– Ну, относительно, Рая, относительно.
– Сейчас трепанацию начнёте?
– М-да. Выкладывай наше добро.
– Фиксировать-то как мозг будете?
– Там до фиксации, Рая, много работы.
– Помочь? Я домашних предупредила.
– Помоги, Рая. Буду благодарна. Кузьмин инструмент сохранил, но долго приходится возиться. Формалин заканчивается.
– Я принесу попозже. У меня дома энзэ. Если сейчас и третий мозг таким окажется, это же сенсация! Научная сенсация!
– Подожди, Рая. Взвесим всё, подожди, не торопись. Лиса стала больше, с этим связано увеличение мозга.
– Но не такое же, Татьяна вы наша Михайловна, не такое же!
И женщины занялись промывкой лисьей головы и трепанацией черепа. Мозг, мягкий, текучий, по плотности схожий с водой, аккуратнейшим образом был извлечён, промыт и повешен сушиться над обыкновенной кухонной плитой с включённой конфоркой.
Всю зиму по вечерам Татьяна Михайловна препарировала лисьи мозги. Точнее, готовила образцы. Сначала очищала от оболочек, после фотографировала, взвешивала постоянно. Но до гистологических срезов, которые можно изучать в микроскоп, было ещё далеко. Только через год Татьяна Михайловна сможет это сделать в домашних условиях. Из лаборатории тем коварным утром первого летнего дня, когда объявили о сокращении, а точнее, о слиянии двух лабораторий, норковой и лисьей, Татьяне Михайловне сразу всё стало ясно. Первым делом она стащила микротом и отнесла его в гаражи к Серёге Кузьмину. Теперь микротом очень пригодился, а Кузьмин стал для пушной феи самым важным человеком. От него теперь зависела заточка микротомных ножей и настройка прибора. Шутка ли, гистологические срезы в 10 микрон! Значит, микротомный нож должен быть идеально гладким. Зазубринка в одну десятую микрона оставит на срезах лисьего уникального мозга полоску, а значит, выводы могут считаться некорректными. Всё, что когда-то обслуживали за государственный счёт, теперь кустарно поддерживали энтузиасты, подвижники и помощники пушной феи… После первых неудачных гистологических срезов Татьяна Михайловна сама научилась затачивать ножи и просила Кузьмина слёзно – не пить.
– Не пей! Брось это дело! От тебя зависит будущее науки.
– Так уж и будущее, – вздыхал виновато Кузьмин.
– Видишь, парафин на предметных стёклах разошёлся, а срезы неровные, глянь в микроскоп-то!
Кузьмин послушно подвинтил окуляр под свой глаз.
– Год работы коту под хвост, Сергей. Прошу! Брось пить ради наших лис-мучениц, ради науки, ради славы нашего зверохозяйства и всего Пушнорядья!
– Да разве лисы – мученицы? А вы, Татьяна Михайловна? Вот уж кого подставили, так подставили. Убил бы, если б знал кто. – Кузьмин прищурился, согнулся над низким для него столом в три погибели и тихо проговорил: – Поговаривают, история-то с убийством мутная. Ничего не ясно до сих пор. Кто? Что?
– Мы должны смотреть в будущее. Предупреждаешь, чтобы лис не трогали, а если убьют или найдут мертвяка с клеймом в любой стадии разложения, чтобы несли на ветстанцию?
– Предупреждаю. Я-то что. Я всё с норками, их обслуживаю. Жена всех просит.
– Продавец мороженого – великий человек! Я всегда это знала! – Татьяна Михайловна обрадовалась, отодвинула микроскоп, лицо её засветилось. – Как я любила в детстве эти шарики в вафле. Это было счастье, праздник. А теперь ничего не радует. Вот, покуриваю иногда свой собственный табак, как-то легче сразу. На ночь курю иногда. Одна радость в жизни…
Кузьмин бросил пить, чтобы не расстраивать пушную фею, и все гистологические срезы с той поры стали почти идеальными.
Татьяна Михайловна изучала мозг не только из-за резко увеличенного размера, а главным образом исследовала наличие и изменение размеров полей и подполей. Ненужные области мозга двух лисиц она заспиртовала в специальные бутыли с широким горлом из-под вина, в коммерческих палатках теперь продавалось навалом спиртного, эти итальянские или испанские бутыли как будто были созданы для заспиртованных образцов… «Лисья кунсткамера» пряталась в баре шкафа-серванта… То же ждало в будущем и мозг третьей головы. Выводы после изучения двух голов обескуражили Татьяну Михайловну: в мозге серебристо-чёрной лисы появились новые подполя – то есть за пятнадцать лет лиса прошла целую эволюцию: стала не только крупнее, но и умнее…
Пушнорядцы вспоминали о лисьей ферме и уничтоженном питомнике, лисья ферма была заселена голубыми и белыми норками. С подвешенными клетками лисьи фермы преобразились, выглядело хозяйство завораживающе, напоминало чудо, не то что лисьи грязные вольеры, всё чистенько, всё удобно – белые платиновые и голубые зверьки жили в маленьких закутках и в ус себе не дули. Приезжавшие за шубами оптовики шли полюбоваться на глупеньких животных семейства куньих. Они умилялись шведам, современному импортному оснащению фермы и ничуть не жалели о немаленькой плате, которую взимали за просмотр.
Когда обнаружилось, что «скрещивание» диких и экспериментальных лис повсеместно «бегает» по Пушнорядью, то новость в прессе была освещена очень широко. Бабушка ужасно испугалась, когда её спустя три года стали приглашать везде. От радио она отказалась наотрез, а на телевидение всё-таки сходила и ответила, что она понятия не имеет, почему не погибли экспериментальные животные. Но если уж так произошло, как бы там ни было: лисы сбежали, смешались с лесными, дикими, значит, постепенно чернота уйдёт, и лисы опять будут хромистами, меланисты должны уйти – это закон пигментации в природе. Чёрный искусственно созданный окрас всегда вытеснит красный, исконный, отработанный веками эволюции. И будут лисы бегать, как и прежде, периодически рожая всё же щенков не красных – ген будет изредка выдавать и чёрный окрас.
– Когда это произойдёт? – спросил ведущий бабушку.
– Через три поколения чёрный пигмент уходит.
– Почему? – задал дилетантский вопрос ведущий.
– Потому что, – Татьяна Михайловна никак не показала, что второй раз одно и то же приходится говорить из-за невнимательности не особо одарённого ведущего, – если объяснять просто, у серебристых лисиц есть красный пигмент, просто чёрный его перебивает, а у красных лисиц нет чёрного пигмента, поэтому со временем будут опять красные.
– Ну сколько по времени, ответьте охотникам, они волнуются.
– Зачем волноваться? Не надо волноваться. Надо охотиться, и всё.
– Но крестовки дороже рыжих, как оказалось…
– В среднем лисы в нашей местности живут шесть лет, вот и считайте, уже третий помёт должен быть снова красным.
– То есть рыжим, – перебил ведущий.
– Ну если вам так понятнее, да: охристым. – Бабушка, когда беседовала с простыми людьми, неспециалистами, всегда подстраивалась под их термины.
– С белым кончиком на хвосте?
– Кончик – это наше всё, – улыбнулась бабушка. – Причём хвост изменит цвет с чёрного на рыжий в последнюю очередь, как и лапы.
– Вот вы говорите, крестовки живут шесть лет…
– Я говорю про среднюю продолжительность жизни лисы в дикой природе.
– Та-ак. Хорошо. А сколько, подскажите, жили лисы на вашей ферме?
– Ферма была не моя, государственная. Максимум восемнадцать лет. В среднем тринадцать. Но не надо забывать, что шёл эксперимент. Он мог сокращать продолжительность жизни. Все лисы, выражаясь бытовым языком, принимали много таблеток.
– Ну так и сколько лет ждать нам, сколько ещё есть у охотников времени на обогащение от тёмных шкурок?
– Чисто красных лис, таких как были, вы уже не вернёте, их надо завозить, заселять на территории заново.
– Но это невозможно.
– Что-то вроде заповедника создать, тогда возможно. А то, что теперешние крестовки покраснеют, сомнений нет. Но это уже будут не красные, а бастарды. Их и до всей этой кутерьмы с экспериментами выращивали на звероферме.
– То есть всё равно будет пестрота, которая стоит дороже обыкновенных рыжих?
– Да.
– Хорошо. Возвращения бастард, – неодарённый ведущий с первого раза запомнил новое слово, – когда нам ждать?
– Думаю, максимум года три…
– А как вы расцениваете укрупнение животных? Это же сильно влияет на цену шкурки?
– Об этом я не знаю. – Татьяна Михайловна прикинулась «шлангом».
– Но шкуры, говорят, крупные очень, такой крупняк…
– Это всё результат обработки пушнины. Новые препараты – границы-то открыли. Вот и растягивают.
– Но ведь охотники сдают ещё не растянутые, а всё равно крупные шкуры.
– Охотники теперь тоже пользуются импортными составами для консервирования, им выгодно, чтобы площадь была больше, вот и тянут сразу после забоя.
– Значит, тянут?
– Значит – тянут, – безапелляционно заявила Татьяна Михайловна. Сказали бы ей до ареста, что она будет так нагло врать, не поверила бы. Но время и обстоятельства научили Татьяну Михайловну стойкости, владению собой и в меру уверенному виду во время оглашения неправды. Но не чересчур уверенному, ибо чересчур уверенный вид, как говорил Ястребок, инструктируя перед судом Пахомова, тоже выдаёт вруна.
– И последний вопрос, – сказал ведущий. – Куда пропали волки? Охотники беспокоятся.
– Вот это увольте.
– Поговаривают, ваши лисы их согнали с насиженных веками мест, ваши лисы ведут себя агрессивно?
– Я не специалист по псовым. Я всего лишь биохимик. Про волков не могу вам ничего внятного ответить.
– Но Джека Лондона читали?
– Конечно, – улыбнулась пушная фея впервые за передачу.
– «Белый клык»?
– Да-да. Очень доходчиво всё описано, достаточно достоверно.
– То есть правдиво. А вы с нами были сейчас так же правдивы, как великий американский писатель?
– Конечно, – смущённо улыбнулась бабушка и не опустила глаза.
Дальше ведущий сказал, что в гостях была Филиппова Татьяна Михайловна, пушная фея Пушнорядья, и началась реклама.
Эту запись Ляля увидела намного позже, когда мама стала работать на местном телевидении и попросила копию из архива.
Но лисы! Ни через три года, ни через пять они не стали обратно красными. Они оставались всё теми же крестовками. Попадались и снежные. Снежных и ещё несколько удивительных окрасов в экспериментальном питомнике оставалось буквально по одной особи. Остальные выбраковывались – двух пятен было достаточно для выбраковки. Получалось, что раз снежные лисы тоже остались, значит, особей был