– Чувствует начальство-то, – смеялся участковый. – В УВД-питомнике меня все овчарки любят. Так я вот о чём, господа-товарищи. Батя мой сейчас к вам нагрянет, Татьяна Михайловна, не пугайтесь.
– У трупа мой паспорт в кармане нашли или пенсионное удостоверение?
– Ну что вы, Татьяна Михайловна, не шутите так. Я так понимаю, все уже в курсе, что произошло. Пацан этот оповестил?
Ляля напоказ загремела противнем, включила духовку.
– Нет-нет, – спокойно врала бабушка. – Мы ничего не знали, пока этот вдовец не явился.
– Ах, ну да. Извините. Закрутился. Я ж поэтому тут у вас. Заявление на Преснякова не хотите писать?
– Нет. Но извещаю, как юридически подкованная бывшая подследственная. Если на нашу Боню кто-то нападёт и загрызёт, знайте, это Пресняков, торговец сувенирами, решил расправиться с нашей милой собачкой.
– Бабушка! Ну ты и шутишь! – улыбнулась Ляля.
Бабушка кивнула Ляле: мол, всё делаю не по наитию, а с расчётом.
– Мы стараемся панику не сеять. А опасные ваши лисички оказались, Татьяна Михайловна, ох опасные.
– Моим лисичкам, Иван Василич, лет больше, чем моей внучке. У них жизненный опыт большой и память отличная. Вот, можете полюбоваться, в серванте их уникальные мозги в бутылях плавают…
– Ну это вилами по воде. Столько лисы в природе не живут. Эту лапшу вы можете паломникам вешать, а мы с папой – сами потомственные охотники. Потомки ваших лисичек, я неправильно выразился. Потомки. Теперь вот, думаю, – уверенно произнёс Ястребок, – может, правильно их тогда хотели ликвидировать?
– Но не на притравочной же станции. Пусть вон бобров там травят или барсуков, у них мозг с кулачок. Я предупреждала, писала, просила. Лисы там всегда бегают, на Лисьей горе, мыши же, землеройки, у них там игрища и брачные игры, драки случаются. Мне всё в окно видно…
– Согласен. Лисья гора место хоть и историческое, теперь это и подтверждено, так сказать, предметами эпохи, но – их, родное, даже, может, и родовое. А я смотрю, вы не очень-то скорбите об убитой…
– Лучше сказать – о заломанной.
– То есть как о медведе – о лисах?
– Ну а почему бы и нет? Лисы заломали – вполне себе. Конечно, я скорблю и сочувствую, девочка без матери осталась. Но их предупреждали.
– Они приезжие. В сказки не верят. У них бизнес.
– Увы, мне жаль. Моя дочь…
– Зо-то?
– Да, Зоя. Тоже любит это язычество, солнце на весну, Спиридон-солнцеворот, ещё там божества… Она ходила на эти копищи-мольбищи, она была не против, хотя лисичек любит с детства. Но ей нравилось. И осенью этой ходила, и зимой. И никогда я с ней на эту тему не спорила. У каждого своё мнение. Так что неверно утверждать, что мы, наша семья, полностью против.
Странно, Ляля и не знала, что мама по-прежнему ходит на это поле. То есть пока она дружила с мамой Насти, мама ходила, они вместе ходили, но Ляля не могла даже предположить, что мама ходила к идолам после произошедшего, когда у её дочери украли телефон и избили. Очень странно, просто откровение. Ещё одно, очередное, предательство мамы. Интересно, если предположить на секунду, что с мамой что-то случится, расстроится ли Ляля так же, как если это самое плохое случится с бабушкой? Точно нет. От осознания своей чёрствости, своего махрового эгоизма, вообще от всей этой кучи мучительных мыслей о жизни, смерти и убийствах закружилась голова. Всех ждёт одно и то же. Дыра в земле, куда сунут гроб с твоим бренным телом… Ляля, шатаясь, села за стол, стала смотреть в стекло духовки: как там поведут себя печенья, будут больше шипеть, или больше подниматься, или и то и другое сразу? Ляля заметила: всегда всё по-разному, зависит от продуктов, а рецептура одна и та же. Иногда печенья выпускают масло и шипят – как девчонки в классе, а иногда поднимаются, раздуваются, пухнут – это ближе к мальчишкам, ребята злятся друг на друга, надуваются, как индюки, а потом уж распускают руки, и – драка… Бабушка между тем продолжала:
– Я считаю, администрация города виновата – я предупреждала и писала: нужно учитывать специфику.
– Так они со своей стороны учитывали специфику. С однобокой стороны. Охотник приехал – купил сувенир на память, подержался за идола – вроде как силы у божества попросил. Цивилизация, Татьяна Михайловна, наступает.
– Только не в Пушнорядье. Цивилизация – смерть для пригорода, уйдут лисы – оскудеет бюджет.
– Но есть фабрика.
– С глупыми норками? Я вас умоляю. Норок по всему миру разводят.
– И лис тоже.
– С лисами, товарищ участковый, всё непросто. Женщина и девушка хочет крестовку или красную. А пойдите наснимайте столько шкур. Серебристо-чёрные в клетках у конкурентов сидят, а морфы и бастарды наши, хоть и дички, но теперь уж точно уникальны. Так что цивилизация – это зло для Пушнорядья.
Только аромат печенья разлился по кухне, раздался звонок.
– О! Папа! Я сам открою.
Ввалился Ястребок-старший. Ляля побежала в прихожую, повесила форменную спецовку с погонами, подбитую неформенной белёсой лисой второго сорта.
– Вы не разувайтесь, у нас нет вашего размера.
– Я вот вытру и пройду. – Ястребок стал рвать подошвами коврик, быстро спросил: – Где бабушка?
Вернулись в комнату. Ляля сервировала журнальный столик чашками и миской с печеньем. Ястребок-старший ринулся обнимать бабушку, целовал ей руки.
– Татьяна Михайловна, дорогая! Вот опять свиделись.
Только сейчас он спросил у сына:
– А ты-то зачем здесь?
Ястребку-старшему всё рассказали.
– Ну всё. Садимся чаёвничать, как в старые добрые времена, да, Татьяна Михайловна?
– В старые, но совсем не добрые.
– А я к вам за консультацией, госпожа пушная фея. – Ястребок-старший был серьёзен.
– Насчёт убитой? Так я и знала.
– Вы не пугайтесь, Татьяна Михайловна, всё без протокола. Вано! Ты свободен.
– Нет, папа. Я хочу послушать. – Ястребок-младший снова стал краснеть, теперь от чая.
– И ты, барышня, тоже останешься слушать?
– Да. Девочка в курсе, – объяснила за Лялю бабушка. – Спрашивайте при ней. Может, она вам более дельно ответит. Я старая, у меня деменция.
– Это хорошо, что молодёжь не оберегаете, жизнь не сахар, скажу я вам.
– Папа! Ну начинай, а то мне на работу…
– Да и иди. Я ж говорю. Да вот, – замялся следователь. – Я стал каким-то медленным с возрастом. Хотя и возраст-то не возраст. Всего-то шестьдесят пять. Да, Татьяна Михайловна?
Ястребок-старший забросил в рот последнее печенье, проглотил, не жуя.
– У меня тут в борсетке пакетики с волосками, найдены в ранах убитой и под ногтями. Татьяна Михайловна!
– Ась?
– Прошу не аськать! – улыбнулся следователь. – Вон Ляля вам скажет, аськи теперь другие.
– Междометие, чем вам не понравилось? – насупилась бабушка.
Ляля видела: бабушке неприятен этот разговор с Ястребком-старшим, и она косит под выжившую из ума.
– Бабушка! Аська – это из интернета.
Ястребок достал образцы с шерстью.
– Просьба изучить: ваши лисы – не ваши лисы.
– Ну вы многого от меня хотите, Василь Юрьевич. У вас нет, что ли, экспертов?
– Эксперты есть.
– Ну и вперёд.
– Я для себя хочу, поймите, знать. Ваши – не ваши?
– А смысл? Вам ни один суд не поверит. Лисы столько не живут.
– Для себя, клянусь, Татьяна Михайловна! Для себя.
– Хотите облавы на них устроить? Устраивайте.
– Ну, сезон охотничий продлён. Это не в милиции решили, уверяю вас. Мы перед вами чисты, мы сами за ваших лис были в девяностых, а не против.
– Даже если мои, если вы верите в это, сын ваш, например, не верит, седые шкуры никого не интересуют.
– А тут вот ошибаетесь, Татьяна Михайловна. За каждую вашу долгожительницу-лису мэр будет лично платить вознаграждение.
– Я не буду изучать, – резко сказала бабушка. – Мои – не мои. Отстреливайте, а меня в покое оставьте.
– Ну хоть посмотреть-то можете? Гляньте только.
– Вы хотите, чтобы мы наших любимых лис предали? – не выдержала Ляля.
– Но барышня! Может, не они?
– Конечно, не они. Лисы столько не живут, – совсем неуверенно повторил Ястребок-младший, заглотив последнее печенье из миски.
– Но волос-то седой. Я бы умел – сам бы изучил.
– Ну хорошо, – согласилась бабушка. – Вам всё по-протокольному, с объяснением?
– Желательно да, но можно и на словах.
– Через неделю устроит?
– Желательно срочно. Не похоронена ещё жертва.
– А говорите, для себя.
– Нет, не для себя. То есть и для себя, и для других. Но очень вас прошу. Убийство же. Животные-убийцы.
– Но вы ничего не сможете с этим поделать. Ничего. Лес – это их мир, не наш. Мэр же не собирается лес вырубать?
– Ну что вы. Охотничий бизнес в этом году превысил пушной. Впервые в истории.
– Ну так больше пусть глупых норок разводят. Скоро вообще фабрика разорится.
– А слух такой идёт, насчёт фабрики-то, – отозвался молодой Ястребок. Всё это время он молчал, изучал документы, переписывался по телефону.
Когда Ястребки уже прощались и топтались в прихожей, проснулась Боня и завиляла хвостом.
– Хозяина чует, – присел на корточки Ястребок-младший. – А кстати, хозяин-то ваш где? Девочка такая красавица.
– Ты, Вано, лишнее не болтай. Смотрю, Татьяна Михайловна, – Ястребок-старший тыкнул на стену, где висело фото в рамке от любимого маминого оператора, – маски-то больше не висят.
– Маски на антресолях, – сказала Ляля. – Мама обои переклеила.
– Да, – кивнула бабушка.
– А хорошие были маски. Чёрт и Баба-яга. Такие святочные маски. И прикрывали разные ненужные записи…
Бабушка глупо улыбнулась. Ястребки обо всём договорились с бабушкой. Ляля вышла вместе с ними и с Боней, чтобы под охраной выйти из подъезда, чтобы никто не приставал с глупыми разговорами. Плохой у них подъезд. Весь в бабках-сплетницах. У Ляли на днях успели поинтересоваться, не умерла ли бабушка, а то её, мол, давно не видно. Ужасный подъезд…