шкуру, когда дело касается жизни. Лиса обмякла, потекла кровь по снегу… Охотник решил тут же разделать тушу, а голову, печень и селезёнку снести на экспертизу – вдруг бешенство, тогда следует делать уколы.
На ветеринарной станции работала с недавнего времени Карповская – после скандальных увольнений многие безработные ветеринары из лисьего питомника, из тех, кто не пристроился на норковую ферму, стали работать на ветстанции. Карповская приняла таксу для кремации (многие охотники сдавали умерших или погибших собак), лисьи органы и голову, пожурила охотника за то, что убил мученицу-племенную, показала клеймо, рассказала об их грустной доле и о том, что его загрызенная такса не первая и что, на будущее, не надо трогать необычных лис.
– Лучше красных отстреливайте…
– Ну это уж как подфартит… – трагически пожал плечами охотник, он очень боялся бешенства. – Вы знаете, я чувствую озноб…
– Не выдумывайте, – отрезала Карповская, она вела себя ещё увереннее, чем на ферме, и, как выяснилось, обладала талантом убеждения: все сразу доверялись ей. – В бешенстве инкубационный период. Завтра придёте за результатом.
– А сегодня нельзя?
После получасовой перебранки и выслушивания, сколько сейчас сдают шкур и все надо проанализировать на предмет смертельных заразных болезней и продезинфицировать («Лиса же падальщик!»), и после того как заполучила купюру в карман своего клеёнчатого фартука, Карповская мягко сказала:
– Обождите часика с три. При фабрике кафе, идите отдохните там, так все делают. Не вы один сегодня с бешенством. А прививку, если что, я уполномочена делать, у нас разрешение от травмпункта…
Умиротворённый охотник оставил в покое ветеринара Карповскую. Бешенства у лисы не оказалось; Карповская обработала органы и голову, заклеила в пакет, сделала надпись по-латински, как в старые добрые времена, и засунула в специальный маленький секретный холодильник-переноску. Вернувшемуся охотнику Карповская выдала справку о том, что при проверке органов бешенства не обнаружено.
– Что вы так на меня смотрите, Раиса Аркадьевна? – Охотник прочитал на стенде имя ветеринара.
– А шкура где? Сдавать будете?
– Нет. Не собирался.
– Показать можете?
– Зачем? Это моя шкура! Я её на ковёр…
– На ковры с головами лисы идут, а у вас так – половичок…
– Так я на воротник пущу или на шапку.
– Лиса клеймёная, какой воротник-то! – усмехнулась Карповская и сменила тон. Её чёрные небольшие глазки, розовые свежие щёки сделали своё дело – охотник развязал мешок, достал пушнину, положил на ветеринарный стол.
– Солью присыпали, и всё? Предлагаю обработку. Будете?
– Нет-нет, я так привык. – Охотник, сразу видно дичок, трясся за мех и, не доверяя ветеринару, делал только хуже себе.
Карповская осмотрела бока шкуры, записала номер:
– Спасибо. Забирайте. Последний раз предлагаю обработку. Лиса экспериментальная. Лезть может начать.
– Нет-нет. – Охотник не доверял ветеринару.
– Как хотите! Облысеете. Видите: волос остевой на столе. А потом и подпушка полезет.
После ухода охотника Карповская взяла специальную губку, протёрла стол и несколько потерянных шкуркой волосков положила в удивительный маленький пакетик для пушной феи, защипнула заграничной малюсенькой прищепкой.
Татьяна Михайловна не отвечала на звонки, она предпочитала звонить сама. Карповская об этом знала, да и с работы позвонить опасалась, а телефоны-автоматы в городе все были покорёжены вандалами.
Этим же вечером Раиса Аркадьевна Карповская уже сидела на кухне у Татьяны Михайловны и рассказывала о драгоценном материале.
– У вас же всё есть. И микроскоп, и препараты.
– При обыске кое-что изъяли. Если что, я в техникуме микроскоп позаимствую, там даже мощнее.
– А у вас куда мощный с работы делся?
– Кто-то из сотрудников лаборатории забрал. – Пушная фея сказала это как само собой разумеющееся, как будто сотрудники и не должны были сдавать оборудование на фабрике при закрытии лаборатории…
– Понятно. Скоммуниздили. Ух, докоммуниздятся… А шкура-то крупняк знатный. Элитная, если бы не клейма.
– Зачем шкуру осматривала? Это сразу может навести на подозрения. Сколько раз тебя предупреждала. Если попадётся наша лиса, заметила на ухе клеймо – предложила дежурным голосом продать. Если отказ – ни в коем случае не отговаривать. Обойдёмся. Главное – голова у нас. Это логично, что наши лисы бросаются подранками на охотника. Я долго думала… почему…
– Так в том-то и дело, Танечка. – После суда все старые коллеги стали звать Татьяну Михайловну по имени, как бы жалея. Они всё лето говорили: «Где же наша Танечка? Как же она там с уголовниками сидит?» – На ухе клеймо было перебито.
– То есть?
– Ну непонятное что-то. Видно, что второй раз выжигали.
– А на боку, на огузке?
– На бочине тоже перебито, а на череве – старое.
– Ох…
Татьяна Михайловна записала номер.
– У вас племенная книга?
– Да. Отдали мне после освобождения, а так она арестована была, пока следствие шло, её же в домике нашли у… у…
– Вадима?
– Да.
– А вы знаете, Татьяна Михайловна, мне кажется, он был перекуплен.
– Кем перекуплен? Затравщиками?
– Да нет. Я не утверждаю, но мне кажется, стало казаться, как я только на работу к нашим лисам была переведена. Вот просто казалось, что Вадим не свой. Вам не казалось?
– Н-нет. Лучше зоотехника по всей стране не найти, вот что мне казалось.
– У меня чуйка, Танечка. С детства чуйка. Я ж из местных, у меня все в роду охотились. Зверя чуяли раньше псов, все в роду охотились. И женщины, и мужчины. Что-то в Вадиме было не то. А последние полгода, когда он стал сторожем, он пережёг клейма. Это как вообще? Значит, вёл свой эксперимент? Иначе зачем клейма пережигать?
– Знаешь, Рая, я всегда тебя ценила, уважала. Но задним числом все умны. Почему раньше не сказала, не вынесла вопрос о недоверии на собрании?
– Да ну вас, Татьяна Михайловна. Вы одна эти собрания всерьёз воспринимали. Я не была уверена. Это всё на грани интуиции. И потом работать бок о бок с Вадимом? Нет. Ничего и никому я не могла сообщить. Просто, знаете, предчувствие… Недоброе волнение.
– Не знаю. Я – материалист. Уши удалось сохранить? – Татьяна Михайловна указала на переносной холодильник.
– Нет. Жадный попался мужик. Уши сам отрезал, когда узнал, что бешенства нет. Не побрезговал.
– Что ты несёшь, Раечка? Когда охотники уши у лисьих голов отрезали?
– Татьяна Михайловна! Сама удивилась. На станции этой три месяца работаю. Такого насмотрелась. Вы знали, например, что лисьи когти на обереги забирают, дорого продают?
– Мракобесие какое-то… Обереги! Уму непостижимо. Мы же не в первобытном обществе, а в развитом.
– Да ну. Всегда в странное хочется верить, это ж надежда, вселяет надежду, даже если её нет. Охотник решил, что и уши пригодятся. Может, кто на обереги уши хочет заполучить. Колдун какой…
– Глупость какая, – отмахнулась Татьяна Михайловна.
– Пусть глупость, спорить не буду. Но почему перебиты клейма? А? – вытаращила глаза ветеринар.
– Не знаю. В декабре, год назад, всё было нормально. Я не приглядывалась, покормить, пообщаться с ними, успокоить – вот и всё…
– А Вадим делал своё чёрное дело.
– Нет, Рая. Не наговаривай. Лисы вели себя как обычно, я каждый день…
– А откуда вы знаете, что он им в пищу подсыпал, а? Может, анальгетик. Никто ж у них кровь на анализ не брал.
– Я бы по зрачкам заметила, по повадкам. Нет.
– Но клейма перебиты!
– Он пил. Мало ли что у пьяного в голове. Разные бывают алкогольные фантазии. Может, ему привиделось в бреду, что надо лис пронумеровать. Вспомнил былое. Знать бы точно, вёл он журнал или нет, тогда бы стало ясно.
– Нам никто не расскажет. Всё, Татьяна Михайловна. Я своё мнение вам высказала, голову принесла, изучайте мозги, продолжайте эксперимент хотя бы так.
И Татьяна Михайловна благодарно обняла преданного ветеринара. До ареста Татьяна Михайловна недолюбливала Карповскую. Но то была прошлая жизнь, в этой пушная фея боготворила свою преданную сотрудницу. Единственную сотрудницу и притом на добровольной основе, на общественных, как раньше говорили, началах. А раньше… Все ошибаются. Скандальная, напористая, с животными подчёркнуто груба. Они для неё – предмет, а не живые существа. Все годы Татьяну Михайловну приводило в недоумение, что лисы любили Карповскую. Такое бывает в среде детских коллективов. Одну воспитательницу любят, а другую – нет. Одна всё для группы делает, украшает, следит за игрушками, с детьми ласковая, ссоры разбирает, но её дети просто терпят, а другая, пусть и неряха, и бездельница, и на детей покрикивает, а то и подзатыльник даст, а войдёт в группу – и дети светятся счастьем. Татьяна Михайловна не только наблюдала этот феномен на примере дочкиной пятидневки, она знала этому научное объяснение, читала о нём в учебниках по звероводству, всегда примечала в жизни и никогда не переставала удивляться.
– Значит, третья голова… – Карповская аккуратно поставила переносной невиданный холодильничек на стол.
Этот холодильник привезла матери Зоя. Она съездила к пушному королю – а что оставалось делать? Как бы теперь ни относилась Татьяна Михайловна к своему наставнику, но дело для неё всегда было превыше всего, и наука превыше всего. Бывший директор зверосовхоза долго разговаривал с дочкой своей самой ценной бывшей сотрудницы, ни разу не упомянул он о происшествии, о трагедии, разговор касался только научных аспектов и их решения в новых сложившихся обстоятельствах. «Эксперимент продолжится?» – мучил несчастную девушку старик, ещё не немощный и не такой уж старый, каким его застанет в будущем Ляля. «Продолжается». – «Оповестили по охотничьим каналам?» – «Д… да», – запиналась Зоя. Она понятия не имела, как и что. Она лис выпустила, дальше уехала поступать. Теперь учится, а мама отвлекает заданиями!
– Третья голова, кто бы мог подумать, почти репрезентативная выборка.