Хорошо, что была Софи. Только женщина из простонародья способна выдумать такую штуку. На леди Аланис надели плащ с огромным капюшоном, а под платье напихали тряпья. Лицо герцогини скрылось в глубокой тени, а животик весьма недвусмысленно вздулся. Сир Хамфри бережно взял миледи под руку и, войдя в гостиницу, заявил:
– Моей жене нужна лучшая комната! И лучший лекарь в городе, немедля.
Он подкрепил слова парой серебряных глорий, и хозяин гостиницы засуетился, как встревоженная курица. Мальчишка убежал за лекарем, горничная указала самую светлую комнату в доме, и лейтенант прошествовал туда в обнимку с «беременной» герцогиней. Джоакин аж почернел, глядя им вслед. Сам-то он, как и Ланс, изображал наемного охранника высокородной пары и остался в трактире на первом этаже – пил эль, жевал бобы, лелеял зависть. Карету поручили заботам Берка: он должен был найти способ обменять ее на экипаж попроще.
Лекарь явился вскоре и сразу произвел хорошее впечатление: у него было пенсне и внушительных размеров саквояж, а на руках – белые перчатки. Софи провела его наверх, в комнату «супругов». Джоакину подумалось, что лекарь ведь наверняка разденет миледи и увидит ее, стало быть, без одежды… От этой мысли настроение парня изменилось таким образом, что он запил эль двумя стопками орджа.
– А где у миледи рана? – спросил он Ланса.
– На плече, вот здесь, ближе к шее, – показал рыцарь.
Почему-то Джоакину сдалось, что Ланс соврал. Наверное, не на плече, а на боку, возле самой груди. Чтобы обработать рану, Ланс развязал шнуровку корсажа, и… Вот же!.. Джоакин взял третью стопку.
Наконец, лекарь спустился по лестнице, на ходу снимая пенсне. Воин подхватился ему навстречу:
– Как она? Как госпожа?
Выраженье лица у лекаря было весьма неудобочитаемым.
– Ну, знаете ли, сударь… Это ведь, понимаете ли, очень такой, знаете, особый случай… Я с подобными раненьями почти что и не встречался прежде.
– Она выживет?! – чуть не закричал парень.
– Нет, ну…
– Нет???!
– Нет, сударь, я не об этом! Конечно, выживет, тут ручаться можно.
– Слава богам!..
– Да, клянусь честью, что выживет. Ваша госпожа – девушка крепкая, а рана жестокая, но исцелимая. Я ее обезвредил первично, а далее требуется промывать раствором каждые шесть часов – и дело пойдет на лад. Но, знаете ли, сам характер ранения такой, что…
Тут подоспел Ланс и прервал объяснения:
– Довольно, сударь. Благодарим за помощь.
И лекарь удалился, оставив на память о себе три пузырька упомянутого раствора.
Характер ранения? Что он, черт возьми, имел в виду? Наверняка, задета грудь!.. Или… Боги, вот в чем дело! Джоакина осенило, он чуть не подпрыгнул. Миледи не обожгло пожаром, как сказали ночью солдаты. Ее задело Перстом Вильгельма!
Эта мысль сперва испугала его, но лишь на секунду, а затем – восхитила. Лекарь сказал, леди Аланис выживет, и нет причин ему не верить. А значит, она станет первым смертным, кто пережил попадание Перста! Будет носить на плече (или на груди) отметину от стрелы, пущенной божественным арбалетом! Черт, здесь даже есть чему позавидовать. Он почесал шрам на собственном плече. Отнюдь не Перст Вильгельма – всего лишь клинок бандита в монашеской рясе… эх.
Почти одновременно вошли сир Хамфри и Берк. За Берком следовали двое парней такой наружности, что у любого констебля зачесалась бы дубинка. Берк подскочил к лейтенанту:
– Господин, я нашел ребят, согласных перегнать карету!
– Перегнать карету?
– Ну, да, господин! Вы же говорили – нужно карету отогнать в Косой Ров, управителю имения. Неужто запамятовали?..
Сир Хамфри почесал затылок и смекнул.
– Да-да, точно, ты прав. Пускай отгонят, и прямо сейчас. Шесть агаток плачу.
– Десять, – мигом встрял один из хмурых парней.
– Шесть. И еще две докинет управитель.
– Идет, – кивнул проходимец.
Сир Хамфри описал дорогу к несуществующему имению в Косом Рву. Парни сделали вид, что стараются запомнить. Всем ясно было: они отъедут от Флетхилла миль на десять и начнут искать, кому бы продать карету. И тем самым прекрасно запутают следы.
Лейтенант заплатил им и велел Берку выпрячь одну пару рысаков.
– Вам и двух лошадей хватит, – сказал проходимцам.
Те не возражали. Нежданно обломившийся куш – роскошная карета, пара рысаков, да еще и шесть агаток в придачу – переполнил чашу их мечтаний. Когда они убрались, Берк доложил:
– Я сыскал отличный крытый тарантас всего за елену… тьфу, за полторы. Возьму лошадей да пригоню сюда, если денег дадите.
– Неприметный?
– Неприметней не бывает, сир! Торговец показал – так я не сразу и увидел, минуту присматривался.
Когда Берк подогнал тарантас, весь отряд спешно отбыл из гостиницы. Дали несколько кругов по улицам Флетхила и, посеяв изрядную путаницу в мозгах возможных преследователей, остановились на ночь в другой гостинице. Как и прежде, леди Аланис скрывала лицо капюшоном и вуалью. Она расположилась в одной комнате с Софи, в другой – Джоакин, Берк и Ланс. Хамфри спал в коридоре, подперев спиной дверь герцогини. Ложась на тюфяк, Джоакин услышал отрывистый девичий вскрик – миледи неосторожно задела рану. Я не смогу уснуть, когда она рядом и страдает! – подумал парень, но спустя минуту уже безмятежно спал.
* * *
На второй день они уже не гнали – это стало невозможно. Тарантас, запряженный парой, делал не больше четырех миль в час. И каждый час приходилось делать остановки. Вести разлетелись со скоростью почтовых голубей, и вся Красная Земля уже знала о гибели герцога. Готовясь к смутному времени, феодалы запечатывали замки, выставляли заставы, рассылали дозоры. То и дело на пути встречались почтовые курьеры и лордские посыльные, порою попадались целые отряды воинов. На всякой меже, при каждом мосту стояла усиленная охрана, подозрительно оглядывала путников. Кто такие? По какому делу? Что творится в Алеридане? К счастью, главным был последний вопрос, первые два задавались скорее для формы. Однако всякий встреченный стражник норовил заглянуть в тарантас: уж не везете ли чего… этакого? Иногда помогала угроза: положить руку на эфес и серьезно так поглядеть в глаза – и содержимое экипажа уже не кажется стражнику таким интересным. Иногда приходилось давать взятку. Даже чаще, чем иногда. Деньги таяли быстрее, чем хотелось бы. Раз-другой ситуацию спасала Софи – показывала в окошко голое плечо и игриво мурлыкала: «Заглянуть хотите? Экие проказники!..» Стражники отставали…
Возникла мысль ехать ночью, но была отвергнута. Странные путники, шатающиеся по темени, вызовут двойное подозрение. Ехали днем, под моросящим мерзопакостным дождиком. То и дело останавливались, вступали в склоки с дозорными и стражниками. Под вечер сир Хамфри сказал Лансу:
– Дальше ты говори с ними, я помолчу. А то чую, потеряю терпение, рубану кого-то.
Джоакину были ох как понятны его чувства.
Дорога тем временем удлинялась. Некоторые пути внезапно оказывались перекрыты, ворота замков – заперты, мосты – загорожены телегами. Приходилось пускаться в объезд. На третий день они встретили целый город в осадном положении: ощетиненный и закрытый наглухо. Потратили пару часов, чтобы обогнуть его.
Радовало лишь одно: миледи шла на поправку. Четырежды в день Софи промывала рану снадобьем, разведенным с водой, и это давало пользу. Лихорадка уходила, боль слабела. Леди Аланис могла спокойно спать, свернувшись клубком на сиденье. К вечеру второго дня даже попросила поесть. Джоакин знал об этом от Софи – единственного человека, кто не отказывался отвечать на его вопросы. Он до сих пор так и не видел миледи: большую часть времени она спала в закрытой кабине или в гостиничной комнате, а когда все же показывалась на свет, то предусмотрительно скрывала лицо. Порою Джоакин слышал ее голос – он звучал все так же сипло и глухо, заставляя парня тревожиться: уж не задето ли легкое миледи? Или просто боль в груди не дает ей нормально дышать?.. Тогда он думал о том, каково это: страдать при каждом вдохе и стойко терпеть, не жаловаться, не кричать. Для воина – обычное дело, но для девушки – настоящий подвиг. Подлинная внучка Агаты: волевая, сильная натура. Наверняка, леди Аланис ничего не боится на всем белом свете. Наверняка она любит и охоту, и рыцарские турниры. Джоакин непременно спросил бы об этом, но до Блэкмора оставалось уже недалеко, и сир Хамфри вполне мог прогнать парня прочь за лишнюю болтовню. Так что Джоакин просто слушал молчание, с которым Аланис терпела боль, и отдавался восхищению. Пожалуй, герцогиня и за битвой наблюдала бы, не вздрогнув! Иная девица завопила бы: «Ах, сколько крови, не могу этого видеть!» А леди Аланис смотрела бы за делом вместе с полководцами, и для воинов нашла бы нужные слова, чтобы вдохновить на подвиг. Джоакину вспомнилась Иона Шейланд. «Не устраивайте поединков ради девушки… Это скверно, этого не нужно…» Тоже мне, принцесса Севера! Трусливая крольчиха, позор рода Агаты. Наверное, орала бы во все горло от малейшей царапины. Леди Аланис – совсем другое дело!
Он хотел бы заговорить с нею. Подъехать поближе, сказать пару фраз – о том, как сопереживает ей, желает скорейшего выздоровления, и о своем восторге, конечно, тоже. Однако все не мог решиться. Побаивался сира Хамфри… точней, не Хамфри самого по себе, но его офицерского права уволить наемного воина и таким путем разлучить с миледи. А, кроме того, Джоакин вынужден был себе признаться, он немного робел. Ведь первое знакомство – оно навсегда запомнится. Тут нельзя оплошать, нужно сказать нечто действительно умное и достойное. Чтобы с первой фразы миледи поняла, с каким человеком имеет дело! Ну, а как тут скажешь умность, если даже лица не видишь? Даже отрекомендоваться толком не выйдет. Подъедешь к темному борту тарантаса и скажешь ему: «Я – Джоакин Ив Ханна с Печального Холма…» Стыд, да и только. А говорить с герцогиней, не представившись, – тоже неловко. «Миледи, я до глубины души восхищен…» А она в ответ: «Вы, собственно, кто? Откуда взялись?» Допрос какой-то выйдет вместо светской беседы… Оказия нужна. Некое событие, которое сразу покажет Джоакина в выгодном свете. Вот когда Аланис его оценит в действии, тогда уже и заговорить можно безо всякого стеснения. Я, мол, восхищен вами, миледи, но вы-то уже убедились: я и сам парень не промах! И будьте спокойны, никому не дам вас в обиду.