиры. Уличный утренний воздух недовольно кривился, но деваться ему было некуда, и он, выдержав паузу и для приличия помедлив, всё же впитывал в себя застоявшиеся запахи прошедшей ночи.
Лиса поморщилась. Вдыхать нетронутую квартирными испарениями прохладу было ей гораздо приятнее. Недвусмысленное положение молодой женщины вынуждало её реагировать на любой запах. Она вдруг обнаружила, что по своеобразным нюансам, характерным для запахов той или иной квартиры, даже с закрытыми глазами может определить — кто из жильцов открыл окна.
«Еще парочку трусиков вывешу и всё…» — успокоила она себя и, стараясь не налегать выпирающим животиком на балконные перила, насколько смогла, перегнулась через подоконник. Именно в этот момент двор начало трясти. «Землетрясение!» — ничего не понимая перепуганная Лиса вцепилась обеими руками в бельевую верёвку. Землю и в самом деле трясло. Серый влажный асфальт плыл у неё перед глазами, а в ушах странно и необъяснимо загрохотало. Вскоре она увидела, как по их узкому дворику плотным строем бегут солдаты с молоденьким офицером во главе. Именно от их синхронного утяжеленного коваными сапогами шага и сотрясался весь двор… Заметив в одном из окон развешивавшую многочисленные трусики симпатичную девушку, солдаты весело рассмеялись, а кое-кто из них, и вовсе остановившись, приветливо замахал ей руками.
Застигнутая за столь пикантным занятием Лиса смутилась. Инстинктивно отпрянув от окна, она всё же успела расслышать весёлые комментарии, отпускаемые по поводу такого количества её нижнего белья, а потому вернулась и, стараясь не смотреть на состязавшихся в остроумии солдат, принялась судорожно снимать злосчастные трусики. Как назло веревка слетела с ролика и застопорилась. Окончательно развеселившиеся солдаты сотрясали двор теперь не только сапогами, но и гомерическим хохотом.
Лисе же была готова провалиться от стыда сквозь землю… Впрочем, если человеку не везёт, то не везёт катастрофически. Проваливаться было некуда — до земли было ещё целых три этажа.
«Откуда они тут взялись? Чёрт бы их подрал… Ну надо же… Трусов женских они не видели… Противные какие солдаты…» — возмущённо бормотала Лиса до тех пор, пока, справившись наконец с веревкой, не перевесила столь пикантную часть белья на домашние верёвки.
Солдаты стали бегать через их двор каждое утро и, если ненароком замечали в окне уже знакомую им девушку, то дружно махали ей руками и смеялись так же молодо и задорно. Лиса же, завидев их, каждый раз смущалась. Она никак не могла избавиться от воспоминаний о пережитом позоре. Что и говорить, сложные у неё сложились отношения с солдатами, а откуда они такие весёлые тут взялись, у занятого какими-то своими невесёлыми мыслями поздно возвращавшегося со службы мужа, молодая офицерская жена поинтересоваться не решалась.
Из города уезжали русские, армяне, евреи, немцы — все, кто имел несчастье родиться не азербайджанцами… Почти каждый день в бакинских дворах грузились контейнеры. Трёхтонные, пятитонные. На помощь созывались друзья, соседи, знакомые. На контейнерных станциях выстраивались многомесячные нервные очереди. Ходили слухи, что нужно обязательно заплатить какие-то особые деньги за то, чтобы при погрузке якобы сорвавшийся с крючьев контейнер не ухнули о землю, а погрузили, как и положено, плавно и осторожно. Не заплатишь — в пункте назначения получишь сплошные осколки и опилки. У кого-то, по слухам, такое уже бывало…
Естественно, что и цены за отправку контейнеров заламывались беспощадные, но люди, спасая нажитое добро, готовы были платить, не споря и не раздумывая.
«Кому война, а кому мать родна». Начальник контейнерной площадки сразу же почувствовал себя важным и влиятельным человеком и очень скоро приобрел новенький жигулёнок яркого вишневого цвета…
Контейнеры грузились и грузились, то в одном дворе, то в другом, и этот процесс нагнетал и без того тревожные настроения среди остающихся. Число уехавших уже не поражало, а вызывало панику. Каждый новый день список убывших пополнялся новыми фамилиями. Старые телефонные книжки в виду их явной бесполезности можно было выбрасывать в помойное ведро. Переписать телефоны оставшихся в городе друзей и знакомых в новую книжицу было намного проще, чем то и дело их вычёркивать. Иногда впечатлительной Лисе казалось, что у неё от этих её тревожных переживаний и предчувствий вот-вот сорвётся сердце, но, по большому счёту, никому не дано знать заранее, какие испытания он способен вынести…