Татьяна Михайловна пила чай, хрустела горячими бутербродами с колбасным тминным сыром – на кухне у них стоял гриль-решётка, Зо всегда и всем делала такие бутерброды. Все восхищались, ни у кого не было такого гриля, это Татьяна Михайловна привезла из командировки, ей подарили на конференции.
– Ну что, ребята, что вы хотите сказать? Завтра лето, последнее ваше беззаботное лето. Через год разлетитесь-разбежитесь…
Татьяна Михайловна хотела ещё прибавить, что не надо искать простых решений, что все дороги открыты, но надо выбрать одну, свою, но опомнилась: во-первых, время непонятное, зыбкое, что дальше будет, неясно, да и что портить детям настроение – целый год до выпускных экзаменов. Счастливые, а не понимают, подумала она.
– Тут такое дело, – подошёл к креслу Татьяны Михайловны Виталик Зинов. – Короче, я подслушал разговор… можно я присяду на пуфик, напротив вас?
– Конечно, садись. И вообще: что ты, Света, ходишь, как голодный лис в вольере? Присаживайся! Мальчики могут на диван, со Стеллой.
Татьяну Михайловну забила дрожь, когда все, кто стоял, сесть отказались. У неё зазвенела ложка в чашке – от волнения пошёл озноб и мандраж.
– Вы не волнуйтесь, Татьяна Михайловна, только не волнуйтесь. Может, ещё всё обойдётся. Но, понимаете, папа звонил маме и сказал, что его рассчитали, завтра утром он переводится на другую работу, и чтобы ждали мы его с деньгами. Тогда мама спросила: это расчёт за май, ну, за майскую работу? А папа что-то ей ответил…
– Наверное, что за май уже заплатили?
– Именно. Вам тоже заплатили?
– Конечно. По двадцать пятым числам зарплату платят, а по пятым – аванс.
– И тогда он маме сказал что-то, я, конечно, не слышал, у нас только в большой комнате телефон, но вроде по разговору понял: лис наших под утро должны увезти на затравочную станцию, к лайкам и гончим. Я подумал, что не понял. Тогда Пахомов…
– Да я, у меня там отец знает кой-кого, он загонщик, больше по гончим, но и по норным[21] тоже, по мелочи разной, – отозвался Пахомов.
– Лёш, расскажи ты.
– В общем, заказов много уже сейчас на охоту к осени, – сказал Лёша Пахомов, выпучивая ещё больше глаза. – Иностранцы в том году были, в этом году из Германии приедут, но неважно. В общем, собак разводят со страшной силой, и наших лис решили отдать туда.
– В вольеры для притравочных животных? – спросила Зо (для мамы спросила).
– Угу. Под утро перевозить начнут, чтобы к девяти всё шито-крыто. И никто не услышит, никто не узнает, станция-то за лесом.
– Не за лесом, а за подлеском, – поправил Виталик.
Татьяна Михайловна сидела и молчала. Она давно подозревала, что к этому всё идёт.
– Мама! Ну что ты молчишь?
– А как же, Виталик… Я сейчас разговаривала с твоим отцом. Он сказал: новые сокращения, а он сторожем на хлебозавод…
– Да? – удивился Виталик. – Нам с мамой он такого не говорил. Маме он точно сказал, что переводят его.
– А разве мама на хлебозаводе не договаривалась насчёт Вадима Виталича?
– Так мама там больше не работает, уже две недели как…
– Странно… – растерялась Татьяна Михайловна. – Вообще-то это подсудное дело, воровство государственной собственности.
– Дело в том, – это сказала Стелла Карповская, – мама как-то сказала, что по документам все лисы были забиты ещё осенью. Просто ваших не тронули в жизни, а на бумаге они забиты ещё прошлым годом.
– И Канадец прошлым годом? – возмутилась Татьяна Михайловна. – Его в августе только купили!
– Не знаю, Татьяна Михайловна, не плачьте, пожалуйста, мы сейчас пойдём туда и всех лис выпустим.
«Какие всё-таки у Стеллочки шикарные курчавые волосы, густые, целая грива, – подумалось почему-то Татьяне Михайловне, – вот она закалывает их на затылке, тёмные пряди, завитушки обрамляют её белое, бледное и кукольное, как и у матери, лицо. А как смотрит на неё тот долговязый умный мальчик. Он влюблён, это точно Чернявский, это он».
– Как выпустите? Там щенки. Они не смогут, они плохо питаются, их сожрут в лесу. Это же клеточные гибриды.
– Мама! Ты предлагаешь держать их в невольниках на затравке? Они же там от страха с ума сойдут. Их там сожрут в итоге.
– Но только постепенно, – проговорил кто-то.
Татьяна Михайловна как бы помешалась, она подняла на дочь своё лицо, крупный массивный нос в капельках пота, небольшие карие глаза с поволокой испуга и неизбежности:
– И Канадца?
– Ну мам. Всех!
– А Канадца?
– Мама. Без разницы, канадец или японец. Им всё равно.
– Да, – подтвердил Зинов. – Фабрика переключается на норок окончательно и бесповоротно.
– Не может быть!
– Пушнина от охотников как принималась, так и будет приниматься, клеточных лис просто не станет, – сказал Пахомов.
– То есть, – Татьяна Михайловна заговаривалась, – вот белок приносят, привозят, сдают, и теперь лис так же, как белок, да?
– Да, мама.
– А Канадец ваш порченый, с номерком, его только на шапку, – уверенно, как и всегда, сказала Галя Клайда.
– И… и что теперь делать?
– Татьяна Михайловна, мы собираемся выпустить их, я вам говорил.
– Да, мам. Может, таблетку?
– Да, Зоечка, принеси, лисёнок.
Татьяна Михайловна выпила таблетку, потом, шатаясь, поднялась, прошла на кухню:
– Я чайник подогреть. Да сядьте вы, что как на похоронах?
Все стояли молча, даже Зинов встал. Все молчали. И никто не садился.
Татьяна Михайловна вернулась с чайником и банкой растворимого бразильского, дефицитного кофе:
– Не хотите?
Все обрадовались и сказали, что хотят. Расселись наконец. Зо притащила кувшинчик:
– Я молоко сухое развела.
– Без комков?
– Совсем без комков!
Сахара хватило не всем.
– Зой! Ты что, не отоварила талоны на лето?
– Пока нет, мам. Ещё весна пока. – Зо посмотрела на наручные модные электронные японские часики, которые мама привезла из командировки. – Ещё два часа и одна минута весны.
– И как вы собираетесь их выпустить? – спокойно и вдумчиво, с обычной своей несколько учительской интонацией спросила Татьяна Михайловна.
– Просто откроем вольеры, – сказал Зинов.
– А ключи?
– Пока папа будет спать, я у него ключи позаимствую, как в книжке «Чиполлино».
– Опасно. Проснётся.
– Татьяна Михайловна, он спит как убитый.
– Откуда ты знаешь?
– Я с ним ночевал иногда.
– На ферме?
– Да. Он запирается на ночь, но ключи от домика у меня есть, папа сам дал, на всякий случай.
– Значит, вам надо сначала открыть домик, чтобы сторож не проснулся, дальше достать у него ключи. А может, он их в надёжном месте держит.
– Нет. Ключи на крючке на стене висят. Он специально эти крючки повбивал и номера клеток написал. Бумажки вешает на крючки, чтоб не перепутать, кого кормил, кого ещё нет. А ключ вешает, в зависимости от того, какое число: тридцать первый крючок – дальний от него. Да его и вообще как будто нет. Он с ноля часов как бы и не на работе.
– Всё равно может проснуться.
– Он дома, когда не его смена, тоже крепко спит. Напьётся и спит.
– Так он последние полгода только там, на станции, на ферме!
– Мам! А у тебя ключей от клеток разве нет? – спросила Зо. – Тогда бы нам не надо было в домик заходить.
– Тогда бы он проснулся, взял ружьё и всех вас перестрелял. Вот что было бы, если в домик не заходить, – сказала Татьяна Михайловна.
– Мама! Ключи-то у тебя были. Я помню.
– Были. Но забрали у меня ещё в ноябре.
– И где эти ключи?
– Не знаю. Забрали, и всё.
– Кто забрал?
– Начальство. Местком.
– Значит, у папы возьмём, – кивнул Зинов. – Но перестрелять с перепугу может.
– Он обязательно проснётся. И потом – сигнализация же! – опомнилась Татьяна Михайловна.
– Сигнализацию уже отключили, – подал голос Пахомов.
– Кузьмин Виталиному бате пива притащил бидон, заодно… отключил. Звонил сюда, перед тем как вы подошли.
– Ой, Дима! Я тебя и не видела.
Дима был сыном проводника, с которым Татьяна Михайловна передавала оказии. Дима Краснобаев, вылитый отец. Татьяна Михайловна занималась с ним, чтобы он смог в девятый пройти.
– Да. Я аквариум в соседней комнате Зойке чистил. Я тихо сюда зашёл, прокрался, – улыбнулся Краснобаев. – Это кофе? Можно кофе?
– Получается целый заговор. Но как так, Дима, Кузьмин отключил? Там каждый вольер тоже под сигнализацией.
– Вы думаете, он просто так всю весну к папе ходил? Кузьмин, дядя Серёга, он тоже за нас. А вольеры ваши – ерундовина, я сам там кусачками перекушу.
– Но сигнал идёт в центр, к норкам, от каждого вольера. Там, наверное, уже знают…
– Да пусть идёт, – сказал Виталик. – Кузьмин в центральном щитке покопался.
– Мы на ферму зайдём тихо, – сказала Зо. – Ключи возьмём, отпирать станем.
– Я кусачками сигнализацию перекушу, чтобы Кузьмина не подставить. А если вдруг Кузьмин не справился, да и пусть им сигнал идёт. Мы всё равно успеем.
– Да. Верно. Успеете, – согласилась Татьяна Михайловна.
– Пока сторожа прибегут… Главное – ключи не перепутать, какой от какого вольера, – впервые подал голос Бабаец.
– Да. А то двери придётся топором рубить, – сказал Пахомов. – Я топорик беру и ножовку, на всякий пожарный.
– Аккуратней! – предупредила Татьяна Михайловна.
– У меня рукавицы специальные, диэлектрические.
– У нас у всех резиновая обувь, не видишь, мама?
– Ну даёте, – покачала головой Татьяна Михайловна. – Ну даёте… – И потом решительно продолжила: – Рискните, ребята. Пусть лисы умрут в лесу. Мы не для того их выращивали, чтобы они мучились в ожидании смерти на этой, – Татьяна Михайловна брезгливо поморщилась, – на этой псарне… Даже если Вадим Виталич проснётся, вы ребята сильные… задержите его. – Татьяна Михайловна посмотрела в сторону Виталика. Странно, что родной сын так отца ненавидит, подумала она, но, может, он просто проникся её делом, делом селекции? Наверное, Зо его настроила против отца. Впрочем, это неважно. Ребята правы – надо спасать лис, и немедленно!