Подружки не стали больше нигде задерживаться. Правда, они ещё какое-то время постояли у витрины зоомагазина, хотя хорошо помнили, что по дороге к универмагу он им не встречался. Но зато там были такие яркие, такие веселые попугайчики!
Да и не опаздывали они, а вполне успевали! Об этом Лисе заботливо шептали тикавшие на её руке мамины часики.
На вокзале запыхавшихся подружек уже ждала поминутно хватавшаяся за сердце симпатичная руководительница группы и суетившиеся вокруг неё старшие ребята, а по громкой связи вовсю объявляли их имена и фамилии. Попало только Юльке. Наверное, потому, что её отец был простым рабочим, а мама Лисы — начальницей на спонсировавшем турпоездку предприятии.
Сегодня эта нечаянная детская вина перед подругой ощущалась как-то особенно сильно. «Прости ты меня, Юлька, пожалуйста…»
Те времена, когда семья Лисы в полном составе чаевничала с пирогами и конфетами на узенькой кухоньке — прошли безвозвратно. Каждый раз, вспоминая об этих посиделках, о непременных шутках и безобидных розыгрышах — Лиса невольно улыбалась.
Улыбнулась она и сейчас.
Папина чашка…
Взгляд Лисы остановился на висевшей вблизи газовой плиты полке.
Она поднялась, достала красочную папину чашку, закрыла глаза и представила, как наливает в неё свежезаваренный чай, бросает в парящую янтарную жидкость два кусочка сахара и тихонечко, стараясь, как учила мама, не стучать серебряной бабушкиной ложечкой, размешивает ароматную заварку…
Приучив себя вот к таким вот бесхитростным обманам в получении желаемого, Лиса неизменно ощущала в руке тяжесть наполненной чаем чашки.
Вот и сейчас, уже предвкушая знакомый аромат мелиссы, она вдруг открыла глаза, и, перевернув чашку вверх дном, поставила её на место.
Пить было нельзя.
Категорически.
Даже во сне.
Да и пустой, едва подкрашенный смородиновым листом чай пить Лисе вовсе не хотелось.
Сахара оставалось семь кусочков.
Содержащаяся в сахаре глюкоза нужна растущему Сашке. У него уже вылезли первые зубки, но он ещё ни разу не пробовал ни шоколада, ни шоколадных конфет — только карамельки, которыми изредка угощали Лису сердобольные соседки.
Пить хотелось невыносимо.
Грудь, словно в насмешку, наливалась всё больше и больше.
И тут, наплевав на здравый смысл и на все запреты, Лиса схватила чайник и принялась пить прямо из его носика. Стылая влага ледяной картечью ударила в горло, но ей уже было не остановиться. Лисе сразу же полегчало, но через мгновение…
Через мгновение приступ боли не оставил ей сил даже отругать себя. Лиса опустилась на стул и невольно опустила руки. Щенок, соскользнул на пол, и там, внизу, снова обнаружив себя одиноким и брошенным, запищал почти так же, как и прошедшей ночью. Лиса нагнулась к нему и почувствовала, что теряет сознание…
В комнате громко плакал Сашка, но она, привалившись спиной к стене, никак не могла подняться. В глазах стало темно, стены кухни закружились и куда-то поплыли …
Глава 21Ворчливая соседка
Очнулась Лиса оттого, что в дверь тарабанили и, судя по всему — долго и настойчиво. Рядом с лежавшей на половике Лисой потеряно пищал щенок, а в дальней комнате заходился в истерике Сашка.
Превозмогая боль, Лиса поднялась с пола, машинально подхватила скулящего щенка и, пережидая внезапно накатившее головокружение, остановилась у дверей в комнату, где, сидя в кровати, мерно раскачиваясь, плакал её сын.
— Сашенька, маленький мой, я сейчас… Только посмотрю, кто там стучит. Подожди, миленький…
Тот, услышав материнский голос, стал понемногу успокаиваться. Щенок тоже умолк.
Между тем, дверь дёргали так, что щеколда, на которую она была закрыта, вот-вот должна была испустить дух. Лиса, совершенно забыв спросить — кто там к ней ломится, отодвинула её, и с той стороны двери буквально ввалилась соседка сверху — тетя Мария. Обе уставились друг на друга, явно ничего не понимая.
Первой очнулась Лиса.
— Тетя Мария, что же Вы мне с дверью сделали? Ведь расшатали совсем… И так всё еле держится… Что у вас такое случилось?
— Что случилось, что случилось?.. — недовольно заворчала тётя Мария. — Это у тебя надо спросить — что случилось?! Я уже полчаса к тебе ломлюсь! Вот — все руки отбила, — и соседка показала покрасневшие костяшки пальцев. — Почему у тебя ребенок криком заходится? Я думала — нет тебя. Хотела дверь сломать и забрать его к себе… А ты дома, оказывается! Спала что ли?
— Наверное… Не знаю…
Тётя Мария недоверчиво покачала головой. Судя по всему, уклончивый ответ Лисы её совсем не устроил.
— Какая-то ты странная сегодня. А в руках это у тебя кто? Псинка? Вот же малахольная… Ты зачем его взяла? Это же он всю ночь во дворе пищал, никому спать не давал. Под утро слышу — замолчал. Думала, издох, наконец. А это ты, оказывается, его взяла. Выбрось! Всё равно издохнет! Вот, обратно пойду, зайду, заберу его. Сама на помойку отнесу. Всё равно кормить нечем.
— Даже не заходите — не отдам!
— Издохнет, говорю! Его молоком отпаивать надо.
— Надо… — потерянно согласилась Лиса. — Я ему хлебушка разжевала, а он не взял…
— Вот, видишь, он такой махонький, что не сможет хлебом питаться.
Всё ещё бурчащая соседка уже расхаживала в прихожей, по-хозяйски заглядывая в открытые двери.
— А чего это ты все комнаты настежь пораскрывала? Закрой, и двери тряпками подоткни. Живи в одной комнате. Так теплее будет. Одну комнату, худо-бедно, своим дыханием можно согреть…
— А мы так и живём. Это я не знаю чего… Наверное ночью зачем-то ходила…Не помню…
Тётя Мария открыла дверцу посудного шкафа и показала на один из сервизов:
— Продать не хочешь? Хорошие деньги дадут, голодать не будешь.
Лиса испуганно замотала головой:
— Нет-нет, закройте! Это мамина посуда! Как я могу что-то продать?..
— Ну, как знаешь… Я помочь хотела. Санёк-то звонил?
— Александр, — машинально поправила её Лиса.
— Ну ладно, Сашок твой звонил?
Этот вопрос в разных вариациях звучал каждый раз, как они встречались с тетей Марией.
В нашей жизни так бывает сплошь и рядом: один, то ли из вежливости, то ли любопытства ради, просто спросит… А другому этот вопрос перевернет всю его и без того измаявшуюся ожиданием душу. Лиса не умела долго сердиться, но сейчас она буквально ненавидела свою соседку за её назойливые вопросы.
— Звонил, — неожиданно для себя самой выдохнула она.
Соседка недоверчиво взглянула ей в глаза.
— Звонил? И что говорил? Когда приедет-то? Чего молчишь?
— Скоро приедет, тёть Маша. Скоро…
— А где он сейчас? Почему молчал? И откуда звонил-то? Небось, уже из своей Прибалтики? Или все-таки за нашу, за общую родину по горячим точкам воюет?
Вопросы вылетали из соседки как из пулемета, но Лиса, как-то вдруг разом войдя во вкус своих самых сладких фантазий, отвечала спокойно:
— Не сердитесь, тёть Мария, нельзя говорить, где он сейчас.
— Ну… нельзя, так нельзя, — как-то сразу согласилась соседка, но, уже выходя из квартиры, вдруг остановилась у самого порога и показав на таращившегося на них Сашку, всё же съязвила: — А мальчонка-то один растёт, — и, вздохнув, добавила. — И как не пропал-то ещё, бедный, с такой вот малохольной матерью? Живность она, видишь ли, подбирает! Дверь закрывай давай! Пошла я. Живите себе как знаете…
И, с трудом переваливаясь по ступенькам, удалилась к себе на пятый этаж. Маленькая, ворчливая, нарочито сердитая и крайне скупая на внешние проявления доброты… Однако уже через пару минут назойливая соседка снова стучалась в дверь.
— Давай стакан, масла тебе налью, — в руках у неё была бутылка подсолнечного масла.
— Спасибо, тётя Мария, — смутилась Лиса. — Не надо мне…
— Стакан давай, говорю! Тоже мне, гордая нашлась! Дома у меня все гордые, теперь ещё и эта. Дают — бери, бьют — беги! Или не учили?
— Учили, — улыбнулась Лиса, а сама подумала, что готовить на этом масле у неё всё равно нечего.
— Завтра в пять за молоком пойду, для тебя тоже очередь займу, а ты к восьми, к открытию, к магазину подходи.
— Спасибо вам за всё, тёть Маша! Спасибо!
— Спасибо, спасибо… Заспасибилась. Отрез принесу, халат мне сошьешь. И у Фатьмы со второго этажа какие-то куски шерстяные есть. За просто так отдает, зайди, посмотри.
— Чего это я к ней пойду?.. — смутилась Лиса. — Сами сходите, посмотрите.
— Ладно, посмотрю. А ты всё же халат надень. Вот молодежь! На дворе — полдень, а она на ночнушку пальто надела и ходит себе. Барыня! Ещё и дверь в таком виде открывает. В наше время тебя бы за такое… — продолжать свою реплику тётя Мария не стала. Она перелила масло в принесенную Лисой папину чашку, вздохнула и, отчего-то пряча взгляд и бурча и вовсе что-то неразборчивое, ушла к себе.
— До свидания, тётя Мария, и ещё раз спасибо! — опомнилась Лиса уже тогда, когда соседка с трудом преодолела первый из лестничных маршей.
Та лишь махнула рукой.
К реальности Лиса вернулась не сразу:
— Сашенька, посмотри — нам бабуля маслица принесла. Хорошая бабуля! Сейчас, сейчас я тебя возьму.
— Ма-ма… мама… — малыш, упершись спиною в висевший на стене выцветший ковер, быстро перебирал ножками. Каждый раз, когда он так делал, Лисе почему-то казалось, что он куда-то от неё убегает.
Молодая женщина вышла на кухню, осторожно поставила наполненную маслом чашку на самую середину стола, а затем аккуратно, так чтобы не оставлять крошек, отломила кусочек от лежавшего в пакете полузасохшего круглого «заводского» батона и вернулась к ребёнку.
— На вот, возьми. А я пока чайник поставлю, а потом мы с тобой, мой хороший, умоемся, переоденемся в сухое и чистое и станем совсем красивые. А то вдруг приедет папа и нас таких, чумазых и описанных, ни за что не узнает…
— Папа, — мальчик одной рукою показал на фотографию одетого в военную форму мужчины, а второй отправил в рот облюбованный и одобренный им край только что врученной матерью горбушки.