– Хорошо. – Ястребок был терпелив, так терпеливы бывают ветеринары, бонитёры и психиатры. – Хорошо. На фабрику вы проходите по пропуску?
– Точно! – обрадовалась Татьяна Михайловна. – В пятницу я открывала этот карман… доставала пропуск…
– А паспорт? Был? – Следователь с надеждой смотрел на Татьяну Михайловну.
– Н-не могу сказать наверняка, но у меня возникла какая-то мысль, правда, она сразу улетучилась, что что-то не так, в кармане чего-то недостаёт… Может, и не было. А может, и был… Нет. Был. Эта мысль у меня возникла по другому поводу, вспомнила.
– По какому?
Они беседовали за столом, друг напротив друга, Ястребок приблизился к Татьяне Михайловне и стал похож на гипнотизёра.
– Совсем не имеет отношения к карману, к сумке, к пропускам… личная мысль, я много думаю, отрывочно, бессвязно иногда, это часто по утрам, я же на ночь транквилизаторы принимаю…
– Значит, паспорт в пятницу утром всё-таки был на месте?
– Да… Скорее всего. Но наверняка сказать не смогу.
– Подумайте! Вспомните! Это очень важно!
– Не могу я вспомнить, – взмолилась Татьяна Михайловна. – Точно сейчас не смогу, и… Скажите – что происходит?
– Ваш паспорт, Татьяна Михайловна, был обнаружен в кармане умершего Вадима Витальевича Зинова. Хотели вас сразу арестовать, но в интересах следствия не трогали. Завтра, когда вызовут в отделение, сразу задержат на сорок восемь часов. Не паникуйте, мужайтесь.
Глава седьмаяАрест
В ночь перед задержанием, а пушной фее стало совершенно ясно, что её арестуют на 48 часов как минимум, она даже знала, что это называется предварительное задержание, – Ястребок просветил, Татьяна Михайловна не спала; дозу транквилизатора увеличить она побоялась, доза для её небольшого тела была и так максимальная. Татьяна Михайловна лежала в комнате одна, не считая Боню и Бориса. Зо так пока и не появилась, поговорить о катастрофе было не с кем, а именно катастрофой считала Татьяна Михайловна всё произошедшее. Больше того, Татьяна Михайловна знала, предчувствовала, что случится что-нибудь в этом роде. Беда не приходит одна. Такого состояния, такого нервного напряжения, как последние шесть месяцев, начиная с первого забоя первой товарной лисы, у Татьяны Михайловны не было никогда. Рано или поздно количество выльется в качество… Но даже в страшном сне Татьяне Михайловне не могло привидеться, что Зинова убьют, а в его кармане будет лежать её паспорт. Как? Когда? Что? Зачем? Тысячи версий, миллионы предположений смешались в мозгу пушной феи в серое непотребное месиво. «Тут оттуда вылезло что-то непотребное», – вспомнились слова песни, которые так любил её муж. Что же делать? – вопрос повис в воздухе. «Это вопрос уже из книги, – хихикнула Татьяна Михайловна и запричитала про себя: – Несчастная Танечка, бедная Таня…» Под утро мысли, в том числе и безумные, о самоубийстве, стали покидать Татьяну Михайловну, она не то чтобы заснула, а расслабилась и грезила наяву. Ей привиделся Канадец, а рядом с ним крестовка Дуся, самая умная, хоть и не самая крупная самка. Дусю оставляли в экспериментальном питомнике уже четвёртый год, она давала высокосортный помёт. В первый же год она родила четырёх щенков, и всех их оставили в питомнике – так они были хороши. И следующие два года она всегда давала по четыре щенка, и только одного из трёх её помётов перевели в племенные, остальные все пока жили в питомнике, и за ними наблюдали. А наблюдать было над чем. Спаривание крестовок, то есть помеси красной и серебристо-чёрной лисы, всегда приводит к «обесцвечиванию» – чёрного в каждом последующем поколении становится меньше. Но щенки Дуси почему-то нарушили это непреклонное правило, они все так и оставались крестовками: с чёрными лапами, с чёрным хребтом, чёрного не становилось меньше. Дусю берегли как научную загадку, пытаясь открыть новую закономерность или увидеть наконец у её потомства вырождение чёрного, считающееся неизбежным, законным, эволюционно-селекционным. Много было загадочных лис, за которыми наблюдали Вадим и другие зоотехники под руководством Татьяны Михайловны. С увеличением размеров животного стали нарушаться и законы окраса в поколениях. О данном факте Татьяна Михайловна упоминала на всех конференциях. Но почти никогда она не уточняла о другом факте, который касался не качества пушнины и её размеров, а поведения «большой», как её называли, лисы. А поведение самых крупных особей менялось, иногда кардинально. Татьяна Михайловна вела записи, дневники… и боялась делать выводы даже тогда, когда стало ясно, что можно массово разводить этих «больших» лис, то есть когда было принято решение строить для новых элитных лис новую звероферму…
И вот сейчас «пришли», привиделись, приснились Дуся и Канадец. Татьяна Михайловна в своей галлюцинации смутно видела их окрас, их «осанку», Дусю узнала по характерному белому пятну на морде, Канадца – конечно же, по размерам. Татьяна Михайловна ещё подумала во сне – если они каким-то необыкновенным волшебным образом доживут до следующего гона, то должны дать хороших щенков. Конечно, о четырёх речи не идёт, дай бог один выживет из помёта. Дуся и Канадец, точнее, их видения приблизились к Татьяне Михайловне, их головы легли пушной фее на грудь, на сердце. «Хорошие мои», – сказала Татьяна Михайловна…
– Мама! С кем это ты болтаешь? Лисы приснились? – Голос дочери донёсся издалека, и сразу за этим распахнулось окно. – Мама! Душно как! Что ты в жару и замурованная?
– Следователь приходил, – ещё не совсем проснувшись, проговорила Татьяна Михайловна.
Зо присела на уголок кровати, обняла маму:
– Что говорил?
– Хана мне, вот что говорил.
– То есть, мам?..
– Сейчас. Дай в себя прийти. Который час?
– Девятый.
– А ты всё шляешься?
– Ну почему сразу шляешься? У нас с Зиновым любовь.
Зо выглядела радостной, бессонная ночь никак не отразилась на её свежем широком лице. Зо светилась от счастья, на ней была летняя кофта с вырезом лодочкой, сшитая из полосатого поплина, и юбка-брюки, только-только вошедшая в моду, – это мама Зинова шила модели из журнала «Бурда» из ткани, которую Татьяне Михайловне пересылала свекровь из Москвы. Юбка-брюки совсем не шла невысокой коренастой дочке, делая её ещё приземистее, но Татьяна Михайловна не смела об этом говорить Зо…
– Знаешь, мама… Мы с ним решили, когда вырастем, ну, отучимся, создадим снова лисью ферму…
– Хорошо, создавайте, хоть десять ферм.
– А ты нам не поможешь?
Татьяна Михайловна резко поднялась, села, но молчала.
– А назовём её в честь его отца.
Тут Татьяну Михайловну прорвало, и она рассказала всё, добавив, что ненавидит всех, и покойного, ещё не похороненного Вадима в первую очередь.
Зо онемела, она всё сидела на краешке кровати, молчала, почти не двигалась, спустя минут тридцать пришла в себя, поплелась на кухню.
– Мама! Может…
– Даже не говори, Зоя, не строй догадки. В конце концов, у меня действительно могли вынуть паспорт и сунуть ему в карман.
– Но зачем?
– Чтобы скомпрометировать. Сейчас все злые. Я многим дорогу перебежала, а когда лис стали забивать, я куда только не звонила, в какие только места не писала. Я мешаю кому-то. Всякое могло случиться. Вот и отомстили. – И Татьяна Михайловна беззвучно захохотала, стала давиться истерическим смехом: – У-у-ууу. Ух. У.
– Мама, успокойся. Перестань! Перестань, я прошу! Я сейчас кофе сделаю, сварю…
– Молока нет. Ястребок всё выпил. – И Татьяна Михайловна загоготала в голос так, что Борис и Боня прибежали на кухню, стали передними лапами пытаться залезть к Татьяне Михайловне на колени и скулить.
– С собаками гуляла?
– Да, гуляла, в шесть утра. Мы с Зиновым… Мама! Ну нашли паспорт – мало ли, а убийство-то при чём?
– Я тоже так считаю. Но там свои какие-то судебные законы, посмотрим. Вот, жду воронок.
– Ну мам… – Зо было страшно смотреть на маму. Это была не её мама. Её мама – уверенная в себе, энергичная, быстро принимающая решения. Сейчас же Зо видела перед собой немолодую, но и не совсем ещё старую бабу, с оголённым плечом, в ставшей слишком просторной комбинации, нечёсаную, немытую, с синяками под глазами, и главное – душевно угнетённую, неуверенную, опустившуюся буквально не за дни, а за часы. «За последнюю ночь», – мелькнуло у Зои в голове. Надо было ободрить маму, успокоить. – Ну мам, возьмут показания, и все дела.
– Вот увидишь. Они меня сгноят в камере. Увидишь. Это заговор против меня. Заговор!
– Ой, мама! Давай уедем! Давай смоемся.
– Зоя! Девочка! Что ты?! Куда?!
– Не я куда, а мы с тобой смоемся на дачу.
– Я даже билет купить не смогу без паспорта. – И Татьяна Михайловна разрыдалась. – Что случилось? Что я сделала не так? – говорила она, всхлипывая. – Хорошо ещё, что я не мучаюсь из-за того, что всё можно было сделать по-другому. Мы всё сделали как надо, правильно, верно. Собирали еду, поддерживали животных, и не выпустить мы их не могли. Вадим спал. А уж что там дальше было, этого мы не знаем.
– Иногда, мама, мне кажется, что вмешались какие-то высшие силы.
– А паспорт тоже высшие силы в карман Вадиму положили?
– Нет. Я не про паспорт. А про это зверское убийство. Знаешь, мама… У него дома целый шкафчик с разными порошками остался, такой маленький, как сейф. Зинов и не знал, что у отца он есть. Просто милиция унесла, а потом приходили следователи и спрашивали у Зинова и тёти Веры, знали ли они про эти порошки. Может, он лисам что скармливал, лекарства какие, как ты думаешь? Может, он свой какой эксперимент вёл? И почему всех на ферме сократили, а его оставили – ты никогда не задумывалась, мама?
– Потому что он умеет поддерживать отношения с людьми, договариваться. А сторож должен быть общительным.
– Но почему без сменщика, мама? Что это за вечный сторож такой? Ты сама говорила, что это нарушение трудового законодательства.
– Деньги зарабатывал для семьи. Договорился.
– Знаешь, мам, мне иногда кажется теперь, что Виталик многое недоговаривает, многое скрывает. Это мне со вчерашнего дня казаться стало. Я спрашиваю насчёт шкафчика, милиции, и он отвечает, а я чувствую, что не всё. Не врёт, но в подробности не углубляется… Может быть, он, ка