Его воодушевление так же быстро сошло на нет, как и появилось. Над дверью первой лавки, застыв в белозубом оскале, висела деревянная голова в тюрбане – вывеска, типичная для всех аптек. Едва он вошел, то понял, что здесь ему ничем не помогут: на прилавках были только сушеные травы, годные лишь для припарок от ломоты в костях и прочих незначительных вещей. Аптекарь принял список из рук Антуана и тут же вернул его обратно, качая головой в уродливых наростах. Свой отказ пояснил тем, что сейчас не сезон для подобных растений, как и для любых других, и раз господина не интересуют ни сухие травы, ни инфузы… Король не стал выслушивать его бормотание до конца.
Следующая лавка выглядела такой же старой, как и ее владелец – изможденный напряженной работой старик, похожий на кузнечика своим нелепым угловатым телом и зеленоватой кожей. Внезапно узнав в своем посетителе короля, древний аптекарь возбужденно застрекотал: конечно, у него есть эссенции со всего света, самый богатый выбор в Хёстенбурге, любого спросите. Но как только Антуан перечислил необходимые ему препараты, тот умолк. Ему потребовалось больше минуты, чтобы собраться с мыслями и ответить:
– Но… Ваше Величество, герр Спегельраф… Вы же не собираетесь это смешивать? Умоляю вас, скажите, что я ошибаюсь!
Антуан не собирался вступать с ним в беседу, но встревоженный тон старика заставил его уточнить:
– Что не так с моим списком?
– Все эти травы, что здесь указаны… они опасны и по отдельности, но вместе… Что же вы делаете?.. – Он задрожал. – Вы погубите любого, кто это примет!
Пораженный пугающей в своей ясности догадкой, Антуан выхватил из трясущихся рябых рук рецепт и почти выбежал на улицу. Лишь отойдя на значительное расстояние, он смог отдышаться и сформулировать мысль, которая обезумевшей птицей билась в мозгу: его враги пытаются остановить его. Они повсюду, готовые сбить его с пути, заставить сомневаться. Но именно это и значит, что его рецепт верен, идеален.
Наконец в третьей аптеке нашлось все необходимое. Молодой безглазый торговец радостно принял большой заказ и обязался привезти его в особняк к вечеру.
Встревоженный кознями таинственных противников, Антуан поторопился к ратуше, чтобы успеть к вечерней раздаче хлеба.
У ворот его ожидало новое потрясение: несколько грубо сколоченных носилок, укрытых бугрящимися простынями, и телега, из которой свисала едва видимая серая ручонка со скрюченными пальцами. Двое санитаров в клювообразных масках-респираторах уставились на него издали. Горькая слюна связала ему рот, Антуан с трудом наполнил грудь загустевшим воздухом: он снова допустил ошибку. Бесформенные морды слепо таращились на него из дверей, из темных окон первого этажа. Звук, больше всего похожий на раздражающее жужжание сонма мух, нарастал.
Король оказался в ловушке времени: оно растаяло, как и количество попыток, отмеренное ему. Осталась лишь одна.
Апрельское солнце отвергало Антуана и не желало касаться его бледного, изнуренного бессонницей лица. Он стоял у окна, казалось, уже целый век, ожидая, пока сквозь тонкий слой угля, капля за каплей, просочится результат его труда – идеальный эликсир, квинтэссенция прозрения. Король завершил свое Великое делание. Ожидание было мучительным.
Он обратил жадный, нетерпеливый взор к башне с часами. Она беззвучно звала Антуана, напоминая о величии, которое было уготовано ему как спасителю народа. Ратуша, стойкая и нерушимая, как он сам, станет первым оплотом возрожденной Кантабрии.
Скольких усилий и душевных мук стоило ему подавить сомнения! Но накопленные за месяцы работы знания, прочитанные книги и трактаты подкрепили его уверенность. За спиной он чувствовал тени великих алхимиков прошлого, своих учителей. Среди них был и Фландр фон Виндхунд, чей журнал открыл ему истины, казавшиеся до того дня плодами извращенного воображения.
Золотистая жидкость постепенно наполняла хрустальный флакон, тонкий травяной аромат витал в кабинете. На дне воронки, покрытой радужной маслянистой пленкой, оставалась самая малость. Уже сегодня.
Уже сегодня, в этот самый день, они раскроют глаза, и он сможет их увидеть. Предчувствие триумфа наполняло Антуана трепетом.
Дверь открыли без стука, без звонка колокольчика. Он в гневе обернулся, чтобы увидеть, кто нарушил покой его лаборатории. В дверях стоял Клемент в полном обмундировании и при наградах за честную службу. Лицо младшего брата отражало непривычное для него смешение чувств: скорби, вины, тревоги и какой-то неуловимой ожесточенности. Инстинктивно напрягшись, Антуан отступил к столу и заслонил собой флакон.
Тревожные секунды молчания и мягкий звук падающих капель.
– Ты неожиданно, – наконец заговорил Антуан.
– Брат… ты совершил преступления столь тяжкие, столь ужасные… Мне трудно об этом говорить, но…
– О чем ты?
– Ты погубил людей, тех самых, что приходили к тебе за едой и лечением.
– Они были больны, я пытался исцелить их, – хрипло ответил король.
– Но болен ты!.. Антуан, послушай…
– Нет!
– Выслушай меня! Я требую! – Клемент дышал глубоко и прерывисто, его округлое, почти мальчишечье лицо побагровело. – Мне все известно. Наш предок, Фландр фон Виндхунд, чьи записи ты обнаружил, был безумцем! Он отравил десятки слуг, и все они умерли в мучениях! А затем он последовал за ними, выпив собственный яд, который принимал за лекарство!
– Ты лжешь! Ты… лжешь…
– Прими помощь, пока не поздно. Ни казнь, ни каторга тебе не угрожают, если ты признаешь свой недуг. – Младший брат сделал несколько осторожных шагов ему навстречу. – Ты нуждаешься в лечении, и я сделаю все, чтобы защитить тебя. Агнесс…
– Предатель! Ручная собачонка президента! – Антуан уже не мог совладать с яростью, от которой мерк свет в глазах, сменяясь красной пеленой. – Ты врал мне в лицо!
– Все не так. – Клемент приблизился еще немного, теперь между ним и дверью появилось расстояние.
Антуану нужно было несколько мгновений: он повернулся к столу, мельком убедился, что эликсир готов, а затем быстрым движением заткнул флакон пробкой и спрятал его в карман. Необходимо подпустить врага ближе. Он слышал, как тот крадется.
Широкая ладонь легла на плечо короля. Шанс был всего один.
Он развернулся и изо всех сил, которые таились в его тщедушном теле, схватил Клемента за лацканы мундира и швырнул на стол. Брат не ожидал нападения и повалился, сметая хрупкие сосуды и приборы.
Антуан уже не видел, как с жалобным звоном полетели на пол осколки. Он не слышал, что кричал ему вслед брат-предатель. Залы, коридоры и лестницы промелькнули перед ним красно-золотой лентой. В его руках был флакон с чудом, способным преобразить мир. На раздумья не было времени.
Лишь в одном был честен с ним Клемент: ни в холле, ни у подножья центральной лестницы не было никого, чтобы задержать короля. Очевидно, он надеялся обмануть старшего брата лживыми заверениями и лично отправить в дом для безумцев.
Хёстенбург распахнулся перед ним в ослепительном сиянии апрельского полудня, и король помчался вдоль по проспекту.
Видимый мир восстал против него: мостовая волнами вздымалась и опадала под его ногами, так что ему приходилось перепрыгивать с гребня на гребень; крыши домов щетинились драконьими хребтами, и каждый камень в стене грозно рычал, грозясь обрушиться Антуану на голову; тени людей, все как одна в истинном демоническом обличье, указывали на него, соединяя голоса в неземном хоре.
– С дороги! – прогремел чей-то голос.
Мощная, пышущая силой тьма, высекая копытами искры из камней, снесла короля Антуана с ног. Удар спиной о мостовую вышиб из него дух. Когда он попробовал подняться, то увидел Слейпнира – восьминогого коня, хранителя Кантабрии. Вороной, как бесконечный мрак, скакун встал на дыбы, перебирая передними ногами.
– Куда ты прешь, полудурок?! Помереть вздумал?! – прокричал одноглазый возница, взмахнул хлыстом, и экипаж, запряженный двумя смоляными лошадями, понесся прочь.
Обманут, вновь обманут собственным зрением… Как он может себе верить?
Но вот, вновь на ногах, прикрывая рукой глаза от пугающих видений, он поспешил к ратуше. Еще можно успеть! Флакон бился о грудь Антуана во внутреннем кармане.
У лестницы толпился его народ. Но они вовсе не ждали его: отряд констеблей строил их и по очереди сажал в две длинных, словно вагоны, телеги. На третьей, поменьше, снова лежали мертвые тела. Едва заметив Антуана, они испуганно воззрились на своего спасителя и сбились еще плотней. Кто-то еще только покидал здание ратуши со своими убогими пожитками.
– Стойте! Остановитесь!
Но они не слушали его, около телег началась беспорядочная давка. Констебли, выстроившись в живую цепь, сдерживали их.
– Вернитесь, и я положу конец вашим страданиям… Со мною средство!
Из толпы послышались истеричные женские и мужские выкрики:
– Убийца!.. Чудовище!.. – Из-за фуражек и погон потянулись к нему сжатые в кулаки руки, клешни, лапы. – Убирайся!.. Сдохни!.. Сам пей свою отраву!..
Безутешный, он метался вдоль стены из людей, но его гнали, его ненавидели, его презирали. Желали ему смерти. Констебли не трогали Антуана, таков был приказ, но и не позволяли черни разорвать его в клочья.
– Я понял, вы неизлечимы! – воскликнул король и бросился в прохладные недра старинной ратуши. Там могли еще оставаться его верные помощники, разделившие с ним тяготы пути к истине.
Но зал был пуст. Сквозь неровно заколоченные окна золотыми нитями тек свет и падал на изогнутые скамьи и мраморный алтарь. Худой, дрожащий всем телом мужчина медленно, как в день своей свадьбы и коронации, прошел к нему. Он был здесь всегда. Он будет здесь и через множество лет, когда кости любого из правителей лишатся ненадежных покровов плоти. Тишина стучала кровью в висках.
Антуан прислонился к алтарю и соскользнул на пол, оказавшись у каменного подножья.
Так холодно…
Кто болен? Он сам твердил, что мир. А мир твердил, что все иначе. Он мнил себя единственным разумным в царстве обезумевших. Народ кричит, дерет глотки. Они, покорно собиравшие крошки с его рук, сейчас считают его убийцей. Все без исключения…