Голова моментально опустела, и эту пустоту заполнил ужас.
Ужас ужасом, но, если она не сходит туда, куда направлялась…
Туалетом оказалась крохотная кабинка с занимавшим весь пол ржавым бугристым чугунным унитазом-чашей, вбетонированным в неопрятный кафельный пол. Позывы освободиться от того, что ещё оставалось в желудке, были невыносимыми, но… безрезультатными. Оставалось лишь тихо скулить тут, в сторонке ото всех. Долго жалеть себя не получилось — холод погнал в палату. Стоило вернуться, как позывы сходить в туалет снова заявили о себе. Это желание показалось Лисе гораздо сильнее нараставшей боли. Ощущения были не столько остры, сколько непредсказуемы своей внезапностью. Они оглушали, туманили сознание, избавляя от страха и разумной осторожности. На первый план выступили инстинкты.
Врач бдительно следила за ней. Она снова очень вовремя выглянула в коридор и ухватила бегущую по нему Лису за балахоном висевший на ней халат.
— Ку-у-уу-уда пошла?
— Туда! Мне надо!
— А ну-ка назад!
— Мне в самом деле надо, понимаете?! Пустите!
— Наверное всё, что в попке, наружу просится? — бесцеремонно уточнила врач.
— Да!
Её собеседница недовольно поморщилась, попробовала ещё что-то объяснять, но настырная Лиса вырвалась и пошла по своим делам. Закончилось тем, что спохватившаяся докторица догнала её, остановила, всячески накричала и насильно отконвоировала в родильный зал.
— Ты, девочка моя, с направлениями путаешься! Не боишься прямо на унитазе родить? У нас, изредка такое случается… С особо упрямыми!
Подошли другие женщины в белых халатах. «Они тут все сговорились! — догадалась Лиса и решила не сопротивляться. — Хорошо, — успокоила она себя. — Все видели, что мне нужно в туалет! Сами не пустили! Теперь, если что, я не виновата!»
Но наплевавшие на её тревоги и проблемы женщины только посмеивались.
В зале, на одном из столов, очень неестественно, словно умирающая собака, часто-часто двигая ребрами, дышала вцепившаяся в поручни роженица.
Остальные столы пустовали.
— Что стоим? Кого ждём? Особого приглашения? Или, может, стоя попробуем? — язвительно спросила доктор.
— Не знаю… — растерялась Лиса. — Я, наверное, лучше лягу.
Представить себе, как можно рожать стоя, у неё не получилось.
— И правильно! Стоя только коровы и лошади рожают! Полезай на стол. А, как залезешь, слушай меня! Что скажу, то и делать будешь!!! Поняла?!
Лиса кивнула.
И в самом деле — чего тут не понять? Главное, что теперь за неё другие решают. Уже одно это приободрило.
Врач подсказала, какое положение она должна принять, и неожиданно подогнула ей ноги, да так, что пятки вжались в ягодицы. Дальше события сменяли друг друга с такой быстротой, что запомнилось не всё — какие-то смазанные отрывки. Через полчаса голос у Лисы охрип, и ей совершенно расхотелось слушать команды. Она устала. Легче было бы провалиться в небытие, но воспользоваться такой возможностью ей не дали.
— Ещё немного осталось…Ещё! Сильней тужься!
Дышать получалось только короткими поспешными рывками, чуть ли не глотками…
— Не торопись! — шлепнули её по щеке. — От такого дыхания ребёнок туда-сюда ходит! Никак не определится — куда ему! О нём не думаешь?!
Перед глазами мельтешат яркие пятна, и вот сквозь толщу навалившейся на неё полупрозрачной иссиня-серой пелены доносится крик младенца. Её сына.
В унисон с ним быстрозатихающим эхом звучит крик какой-то женщины. Лиса не сразу, но понимает, что этот странно знакомый с хрипотцой голос принадлежит ей. Это она кричит.
Новорождённого показывают ей и сразу уносят. Лиса запоминает круглую голову, покрытую золотистым пушком, и с удовлетворением отмечает главное: тельце у её сына — чистое!
Она помнит, что о чём-то должна спросить, но вот о чём — забыто напрочь. Вслед за облегчением приходят опустошение и усталость, лишь то и дело всплывает, пробивается радостное: «Наконец-то всё!» Способность рассуждать здраво возвращается довольно быстро, а вместе с ней приходит страх за кроху, который только родился.
Ей почему-то кажется, что он был всегда.
Возле Лисы продолжает возиться, что-то выжимать из её живота пожилая невзрачная медсестра. Пока она это «что-то» не выжала, не отстала. У медсестры на удивление сильные и уверенные руки.
— … А кто… у меня родился?.. — на всякий случай уточняет у неё Лиса.
К ней, наконец, вернулся голос.
— Мальчик, его сейчас туда принесут, — равнодушно показывает та на столик, где уже лежит чей-то младенец.
«Только бы не перепутали!» — волнуется Лиса и, когда приносят её сына, начинает внимательно следить за тем, что там делают медсестры. Первый малыш активно болтает ножками, шевелит ручками, и ей кажется, что он может ударить, обидеть её мальчика. А тот лежит спокойно, наверное, спит.
На левой щёчке у него виднеется довольно большое белое пятно. Неестественно белое на розовом. «От пальца, — внезапно догадывается Лиса. — Наверное, уцепились и тянули… — вспоминает она последние секунды его стремительного появления на свет. — Конечно, им то что? Вытянули, а теперь у ребёнка такое пятно! — и пугается. — Не дай бог — на всю жизнь!!!»
Она нервничает, и в тот же момент ребёнок, словно почувствовав её состояние, заходится в плаче, звуки которого напоминают ей мелодию до боли знакомой песни.
— Ля! Ля! Ля-ля-ля!..
«Странно плачет… Наверно будет певцом или музыкантом…» — меланхолично решает Лиса и соскальзывает в лёгкий, но удивительно привязчивый, цепкий сон.
— Не спи, не спи… — теребит её за плечо смутно знакомая женщина. — Пока в палату не переведут, спать нельзя. Там отдохнёшь.
— А Вы кто?.. — вежливо спрашивает Лиса.
На самом деле ей хотелось спросить, почему нельзя спать.
— Не помнишь меня?.. Мы когда-то в одном доме жили… Я к твоей маме в гости ходила. За рецептами и просто поболтать. Неужели не помнишь?
— А-а-а… да-да… — отвечает Лиса и просыпается окончательно. К своему стыду, она совершенно не помнит эту женщину.
— Твоя мама мне когда-то помогала. Теперь моя очередь. Счастливая ты — такой у тебя ребёночек красивый, белый, крепенький! Умничка! Хорошего мальчишечку родила!
Вот они — те слова, которые так важно услышать каждой матери!
Лиса буквально растаяла.
Так и не узнанная ею женщина напоила её крепким сладким чаем, вкуснее и слаще которого не было, пожалуй, на целом свете. С каждым горячим глотком в Лису возвращается жизнь, возвращаются силы и настроение. Напившись, она откидывается на подушку и благодарно улыбается. Сынок её тоже заактивничал, принялся толкать своего первого в жизни соседа.
Кто-то — она так и не заметила, кто и когда — положил ей на одеяло шоколадку с красивой «Жар-птицей» на обёртке.
Хорошо!
К утру рожениц в родильной палате стало больше. Одна из них поразила Лису особенно. Отёкшие ноги бедной женщины блестели, словно зеркало, а живот был громадным, словно гора. Женщина обильно потела, едва терпя терзавшую её тело боль, а потом как-то быстро, одну за другой, произвела на свет трёх девочек.
Тройня…
Это ж уму непостижимо!!!
Лиса вспомнила, что её сына дожидается всего один комплект «детского приданного» и осторожно скосила глаза. Спит. Маленький. Аккуратный. И один!!! Не тройня!
Через два часа детей унесли в детскую, а молодых мам развели по послеродовым палатам. Лису шатало, голова кружилась, позвоночник казался перешибленным сразу в нескольких местах, но всё уже было позади — жить можно! Дойдя до кровати, она рухнула в неё как подкошенная. Спать… спать… спать…
Саша всё это время ждал снаружи, во дворе больницы. Он договорился с выносившей какой-то медицинский мусор старенькой нянечкой, что та его известит, как только ребёнок родится. И остался. Сколько же он, охваченный тревогой, так простоял, прежде чем из приоткрывшейся двери не появилась уже знакомая старушка? Час, два, три или целую вечность?..
— Хорошая новость. Дорогая новость! Сын у тебя! Мальчик!!!
— Сын?!.. — Сашка застыл с блаженным видом.
Нянечка же, привычная к самым разным проявлениям отцовских эмоций, не размякла и не сбилась:
— Хороший мальчик. Здоровый, три восемьсот, рост пятьдесят три сант и метра. Мать и ребёнок чувствуют себя хорошо!
— Сантим е тра, — автоматически поправил её Сашка, доставая из кармана купюру.
Выхватив поданную ей пятёрку, «честно отработавшая свой хлеб» нянечка выдавать информацию тут же прекратила. Спрятав денежку в карман, она потеряла к Сашке всяческий интерес и, энергично хлопнув дверью, оставила новоявленного отца наедине с его радостью. Но через какое-то время, выглянув по каким-то своим нуждам, увидела, что тот так и не тронулся с места, улыбнулась и участливо поинтересовалась:
— Чего стоишь-то? Утром с гостинцами придёшь. Да смотри доктору и сёстрам денежку не забудь! А сейчас домой иди. Выспись как следует! Самое верное дело в такой ситуации!
— Разве я теперь усну? Разве теперь до сна? — Саша, совершенно неожиданно сцапал бабульку и закружил её в некоем подобии вальса: — Сашка родился! Сашка!
— А с виду — серьёзный человек, — принялась ворчать нянечка, оказавшись, наконец, на гранитном крыльце и ухватившись за его рукав, чтобы не так качало. — Молодёжь! Все вы малахольные! Никогда не угадаешь, чего от вас ждать! — придя в себя и перестав ворчать, она улыбнулась. — Шоколадку мне завтра принеси!
— Да хоть две! Не ругайся, бабуль, а скажи лучше, когда их увидеть можно?
— Жену — завтра вечером. Ей вниз разрешат спуститься. А малого — только на выписке.
— А выписка когда?
— Через недельку. Если кровь сдашь, то и через пять дней выпишут.
— Конечно, сдам! Бабуль, шоколадка с донорского пункта тоже твоя будет!
— Тогда не стой тут, на холоде! Заходи, я тебя чаем напою! Замёрз, небось?
С окончательно размякшей пожилой санитаркой они проговорили до самого рассвета.