– Я хотела не быть одной, хотела быть с ними в стае.
– О! Как я тебя понимаю, Ляля!
– Да-да, – перебила мама дядю Юру. – Все знают, что тебе приходится подстраиваться.
– То есть – быть в стае. И ничего, не жужжу. Привыкай, Ляля. Мне по статусу нужно ездить на машине, что я ненавижу. Я люблю ходить пешком. Я понимаю тебя, Ляля. Я в стае автомобилистов. Ты в стае восьмого «Б».
Ляля сказала про стаю назло маме. Почему дяде Юре можно быть в стае, а Ляле нельзя? Дядя Юра тоже всех ненавидит, но со всеми прекрасно общается. Почему папа Насти всегда приходит забирать её с курсов? Почему отчим Лизы всегда ходил на отчётные концерты на танцах? Мама же не ходит никуда!
Или была в прошлом году экскурсия на меховую фабрику. Ляля ждала экскурсию, это же родные места. На экскурсии все были с родителями – сказали же, что можно будет взять на халяву маленькие пушки, а мама не поехала на экскурсию, она сказала, что сто раз там была. Ну и что? Ляля тысячу раз приходила на фабрику с бабушкой. Но тут-то с классом. Лиза и Настя шли по цеху первичной обработки, толкнули Лялю, она упала в гору вонючих, ещё не очищенных шкурок. Ляля старалась больше не подходить к Насте и Лизе, она держалась Руслана, ушла вперёд от класса – она же здесь всё знала, сколько раз ходила с бабушкиными экскурсиями. Но на выходе с фабрики, когда все держали в руках мягкие меховые кругляши (давали по одному в руки) и болтали о том, как можно из этого сделать брелок и повесить на рюкзак, Лиза и Настя стали толкать Лялю с двух сторон. Навстречу шла тётя Галя и всё видела. Вот это было самое ужасное, что тётя Галя видела всё без прикрас. Ляля знала, что тётя Галя иногда приходит на фабрику, работает там «по чуть-чуть, чтоб трудовая шла». И тётя Галя всё поняла, она даже сделала им замечание:
– Что вы к ней пристаёте?
Почему тётя Галя, а не мама делает замечания? Почему?
Мама вглядывалась в Лялю, пила кофе, курила, нервно разрубала наманикюренными пальцами дымок от сигареты. Ляля заметила, как злобно сузились у мамы глаза, серо-сизые, как оперение помоечных голубей, они поменяли цвет на металлический, свинцовый.
– Скажи, Ляля, для тебя это так важно, чтобы Лиза и Настя были с тобой любезны и доброжелательны? – выдавила мама, положив окурок в пепельницу. Мама никогда не тушила сигареты, они окутывали ароматом и из пепельницы. Именно окутывали, табак был лёгкий и ароматный, а не тошнотворный, как у других.
– Нет. Не хочу.
– Может, тогда в милицию обратиться? – спросила мама у Бабайца.
– Да ну, Зо, не стоит. Муторно это. У козявок отцы уважаемые. Ничего этим не добьёшься, Ляле ещё хуже будет.
Дядя Юра практичный, циничный, приземлённый, он принципиально не хотел заводить семью и детей. Он был как воин. Единственная женщина, которой он делал предложение, и не раз, была как раз мама – но мама всегда уходила от серьёзных разговоров, отшучиваясь, что не собирается с мужем смотреть мультики про бурундучков. И Ляле оставалось только мечтать об отце. Но мама ценила дядю Юру, это факт. Он внимателен и щедр, с ним спокойно. Когда бабушке вызывали скорую, она сразу просила позвонить «Юрке» и позвать его, на всякий случай. Все лекарства для бабушки теперь покупал дядя Юра – бабушка спускала всю пенсию в аптеке, и мама ограничила её в покупках.
Мама очень боялась смерти, Ляля это знала, а у дяди Юры было к смерти совсем другое отношение. Например, у дяди Юры были какие-то болезни сердца. Врачи настоятельно советовали ему перестать качаться и перестать тренироваться в боевых искусствах, где много травматизма. Но дядя Юра не слушал советы и в боях без правил на первенствах всегда был в призах… Такой вот он, дядя Юра.
– Тогда, Юр, что предлагаешь?
– Ты накопила на собаку?
– Почти.
– Вот. Телефон куплю я. Нельзя ей без телефона, сама видишь. Хорошо, Руслан так себя повёл. И пусть Ляля гуляет с собакой. Вот увидишь – хотя бы на прогулке будет чувствовать себя спокойно, да и друг у девочки появится.
Собака! Ляля аж задохнулась. За всей этой учёбой и напряжённой осенью Ляля почти не верила в собаку. Да, у неё будет шарпей. Слюнявый шарпей. Если дрессировать, хороший охранник. Так дядя Юра сказал. У дяди Юры питбуль, похож на крысу, белый альбинос, и злой, хватает намертво. Дядя Юра про новые породы собак много знает. Собака у него для охраны.
Когда в субботу дядя Юра принёс телефон, Ляля расплакалась.
– Носи в кармане. Пристёгивай в шлёвке на джинсах. Видишь: от карабина к чехлу шнур. Как дела?
– Они все сейчас притихли, – кивала благодарно Ляля. – Руслан их запугал.
– Начнут снова наглеть, не стесняйся, напоминай о краже, если к месту. Стращай. Это хорошо помогает. Вот увидишь, скоро опять подружитесь. Если, конечно, ты сможешь с ними после такого случая дружить. Никогда, слышишь, никогда не забывай, что тебя хотели убить. И это не преувеличение.
Мама сидела тут же и курила, лицо её было бледное… Наверное, это очень больно, когда ты понимаешь, что девочки, с которыми твоя дочь так хочет дружить, буквально бегает, если позвали посмотреть что-то, своровали телефон и хотели убить.
– Я не знаю, буду ли я с ними дружить или не буду, но точно всегда буду помнить. Я ещё отомщу.
– Только не потрать на это жизнь. И кстати, учись у Насти: умей выжидать. Она с тобой помирилась, дождалась подходящего момента и расправилась.
– Это ещё кто с кем расправится, – усмехнулась мама.
– Да, Ляля. У Настиного папы дела что-то стали мутные, неприятности у него начались по зиме с этими городищами. Ну это взрослые дела, так просто, прими к сведению.
– Да и Лизин скоро без штанов останется, – добавила мама. – И это не взрослые дела. Казино по всей стране закрывают.
– Хорошо, Зо, гримировать новости! Новости всегда будут, каждый день что-то случается, кого-то убивают, кто-то умирает сам, а кто-то рождается. – Дядя Юра смотрел на маму влюблёнными глазами. – Помни, Ляля: умей выжидать. Это правило и в жизни работает, и в борьбе, и в боксе – везде. Не суетись, Ляля.
На компьютерные курсы Ляля перестала ходить. Мама со скандалом выбила деньги за уже оплаченный месяц назад. Маме не хотели отдавать деньги, хотя была справка о болезни и о том, что компьютер противопоказан. Назревал скандал. Настя, конечно же, разнесла эту новость по школе, показывая в лицах, как мама Ляли выцарапывала деньги, хотя уже почти «весь ноябрь закончился». С Лялей снова теперь стала общаться Потоцкая, она подошла на перемене и спросила:
– Ну что? Доигралась?
– Доигралась, – глупо улыбнулась Ляля.
– Как ты могла, Ляль, с ней вообще говорить, а не то что сидеть за одной партой? Ты её должна презирать. Пре-зи-рать.
– Я буду, Сонь.
На сплетню о требовании обратно денег в классе отреагировали как-то вяло, не то что о ситуации с конкурсом плакатов. Ляля громко ответила Насте на весь класс:
– Ну да, нам деньги нужны. У меня собака. А на собаку много расходов.
– Закончится как и с хомяком, – прыснула Лиза.
– Главное, чтобы не как с казино, – парировала Ляля. После сотрясения, она это чувствовала, что-то изменилось у неё в голове, она стала быстрее, резче соображать. От обиды, наверное.
Лиза изменилась в лице, покраснела, побелела, отвела глаза и… ничего не ответила.
После этого все засмеялись и стали спрашивать, какая порода у собаки, как назвали, сделали ли прививки.
В классе у многих были собаки, но все для охоты: гончие, легавые, фокстерьеры, спаниели, ещё таксы – известные любители нор и зверья. У Ляли появилась тема для разговоров. Без компьютерных курсов у Ляли стало ещё больше свободного времени. Она постоянно теперь гуляла со щенком, встречала одноклассников и вообще ребят из школы. Оказалось, что и у Руслана есть собака, а он об этом Ляле никогда не говорил.
– Для брательника завели, он псих, ему животные показаны против агрессии, а гулять мне, – жаловался Руслан.
«Да ты сам таким же был», – думала про себя Ляля.
Собачка у него была беспородная, с лайкой в генах, но очень милая, сообразительная, она сразу поладила с Боней (ну конечно, шарпея назвали знакомой памятной кличкой). Ляля смотрела на Руслана и думала, как он изменился за то время, пока она болела, сильно вырос, похудел… Ляле теперь всё виделось абсолютно другим. Ей тринадцать лет. Тринадцать! Целая жизнь позади. Но впереди, Ляля знает, много ещё всего интересного…
Глава девятаяБоня как средство общения с соседями
Ляля жила в плохом подъезде. Так бывает: весь дом – нормальные люди, в Лялином же наблюдалось скопище конченых идиотов. Бабки сидели на лавке перед подъездной дверью летом, зимой же просто стояли у лавки вечерами. Чтобы войти в подъезд, надо было преодолеть три ступеньки. Это была каторга. Бабки ненавидели маму, смотрели косо на Лялю, любили только бабушку – подъезд был «фабричный», все бабки знали бабушку и уважали. Разбавлял компанию бабок дед Вольдемар с псом, лохматым, непонятной породы, наверняка с генами кавказца. Боня, добродушная и радостная, как когда-то сама Ляля, рычала на пса. Боня быстро росла, её уже дрессировали, Ляля водила Боню на собачью площадку к кинологу. Дисциплинированная Боня почти не обращала внимания на пса, и это задело деда Вольдемара и бабок, они стали цепляться к Ляле, спрашивать, почему она с ними не здоровается, почему собака без поводка. Ляля молчала.
Из-за того, что Ляля часто гуляла с собакой, она теперь сталкивалась почти со всеми жильцами. В том числе и с Зиновым – маминым одноклассником, отца которого обгрызли лисы, а убил так и неизвестно кто. Зинов всегда хорошо относился к Ляле, здоровался. Но на горе всем, дочка Вероничка просто влюбилась в Боню. И Зинов почему-то возненавидел Боню, обзывал её смешными словами вроде «гофры» или говорил, что она попала в жевательную машину, а слюни текут, как у дебилов. С Лялей Зинов злорадно сюсюкал и был угрожающе ласков – нельзя было понять, возненавидел он и Лялю или просто так общается. «У него и отец такой был, фиг поймёшь, как к тебе относился, – сказала как-то мама. – Они все, Зиновы, загадочные».