— Что знает стерва?
— Ничего не должна. Я ход за собой хорошенько закрыл. А тот, другой, что в покои милорда, чуток приоткрыл, чтобы виднелась щель. Когда хватятся девчонки, решат, что Эф ей помог и вывел через комнату графа. Там следы и потеряются.
— М-да… — тянет желтый и бормочет, будто говорит сам с собой: — Если ее отпустить, то она же все равно не забудет… Верно, Инжи?
— Боюсь, верно, — Инжи хмуро дергает ус. — Это ж внучка Янмэй. Не та порода, чтобы забыть…
Видимо, сейчас — тот единственный миг, когда Мира может повлиять на свою судьбу. У нее нет мыслей, чтобы высказать. И нет рта, чтобы произнести слова. Челюсти, сведенные ужасом, слиплись намертво.
— Она сама к нам пришла! — шепчет сутулый мужчина. Пока длилась перепалка, он приблизился к Мире и разглядывал, нависнув крючковатой тенью. — Не мы взяли, Праматерь Ульяна привела! Это верный успех!
— М-дааа! — желтый скалится ухмылкой. — Порешили. Инжи, давай обратно в замок. Если стерва пошевелит задницей, предупреди. А ты, Аптекарь, приступай!
— Прис-сступать?.. — свистит сквозь зубы сутулый.
— Приступай.
— Прис-ступаю!
Он хватается за рукоять сбоку от Миры и скрипуче вращает. Кресло под девушкой наклоняется назад, ее спина ложится на спинку кресла, неподвижный взгляд упирается в потолок, ноги задираются.
Инжи идет к выходу, Мира слышит шаги. Издали доносится его голос:
— Она любит послушать. Поговорите с нею…
— Зачем?
— Ну, чтобы было не так страшно…
Кто-то хохочет, желтый кривится, а сутулый улыбается во все зубы — совет приходится ему по душе.
— С удовольствием, с большим удовольствием!
Мира смотрит в потолок: он каменный, крестово-сводчатый, на булыжниках пляшут отблески свечей и поленьев в очаге. Сутулый Аптекарь берет ее ногу и снимает башмак, стягивает чулок. Потирает ладонями ее стопу, кладет пяткой на дощечку, соединенную с креслом. Затем проделывает то же со второй ногой. Бедра Миры лежат над просветом меж сиденьем и дощечкой. Она чувствует сырой морозец, идущий от пола.
— Мы займемся великим делом, — говорит сутулый. — Славным делом для всеобщего счастья! Многое нам предстоит сделать, ох как много! А начнем вот с этого.
Он показывает Мире стеклянную колбу, в горловину которой вставлена воронка, и острый нож. Приседает у ног девушки, со стуком ставит колбу на пол, проводит лезвием по голому бедру. Мира молчит. Не потому, что не чувствует боли, а потому, что не в силах разжать зубы.
Аптекарь глядит на результаты дела. Слышится тихий, ритмичный звук: кап… кап… кап… Кровь падает в воронку.
Желтый хозяин стоит по другую сторону, так же упершись взглядом в колбу. Зрелище капающей крови завораживает обоих.
— Хорош-шо… — шепчет Аптекарь.
— Думаешь?.. — спрашивает желтый очень тихо, будто в церкви.
Аптекарь вносит стеклянный щуп под рану, ловит несколько капель крови, рассматривает. Дает им стечь вдоль щупа, оставив дорожку. Пробует кончиком языка.
— Хорошая, хорош-шая… Уж я-то понимаю в этом.
— Думаешь… долго она?.. — голос желтого срывается от волнения.
— Она-то?.. Внучка Милосердной Янмэй, северянка и, к тому же, послушница Ульяны? Да еще такая, что побывала на Звезде и вернулась? Она будет лучше всех! Самая лучшая!
— И… получится?
Врывается чей-то грубый голос:
— Хозяин, можно мне того… с нею?
Желтый хлопает веками, вырванный из таинства. Накидывается на парня:
— Ты совсем одурел?! Дерьмо! Дрянной скот! Нужен чистый сок, а не с твоей поганой слизью!
— Хозяин, я ж не про нее… Не с этой, а с той, второй…
— Поди вон!
Остаются двое — желтый и Аптекарь. Садятся по бокам от Миры, ждут. Желтый опирается подбородком на кулак, Аптекарь поглаживает клиновидную бородку.
Кап… кап… кап…
— Ты сделал замеры?
— Ох. Виноват.
Аптекарь берет ее руку, нащупывает пульс, принимается считать, шевеля губами и косясь вниз, на часы. Записывает, скрипя пером по бумаге. Кладет руку ей на грудь и считает вдохи-выдохи, записывает. Трогает лоб, светит в зрачки, записывает. Переворачивает большие песочные часы.
— Сделано, хозяин.
Мира смотрит в потолок. Очень тихо шуршит песок в часах, капает кровь.
Внутри парализованного тела остатки сознания сжимаются в комок, проваливаются вглубь. Мира видит окружающее издали, сквозь длинный, длинный туннель. Темнота, темнота, темнота… узкий просвет, в нем — клочок каменного свода и два мужских лица. Где-то далеко, очень тихо капает жидкость.
— Бледная она что-то…
— Это от страха. Пройдет.
Кто-то трогает ее ступню.
— И холоднющая. Паршиво. Эй, подкиньте дров!
Огоньки на потолке пляшут живее. Тепла Мира не чувствует — слишком омертвела ее кожа. Даже рана перестала пульсировать. Только кап, кап, кап…
Проходит время.
— Возьми второй сок.
— Еще рано, хозяин.
— Не рано, тьма бы тебя! Бери его много раз, в разные колбы, понял?
— Да, хозяин. Но она холодная, как ледышка. Сейчас не вспотеет.
— Так сделай, чтобы вспотела!
Желтый уходит куда-то. Аптекарь говорит Мире:
— Слыхала? Надо, чтобы ты вспотела. Для дела нужно.
Он вспарывает ножом платье и сорочку на животе Миры, раскрывает лоскуты. Затем пристегивает плечи и бедра к креслу, еще одним ремнем перехватывает грудь.
— Наука требует точности, — говорит он и отходит, голос удаляется, потом движется обратно. — Точность, аккуратность и постоянный труд. Только так свершаются открытия.
Аптекарь разжимает щипцы и бросает угли на голый живот Миры.
Парализующий страх сильнее всего. Сильней рассудка и чувств, сильнее воли и жажды жизни… Но боль — сильнее страха!
Она кричит так, что едва не глохнет. Корчится, бьется. Выгибается, вдавливается кожей в ремни. Сбрасывает на пол пару углей, но один остается. Он остывает, передав жар коже, и продолжает лежать на открытой ране. Вонзается болью, словно клинок в живот.
Подождав минуту, Аптекарь щипцами снимает его. Мира дышит часто, прерывисто, истошно, как собака. Капли пота бегут по лицу.
— Хорош-шо, — шепчет сутулый и снимает капли стеклянной палочкой, собирает в пузырек. — Очень хорошо.
Усаживается, довольно потирая руки. Проверяет рану на бедре Миры. От боли ее сердце забилось, кровь потекла быстрее: кап-кап-кап.
Аптекарь хмурится:
— Нет, нет, вот это уже плохо. Истечение должно быть постоянным и точным. Давай-ка, успокойся. Расслабься, лежи тихо. Уже не больно, да?
Ожог пульсирует вспышками, внутренности сворачиваются в узел, тошнота сжимает горло.
— Во-от, не больно… Расслабься, отвлекись. Что там надо, поговорить с тобой? Слушай… — Аптекарь усаживается поудобнее, отложив все инструменты. — Лорд Мартин и я свершаем великое дело, а ты… и все другие… вы помогаете нам. Понимаешь, какая штука. Когда смерть подходит близко к человеку, его тело напрягает все свои силы, чтобы выжить. В соседстве со смертью человек делает порою такие вещи, на которые он же в спокойном состоянии совершенно неспособен. Воин с дырой в брюхе приходит в лазарет, держа свои кишки руками. Всадник с поломанной ногой выбирается из-под павшей лошади, спихивает с себя тридцать пудов веса. Женщина пробегает сквозь огонь, выносит из пожара собственных детей… Наука знает много примеров. Всем им есть объяснение, да-да.
Голос Аптекаря сладковат и тошнотворен, как смрад гниющего трупа. Слова тянутся и падают каплями слизи.
— В трудные минуты — наука именует их кризисами — тело человека выделяет особую жидкость, назовем ее субстанцией жизни. Это она придает сил, чтобы противостоять смерти. Человеческое тело наполнено четырьмя тайными соками: кровью, потом, желчью и лимфой. Вне всяких сомнений, субстанция жизни распределяется меж этими соками и растекается по всем мышцам, насыщая их недюжинной мощью. Твой собственный пример: от несчастных угольков ты так дернулась, что чуть не порвала ремни. А кто бы сказал раньше, что ты такое можешь? Никто. Однако наука раскрывает все тайны!
— Что, перестала орать? — спрашивает Мартин, возникая в поле зрения. — Не люблю, когда орут.
— Да, хозяин, утихла. Но не успокоилась. Кровь капает слишком сильно.
— Приложи лед.
— Нету льда.
— Тогда не знаю… облей водой!
На бедра девушке льется холодный поток. Мартин заглядывает ей в лицо:
— Все, успокоилась? Лежи смирно, а то всю с головой обольем. Поняла?
Тогда Мира впервые произносит слово:
— Зачем?..
— Чего?!
— Зачем вы делаете это со мной?..
— Ради великого открытия! — говорит Аптекарь.
— Я наследница… вам не простят моей смерти!
— Заткнись, мелкая дрянь! — цедит Мартин. — Мы делаем что надо, поняла? Еще слово — останешься без зубов!
Он заносит кулак, Мира стискивает челюсти, отворачивается.
— То-то же.
Желтый Мартин уходит. Аптекарь говорит с торжественным придыханием:
— Мы пытаемся победить смерть!
Делает паузу.
— Да-да. Мы стараемся получить субстанцию жизни в чистом виде. Поместить человека на порог смерти, выделить в нем то вещество, что отвечает за выживание, и изъять его из тела. Сейчас из-за страха и боли ты уже начала производить субстанцию. А позже, когда крови в тебе убудет, порог приблизится, доля субстанции возрастет. Крови станет меньше, но субстанции в ней — больше. Понимаешь? В последних каплях субстанции будет очень много, чертовски много! Практически чистое снадобье! Сокровище!
Он гладит Миру по лбу. Кожа еще липка от пота, Аптекарь недовольно отирает ладонь о кафтан.
— Кстати, пора взять еще один сок. Тут, видишь, мы обнаружили вот что. Одной крови недостаточно, чистая кровь умирающего еще не дает сил. То есть, дает, но мало. Нужно выделить субстрат изо всех телесных соков.
Аптекарь берет инструмент, похожий на терку, придирчиво оглядывает, омывает горячей водой и вытирает насухо.
— Будет больно, — предупреждает он и проводит теркой по колену девушки.
Мира воет сквозь стиснутые зубы: