Ляля пришла в мэрию в джинсах. И в свитере. Но и джинсы, и свитер были дорогие, фирменные. Мама серьёзно и внимательно относилась к одежде, никогда, даже когда жаловалась на безденежье, не разменивалась на дешёвку и всегда, когда описывала одежду, свою и дочери, добавляла:
– У нас мало вещей, но все хорошие, дорогие.
Только бабушка одевалась как хотела, в какие-то странные вещи: или костюмчики старомодные, или джинсы, но джинсы тоже странные – все в крапинку…
На приёме у мэра Ляле вручили телевизор.
– Бабушка-то как будет счастлива! – Мама чуть не плакала, принимая вместо Ляли коробку.
Работу все хвалили. Ляля отвечала, как родилась её идея, вместе с Екатериной Яковлевной давала интервью и для телевидения, и для газеты. Корреспондент улыбался Ляле как родной, даже подмигивал ей из-за микрофона. И Ляля рассказала, что наблюдала такую картину: лисы перебегали шоссе и чуть не сбили прохожего. А так как Ляля мечтает научиться готовить торты, то она решила нарисовать незадачливого курьера тортов. Ещё Ляля рассказала, что однажды они с бабушкой переходили дорогу и у бабушки порвался пакет, оттуда посыпались упаковки с продуктами, конфеты и булочки, пришлось подбирать, а машины нервно бибикали.
– Чуть не оглушили. И вот тогда я решила нарисовать добрых водителей.
– Правильно. Зачем нести в картину негатив, да, Алёна? – подсказывал корреспондент. – Нужно же искусством подавать пример.
– Да. Хочется, чтобы водители выручили незадачливого курьера.
– А он в кондитерскую несёт торты, да, Алёна? – Ляля так отвыкла от своего настоящего имени, что каждый раз вздрагивала, когда корреспондент так к ней обращался.
– Нет. Из кондитерской. Он же их купил на праздник.
– Для праздника, – встряла Екатерина Яковлевна.
– Спасибо, Ляля. – И дальше корреспондент интервьюировал Екатерину Яковлевну.
Для газеты пришлось фотографироваться: долго позировать с мэром и с ребятами. Ляля устала после фотографирования, мэр Пушноряда толстый, похож на мэра из фильма, где доставали из норки сурка, из-за этого снимками мучили долго; газетному журналисту Ляля отвечала скучно, да и корреспондент был скучный, ему было всё равно.
Интервью показали в тот же день в ночных новостях и на следующий день повторили. На следующей неделе маленькое интервью с Лялей вышло на первой странице областной газеты «Вестник пушнины». И фотография её с мэром и с телевизором прилагалась. И фото плаката, и фото вывешенных на главную стену изостудии Лялиных картин. Ляля слышала, как позвонила Екатерина Яковлевна. Хитрым голосом (Ляле были хорошо знакомы эти интонации) она спросила маму:
– Что ж это, Зоинька, так долго Ляля про работу рассказывала, а про изостудию – ни слова?
– Да что вы, Екатерина Яковлевна. Всё вырезали, перемонтировали. С изостудии начали, о вас Ляля два раза рассказывала, и о Лизе ещё.
– О Лизе зачем?
– Просто спросили, кто в изостудии подружка.
– Надо же было не о Лизе говорить, а о помещении!
– О помещении говорили в первую очередь. Про помещение Ляля и газете сказала, и по телевизору. Но всё вырезают, монтируют. Цензура и хронометраж. Так всегда в СМИ.
– Эх, понятно, Зой. Спасибо. И Ляле спасибо передай. Хоть работы в газете в интерьере нашей студии, и то радость. На следующий год-то придёте?
– Обязательно придём, Екатерина Яковлевна. А как же.
Ляля тихо положила трубку, она умела это делать виртуозно, без щелчка, а когда подслушивала, заворачивала трубку в платок, чтобы звуки с кухни не дай бог в трубку не проникали… Ляля очень удивилась. Ведь она ни слова не сказала про изостудию корреспонденту газеты и о Екатерине Яковлевне не обмолвилась. И не собиралась. Екатерина Яковлевна сама телевидению всё это рассказала, и её показали, так что все довольны. Но в последующие дни из подслушанных разговоров мамы и одной из ведущих Ляля узнала, что именно она, её мама, сделала так, чтобы изостудию выжили из помещения.
– Самое интересное: никто ж не подумает на меня, – говорила мама. – Ну что там такое гримёр? Никто, обслуга.
– Но там ведь это помещение вообще под вопросом было, тут же не только ты.
– Ну да, помещение искали под компьютерный центр, сначала хотели…
Ляля тогда не стала слушать дальше… Мама решила отомстить за Хэллоуин, обиделась на Екатерину Яковлевну. До истории с плакатом Ляля, только чтобы не расстраивать маму, посещала изостудию, она сравнивала три года студии и ранние годы в детском саду и смирялась – в саду было хуже… Значит, Екатерине Яковлевне мама врала, не моргнув глазом, то есть без запинки и неуверенности. Долг платежом красен – так говорила собеседнице-ведущей мама. Раньше надо было Екатерине Яковлевне думать. И Ляля была с этим согласна… почти согласна. И зачем мама стала врать, что Ляля придёт осенью? Почему нельзя было сказать честно, сказать правду? Нет! Она не пойдёт в изостудию больше никогда! Хватит. Почти три года (первый год Екатерина Яковлевна относилась к Ляле почти нормально) не то чтобы унижения, а вошедшего в привычку незамечания. Ляля мучилась, рассуждала снова и снова. Всё-таки зачем мама пообещала? Неужели она хочет, чтобы Ляля продолжала рисовать? Вряд ли. Мама же сама сказала, что одобряет компьютерный дизайн. Компьютер! Как Ляля хочет научиться на нём делать разные презентации и рисовать мультики. Как, наверное, это здорово! Но это обещание мамы… Неужели мама так сказала Екатерине Яковлевне, чтобы сделать ей больно? Почему нельзя было сказать, что ещё не знаем, что танцы будут не два, а три раза в неделю, что думаем пойти на курсы компьютерной грамотности. Ну, чтобы не точно. В общем, они с мамой отомстили Екатерине Яковлевне, но как-то некрасиво, неблагородно, как-то гаденько…
На компьютерный дизайн пошла с Лялей и Лиза, она тоже бросила изостудию. Теперь они с Лизой сами вместе возвращались домой после курсов, да и до дома было рукой подать. Ляля взрослела, она уже сама ходила в магазин, бабушка совсем стала путаться: в магазине покупала не то, исключительно те продукты, которые рекламировали; экскурсию за последний год она провела всего одну, дипломные работы на рецензию ей перестали присылать – она же была жёсткая и несгибаемая, когда дело касалось списываний и переписываний. Без любимого дела бабушка стала какой-то заторможенной, она всё больше времени проводила у телевизора, меньше двигалась и прекратила моржевание на Лисьем острове…
Глава пятая«Новая» подруга
Всех перемешали. Одни классы стали гуманитарными, другие математическими. Многие мальчики остались в «А» – математическом, Лиза с Лялей перешли в «Б» – гуманитарный. Когда мама услышала фамилию классной, то заявила:
– В школе я больше не появляюсь. Надо было в математическом оставаться.
– Мама! Но ты же сама посоветовала перейти. С Лизой.
– У вас классная должна была быть другая.
– Александра Михайловна всё не угомонится? – подала голос и бабушка.
– Да, бабушка. Киса всё та же. Прознала, видать, что Ляля – моя дочь, а Лиза – Светкина. Впрочем, она и «А» класс замучает, а уж вас уничтожит.
– Мама! Не пугай! – попросила Ляля.
– Что ты, в самом деле, Зоя? Уверена – это случайность. Ляля на тебя внешне совсем не похожа.
– Бабушка! Ты как маленькая. Сразу видно наивного коммуниста, – усмехнулась мама. – В школе с первого класса все всё знают.
– Мама! Но ты же можешь отомстить за меня? – вырвалось у Ляли.
– Что значит – отомстить? – Бабушка вгляделась в Лялины глаза внимательно и осторожно, как в микроскоп.
– Ну… мама может посоветовать репортаж снять. Репортажей все боятся.
– Такое случалось, Зоя?
Ляля заметила наглую усмешку, блуждающую на мамином лице.
– А ты думала, что нашу Лялю все любить будут, как меня?
– Нет, я так не думала, Зоя. Время не то, чтобы любить. Время злое, конкурентное.
– Ну вот, раз такое время, бабушка, я и отсеиваю агрессивных. Ты своими методами, я – своими. У меня тоже есть методы.
– Объясни!
– Ну ты отсаживала в товарняк агрессивных особей, а я – сюжетцы подкидываю, а то и на ушко кому надо в мэрии шепну. Все же по телеку красивыми хотят быть, бабушка. Не запрещено ведь, бабушка?
– Зоя! Доиграешься!
– Я не играю, бабушка, я совершенно серьёзно. Просто хочу изолировать агрессивных, чтобы они жизнь Ляле поменьше портили. Хватит испорченных нервов нам с тобой.
– Зоя! Ну что ты! Как можно так!
– Очень можно, когда у тебя ребёнок. Отсадить не получается, не гуманно людей в клетки отсаживать, – мама сделала страшную паузу, – на убой.
Бабушка стала напуганной:
– Ты осторожнее, Зоя. Александра Михайловна – противоречивый, импульсивный человек, а теперь ещё старение, любой человек в старости агрессор, не вздумай что-то предпринять против неё.
– Лялю не тронет, и я её не трону. Но чует моё сердце, что до выпуска она вряд ли Лялю доведёт.
Ляля была напугана: что за монстр будет у неё теперь в классных? В списке, прикреплённом к дверям школы, значилась руководителем Киселёва Александра Михайловна, мама и Лиза называли её Кисой. Это имя Ляля слышала раньше и от тёти Гали – когда они с мамой заходили к ней в гости, сейчас-то Ляля к этой страшной, пропахшей табаком тётке отказывается ходить, да мама и не настаивает.
Ноги подгибались, когда Ляля ползла на линейку. Наполовину новый класс. Руслана не будет. Все нормальные в «А». Успокаивало только, что математики будет на урок меньше, чем в «А», – это счастье. Классной оказалась ярко накрашенная бронзовая (даже забронзовевшая) женщина с дряблым вульгарным декольте, которое оттеняла чёрная блузка. Но бело-чёрный костюм с рисунком как у зебры Лялю почти заворожил – такой необычный, очень заметный, яркий. Классная понравилась Ляле, сразу было видно, что это решительный человек, она построила и детей, и нервничающих родителей, вынула изо рта у чьего-то папы сигарету, заставила «жвачных животных» выплюнуть жвачки, и всё это с юмором, без лишних слов и криков.