Вздохнув, Лиса поднялась, немного помедлив, всё же собралась с духом и прошла в ванную комнату. Там она умылась холодной водой (в большинстве домов Баку со времен революционного самоопределения горячей воды нет) и, взглянув на себя в зеркало, отчетливо, по слогам произнесла: «Есть у меня муж! Есть!»
Из комнаты раздался писк. Это щенок выбрался из-под одеяла и, неосторожно свесившись с кровати, тщетно пытаясь заползти назад, испуганно таращась на такой далекий для него пол. Лиса подхватила найденыша и, не удержавшись, поцеловала его в холодный нос.
— Не пищи, маленький. Пусть Сашенька поспит.
Прижав щенка к груди, она направилась с ним на кухню, там выдвинула из-под кухонного стола табурет и уселась на него, положив маленького собаченыша на колени. Тот, явно к чему-то принюхиваясь, сразу же завертел головой. Затем уткнулся носом в ткань халата и принялся там что-то энергично нащупывать мордочкой. Добравшись до проглядывавшей между двумя пуговками полоски обнаженного тела, он радостно взвизгнул и моментально в неё всосался. Опешившая Лиса вскрикнула от неожиданности и еле оторвала щенка от этого, явно пришедшегося ему по душе занятия — тот явно обиделся и запищал так отчаянно и пронзительно, словно его отняли от матери. Затем он заплакал и принялся вырываться из рук молодой женщины, изгибаясь и толкаясь таким тщедушным, но, тем не менее, неожиданно сильным тельцем. Лиса оторопела — она не подозревала, что собаки тоже умеют плакать — но затем, внезапно решившись, расстегнула пуговку халата, высвободила сосок и показала его щенку. Тот, увидав и каким-то инстинктивным озарением опознав вожделенную цель, судорожно вытянул шею и засучил лапками, часто облизываясь завораживающе проворным розовым язычком.
— Дай уже, не мучь…
Увлекшаяся предосудительной игрой Лиса вздрогнула от неожиданности… и покраснела. В дверях стояла Анна Павловна и улыбалась ей, заговорщицки морща нос.
— Не стесняйся, деточка — это именно то, что нужно. Он поможет.
Сомневалась Лиса не долго. На всякий случай она зажмурилась и приложила собачью мордочку к груди, прямо к разрывавшемуся от боли соску. Щенок радостно взвизгнул и принялся сосать с такой силой и неистовостью, что Лисе вдруг показалось, будто бы он вовсе не живое совсем крохотное существо, а портативный доильный аппарат. Поначалу было нестерпимо больно, но она, закрыв глаза и прикусив губу, терпела. У щенка долго ничего не получалось, но он был упорен и настойчив, и через какое-то время из груди захлестало так, что найденыш начал захлёбываться и давиться, но, не смотря на это, соска из пасти так и не выпустил. Анна Павловна помогла молодой женщине оторвать его от груди и переместила к другому соску, а сама принялась осторожно сцеживать уже разработанную грудь. Над вторым соском щенок заработал с удвоенным рвением. Лисе же вдруг пришло в голову, что в этот раз приложила к груди не своего родного, пропустившего очередной срок кормления сына, а безродного всеми брошенного собаченыша. От этой мысли у неё задёргался подбородок, но, при взгляде на умильную мордаху её маленького шерстяного спасителя, сердце отозвалось тёплым, почти материнским чувством.
Вскоре Лиса ощутила, как по ней опять потекло что-то знакомо теплое.
— Ну вот, опять меня обдули, — улыбнулась она Анне Павловне.
— Не серчай на него, дочка. В этом возрасте оно как божья роса… — улыбнулась в ответ соседка.
Прошло полтора года.
Выучившая азербайджанский язык Лиса нашла постоянную работу, и её жизнь в переставшем быть родным и понятным городе стала понемногу налаживаться. Но ещё долго улицы Баку казались ей чужими и враждебными.
Времена, когда она жила на одном хлебе, слава Богу, остались в прошлом, но несколько мучительных лет молодая женщина частенько вздрагивала и плакала во сне. Ночные грёзы были цветными и изобиловали таким количеством деталей, что Лиса путала их с реальностью. Ей снова виделось, что она, зажав в кулаке мелочь, идет через серые холодные кварталы в хлебный магазин. Идет, и не знает — вернётся ли из этого похода или попадет под шальную пулю.
В те времена в Баку часто стреляли, и Лиса и в самом деле могла не вернуться к тем, кого она любила и о ком заботилась — к двум мирно спящим в одной кровати молочным братьям.
Щенку и сынку.
Глава 28Поезд Баку-Саратов
Вечерело. Уже несколько часов мерно постукивавший колёсами поезд мчался через марящие на солнце бесконечные степи. Мчался, совершенно не отставая от графика, с педантичностью хорошо отлаженного механизма чуть ли не поминутно выдерживая расписание, вывешенное в простенке вблизи купе проводников и шипевшего обжигающим паром изношенного титана кипятком.
Лиса радовалась — бывает же такое! В том, что поезда перестали опаздывать и нагонять, ей виделось доброе предзнаменование. До станции, где должно было свершиться задуманное, оставались считанные минуты. Незатейливый план был составлен, детализирован и мысленно прокачан в его возможной динамике и всех возможных нюансах десятки раз:
«Так… Договорюсь с проводницей подсадить безбилетного папу в наше купе. Заплачу ей сколько там это у них сейчас стоит. Далее… Подхватим его на нашей станции, высажу с уже ненужными вещами Сашку… Потом ещё пару-тройку часов, и мы у цели. Отдохнём, переночуем, а на следующий день — бегом по клиникам. Ведь надежда умирает последней!
У нас всё получится! Непременно! Я в это верю! Очень! Мы его вылечим!»
Впрочем, главное сейчас — добраться. Хотя, разве это проблема — договориться со всю дорогу не просыхающей проводницей, с пьяным равнодушием обкладывающей крепким словцом каждого попадающегося на глаза пассажира? Да сунуть такой лишнюю сотню-другую, и будет рада!
— Девушка, скоро станция. Можно, я на ней папу в свое купе возьму? Ехать нам три часа — он на моей полке посидит. Рядышком. Двести рублей ваши.
— Пятьсот.
— Сколько?.. — опешила Лиса от хамского напора наслаждающейся своим начальственным положением проводницы.
А та отступать не собиралась. Давила, чутко уловив безвыходное положение провинциалки, возомнившей себя умеющей разрешать такие ситуации.
— Пятьсот! — и наполненный наглым вызовом взгляд.
— За что пятьсот-то? Билет стоит от силы сотню, ну ещё одну сверху. По-моему, вполне достаточно… Я слепого человека на лечение везу, войдите в положение… Ну пожалуйста.
— Пятьсот! Не нравится — покупай билет! Проверка придёт, что скажу? И нечего на меня так смотреть и отвлекать от работы!
— А за пятьсот будет что комиссии говорить? Совести у вас нет!
— Иди, иди, а я посмотрю, где ты, такая умная, билет купишь!
И действительно, билет покупать было негде, да и некогда… Стоянка поезда всего три минуты. До кассы за это время не добежать, а ведь надо ещё найти ожидающих на платформе родителей, взять у отца его паспорт, затем отстоять в очереди, купить билет… Да и как объяснить маме, что не смогла, не сумела договориться с проводницей? Лучше умереть на месте!
…
Не денег жалко, да и как забыть — скупой платит дважды. Но противно обогащать упивающуюся своей властью пьянчужку-проводницу. Обогащать за то, что бьёт по самому больному. Это как заранее смириться с тем, что всегда и во всём будет брать верх хамство. Не поддаваться хамству — дело принципа… Хотя, какие уж тут в её ситуации принципы?
Только бы не запаниковать и не заплакать… Запаниковала… Заплакала…
Бегом в другой вагон.
Там попались куда более сердечные люди. Назвали цену сотней меньше. Но всё равно — четыреста — это очень много. Чуть ли не треть стоимости их с Сашкой плацкарты. Но ведь это аж от самого Баку!!!
Сговорились они здесь все что ли?!
Надо успокоиться. Успокоиться и начать рассуждать здраво.
Нет никакого смысла экономить, и тем самым мучить слепого отца, таская его по вагонам трясущегося на рельсовых стыках поезда. Придётся смириться с хамством и идти на поклон к доморощенной вагононачальнице. Придётся просить ту, которая только что плюнула в самую душу.
Но унижаться не пришлось. Пока Лиса бегала в соседний вагон, всё слышавшие пассажиры не выдержали и вышли из себя. И, как это у нас сплошь и рядом случается в моменты редкого, но качественного народного возмущения, немного перестарались. Судя по всему, в психологическом воздействии на проводницу участвовал весь вагон. Злосчастную пятисотрублёвую бумажку захотелось заплатить ошарашенной и совершенно подавленной проводнице уже за одно полученное ею моральное потрясение. Напитавшуюся п о том купюру пришлось пихать в ладонь силком. Слава Богу, взяла. Ответных слов благодарности услышать не получилось, потому как бубнились они под нос и с низко опущенной головой… Но Лисе уже было всё равно. Ей вдруг пришло в голову, что, если она и дальше будет мелочиться и жмотничать, что-нибудь в её планах пойдёт не так, и, в конце концов, то, из-за чего все эти переживания, сорвётся, не получится.
Какая уж на фоне таких мыслей может быть экономия?
— Спасибо вам, спасибо… уже станция… — Лисе не верилось, что проблема с безбилетным папой всё-таки разрешилась. — Так мы его берём?
— Да-да… Конечно, берите… Я сейчас дверь открою! Помощь какая-нибудь нужна?
— Нет-нет, спасибо! — и, стараясь не смотреть своей мучительнице в глаза, твёрдым, не допускающим возражений голосом. — Мы сами…
За этот месяц это был уже третий рейс. Третий подряд.
Одна из сменщиц после свадьбы дочери «приболела», и Людмила, после звонка составителя поездных бригад, предложившего «рубить капусту», решилась отработать несколько смен подряд.
Деньги были нужны. Очень. Но давались они нелегко.
Лето. Кондиционеры в плацкартном вагоне не работали — то ли сдохли в силу преклонного возраста, то ли были отключены от цепей вагонного преобразователя напряжения из соображений экономии. Пару раз, когда она только устроилась на работу, Мила с провинциальной непосредственностью пробовала щёлкать снабженными обнадёживающими на