— Нет, нет, продолжайте!
Но Итан пристыдил лейтенанта:
— Н… некоторые истории слишком грубы для ушей миледи.
Чтобы доказать обратное, Мира рассказала, как пила косуху с солдатами Шейланда. Когда окончила, умолкать не захотелось. Она вспомнила игру в прятки с мастером Сайрусом и то, как Инжи Прайс учил ее ремеслу асассина.
— Вы — п… прекрасная рассказчица! Вам бы романы писать, миледи…
— Ах, что вы! Такие пустяки! Вот лучше послушайте, как леди Иона гадала на картах — это была умора.
Карета поскрипывала, снег летел из-под копыт. Пролетала миля за милей. Мужчины ловили каждое слово Миры. Она не замечала времени, могла еще хоть сутки говорить, не умолкая.
— …И вот самое примечательное: все, что мы нагадали на крови Янмэй, сбылось в точности. Самоуверенность погубила Ориджина, и Крейг Нортвуд его не спас. Серебряный Лис разбил их внезапным ударом — все, как я сказала леди Ионе!
— Н… невероятно!..
Позже, как обещал извозчик, карета увязла в снегу.
— Вот теперь намучимся, — с хмурым удовлетворением изрек он и принялся мучиться.
Помогали и гвардейцы, и извозчики остальных карет. Вытолкали, тронулись, через милю застряли снова. При обеих остановках Мира бродила по целине и швыряла снежки, целясь в ступицу колеса. Она бы с радостью угостила снежком Итана, который все причитал: «В… вам не нужно, миледи! Вернитесь в кабину…» Но, сверив это желание со строгим кодексом внучки Янмэй, заметила несоответствие и пощадила Итана.
Снова тронулись, и Мира ощутила голод.
— Судари, простите, но у меня разыгрался аппетит…
Это высказывание тоже не отвечало кодексу: гордая внучка Янмэй должна была бы терпеть молча. Но Минерва допустила, что легкая капризность украшает девушку, и продолжила:
— Ведь мы скоро пообедаем, не правда ли?
— Как только прибудем в Колсворт, миледи. Через час или около того.
— Прекрасно! Поскольку, знаете, я очень проголодалась.
— Конечно, миледи, всего час — и мы будем в таверне.
— Я так рада это слышать! Один час — это же совсем немного. Вот в монастыре был кошмар: целый день трудишься без маковой росинки во рту. Остается только мечтать о курином крылышке или вареном яйце, или кусочке козьего сыра. Но один час — это мало, правда?..
— Совсем мало, миледи! Вы оглянуться не успеете.
— Надеюсь, что так. Один час я вполне могу потерпеть молча. Никакого труда для северянки — выдержать час без нытья. Мне представляется, даже дворянская честь требует, чтобы в данной ситуации я помолчала. И, конечно, в течение часа мой рот будет на замке. Но если вдруг мы задержимся в дороге дольше — я искренне верю, что этого не произойдет, но если вдруг!.. — тогда я вынуждена буду доверить вам тайну. Знаете, какую? Тайну о том, господа, что я голодна, как стая волков!..
* * *
В этом вот пугающе хорошем настрое Минерва прибыла в столицу Альмеры. Пожалуй, сейчас даже самое обычное село показалось бы ей милым и прелестным. Что и говорить об Алеридане — одном из красивейших городов на свете!
Восторг переполнял девушку, распирал изнутри и грозил разорвать на кусочки, если как-нибудь не дать ему выхода. Мира не могла усидеть на месте: все вокруг так любопытно, так прекрасно, столько всего нужно увидеть! Шапки снега на красных черепичных крышах, гирлянды фонариков над площадями, кони под праздничными пестрыми попонами, смешные фигурки Праматерей у дверей лавок… Вот, например, пышная Софья указывает бюстом на вход в бакалею, будто говорит: «Заходите! Здесь самые жирные колбасы!» Мира зажимала рот ладошкой, чтобы не смеяться на весь квартал. А вот — собор: обычно строгий, серокаменный, сейчас даже он смотрится весело. С фасада стекают дождики фольги и искрятся, будто целый водопад. Снег облепил горгулий, они зябко нахохлились, как птенцы. У входа стоит огромная очередь людей: на алтарь, видимо, вынесли Предметы. Взглянуть бы на них, но Мира никак не сможет выдержать медлительность очереди. Так что лучше посмотреть на людей — они так забавны! Все кажутся увальнями в своих тулупах и шубах, у всех шапки и платки так надвинуты, намотаны на головы, что лиц почти не видать. Но каждый постарался принарядиться: тот подпоясался дорогим ремнем поверх шубы; этот надел красные сапоги, а на них — галоши; вон та барышня пристегнула к тулупу песцовый воротник и совсем в нем утонула, только макушка торчит над мехом. Вдоль очереди ходят продавцы вина с бочонками, обвязанными шерстью: «Горррячее вино, добрррые люди! Всего за полтинку в честь пррраздника!» Люди протягивают кружки, которые взяли с собою из дому.
— Можно и мне вина, можно? — Мира подбегает к продавцу.
— Полтинка.
— Вот.
— Давайте кружку, барышня.
У Миры нет с собою кружки, в чем она признается, стыдливо ковыряя носочком снег.
— Как же так, барышня?.. Нехорошо…
— Я придумаю что-нибудь!
Сняв перчатки, она подставляет ладони лодочкой.
— Так не делается, вы же испачкаетесь.
Мира отвечает, мечтательно растягивая слова:
— Быть может, сударь, я того и хочу — испачкаться… Кто знает, не это ли девушке нужно для счастья?..
Продавец поддается на уговоры, и Мира пьет из рук, как кошка. Вытирает ладони и губы свежим снегом — и забывает обо всем, когда видит городской вагончик. Какой же он прелестный! Куколка! Хочется визжать от восторга! Покачиваясь на узких рельсах, блестя удивленно круглыми глазами-фонарями, вагончик проезжает площадь и становится против собора. Бойко звенит, зазывая пассажиров.
— Постойте, подождите! — кричит ему Мира. — Вы не смеете уехать без меня!
Подбегает, вскакивает внутрь. В вагончике пахнет деревом и лаком, вдоль стен ухабистые кожаные диванчики. Знающий себе цену кондуктор осведомляется басом:
— До какой станции изволит ехать барышня?
— Ой… Я хотела смотреть в окно и выйти на той станции, какая понравится.
— Стало быть, намерены кататься? — звучит грозно, как обвинение.
— Я питала робкую надежду на это… Но если кататься совсем непозволительно, то могу измыслить цель поездки. Знаете, у меня талант к постановке целей. Правда, с их достижением возникают сложности…
— Барышня впервые в Алеридане?
— Вы угадали, сударь.
Кондуктор смягчается:
— Тогда ладно, платите две агаты и езжайте. Но прежде чем выйти, спросите меня, как вернуться обратно. А то ведь заблудитесь!..
Выбрать станцию, которая понравится, оказывается трудной задачей. Нравятся все! И та, где дворец из розового кирпича, а у входа — копейщики в мохнатых шапках с кокардами. И та, где памятник коню — в смысле, юному принцу, конечно, но конь под ним огромен, а принц тщедушен, не сразу и заметишь. И та, где выстроен снежный замок на половину площади. В нем внутри — ледяные скульптуры Прародителей: целая толпа, добрых полсотни! Между скульптурами, визжа, носятся детишки. Мира боится — и не без причин — что если выйдет на слишком красивой станции, то начнет хлопать в ладоши от восторга и покажется полной дурочкой. Она выбирает остановку на ремесленной площади, где есть лишь крохотный островок красоты, зато очень изысканной. Из конской поилки вовремя не слили воду, и она заледенела, превратившись в хрустальный саркофаг, припорошенный снегом. Мира долго любуется им, воображая, какое сказочное существо — быть может, морозная фея или зачарованная принцесса — дремлет внутри хрусталя. Увлекшись фантазией, напрочь забывает обратную дорогу, которую описал кондуктор (вы все запомнили, барышня?.. — конечно, сударь, слово в слово!..). Принимается наугад искать путь к собору и теряется в лабиринте улиц — к огромному своему удовольствию.
Мира плутала по городу дотемна и получила множество впечатлений, а самым ярким из них оказался вкус гуляша. Она набрела на переулок: кривой, ступенчатый и такой узкий, что можно потрогать ладонями сразу обе стены. Мира не отказала себе в удовольствии пройти по нему. Переулок оказался тупиковым: он привел в глухой двор, посреди которого горел огонь, окруженный людьми, а над ним висел казан, полный пахучего варева. От кушанья разносился пряный, острый, резкий многоголосый запах. Мира поняла: это и есть сборной гуляш — традиционное праздничное блюдо центральных земель. Соседи приносят в общий котел разные овощи, травы, специи, мясо — кто что может. Выходит одно блюдо на всех, зато большое, сытное, вкусное. Весело готовить его вместе, а еще веселее — вместе пробовать. К этому как раз и шло дело, судя по запаху и нетерпеливым лицам людей.
Миру заметили, и она стала извиняться за свое внезапное вторжение. Никто не упрекнул ее и даже не посмотрел косо. Предложили кусок бревна вместо стула, велели садиться и дали в руки деревянную миску.
— Простите, мне неловко, — попыталась отказаться Мира, хотя и была уже очень голодна. — Не смею злоупотреблять вашим радушием. Я ведь нездешняя и явилась без приглашения…
— Да видим, что нездешняя. Не из нашего квартала — это ясно. Вы с какой улицы-то? Поди, с Купецкой или Вышней?..
— Я из Стагфорта.
— Где этот Стагфорт? За свечным заводом?..
Она сказала, где. У нее отняли миску и дали вдвое большую. Черпаком налили аппетитного месива.
— Отведайте в честь светлого праздника! Отведайте и скажите: у вас на Севере такой гуляш варят или хуже?
На Севере вообще редко варили гуляш, а такой — и подавно. Мире показалось, это самое вкусное, что она пробовала за целый год. Лучше всех лакомств при дворе и в доме Нортвудов! А уж в монастыре Ульяны за миску такого гуляша можно выменять что угодно, хоть целый ящик свечей!
Не жалея красок, она хвалила и кушанье, и гостеприимство горожан, а те довольно ухмылялись. Потом все хором пели праздничную песню, и Мира старательно подпевала, хоть и не знала ни слова. Ее спросили: что поют на Севере? И она, сама не ожидая от себя такой дерзости, взяла и спела моряцкую балладу «Из черных валов вернусь я к тебе». На турнире музыкальных талантов Минерва, пожалуй, заняла бы почетное место между гусыней и печальным медвежонком. Но великодушные альмерцы не засмеяли ее, а даже напротив, попросили спеть еще. Однако уже смеркалось, так что она, тепло попрощавшись, подалась искать станцию. Кто-то вызвался проводить ее, и как-то так получилось, что провожать пошло полдвора. «Привыкай ходить со свитой, Минерва! Вдруг станешь императрицей — пригодится». Она смеялась от своих мыслей.