— Все хорошо, не паникуй. Мы побеждаем!
— Свети, тьма тебя сожри!
Фонари не достают туда, где орудуют иксы. Но кайр Стил, наконец, насытился местью и командует отход. Отряд поворачивает и мчит к Дворцовому Мосту.
Заслон, что успели построить гвардейцы, выглядит ничтожным. Среди руин лагеря собрали бочки, подкатили телеги, выставили копья, взвели арбалеты. Их там сотня, не больше: все, кто успел опомниться и собраться с духом. Отряд иксов тратит на них лишь пару минут. Сбавляет ход, будто споткнувшись о преграду, крутится на месте, звенит мечами… Вот все и кончено, иксы скачут через мост к воротам.
— Тьма! — шепчет герцог. — Чертова тьма!..
Три десятка лошадей вернулись без седоков. Дюжина всадников из последних сил держится в седле, некоторые падают, едва выпустив поводья.
Арбалетный болт вошел Стилу в ямочку под кадыком, аккурат над верхним краем нагрудника. Пол-лица залито кровью изо рта и носа. Глаза мутные, будто пыльные.
— Ох, Агата… — герцог склоняется над Стилом, мотает головой. — Прости меня. Вылазка — дурная идея. Красивая и дурная… Я должен был запретить!..
Хэммонд говорит:
— Не трудитесь, милорд, он мертв.
Герцог шипит в ответ:
— Вижу, что мертв, тьма сожри! Я хочу говорить с мертвецом! Кто вы такой, чтобы мешать мне?!
* * *
Дворцовая голубятня похожа на звериную челюсть. Пять островерхих башенок торчат, как клыки. В четырех — птичьи клетки, в последней — смотровая, комната для служащих. Тут дежурят два придворных птичника в синих мундирах с белыми перьями на плечах, а с ними — пара наблюдателей от северного войска: грей кайра Хэммонда и оруженосец Джоакина. Прилетевший голубь садится на жердь, что тянется от башенки к башенке. Его хорошо видно из окна смотровой, а если и прозеваешь момент, то пернатые в клетках все равно поднимут шум. Тогда один из птичников выходит на балкон и подзывает голубя, показывая хлебные крошки на ладони. Голубь садится ему на рукав, принимается клевать. Птичник оглаживает его: «Мой хороший… умница», — и несет в смотровую. Голубь курлыкает и трепыхается, пока человек, держа его крепко одной рукой, другой снимает с лапки крошечный сверток. Это — запаянная воском бумажная ленточка. Человек кладет ее в круглую выемку на столе и внимательно осматривает птицу. Голубь в порядке: блестит сизым пером, бьет крыльями. Человек гладит его и, воркуя что-то, приятное птичьему слуху, несет в клетку. Это — столичный голубь, его место в первой башенке, вместе с полусотней земляков. В остальных клетках, помеченные цветными лентами, обитают птицы из графств и герцогств.
Птичник возвращается в смотровую и, сломав воск, развертывает ленточку. Раньше служба заключалась в том, чтобы переписать каракули с ленты крупными буквами на чистый лист, и, вложив его в конверт, надписать имена отправителя и адресата. Затем внести в толстенную учетную книгу пометку, в какое время и откуда прибыла птица, когда была отослана. Если в письме не указано время отправки, птичник должен определить его по таблице. Затем конверт с письмом нужно доставить в имперскую канцелярию. Голубятня при этом не должна оставаться без присмотра, потому дежурят всегда двое.
Сейчас, когда во дворце хозяйничает северный герцог, порядок стал иным. Птичник не читает и ни переписывает ленту, а только вкладывает ее в конверт и помечает время получения. Соглядатаи от северян смотрят, чтобы птичник не подменил и не прочел послание. Не читают и сами соглядатаи — они безграмотны. Один из них — грей или путевец — относит послание агатовской леди в маске, она-то и становится первым человеком, кто узнает содержание письма.
В этот раз, однако, вышло не так. Джоакин Ив Ханна зашел к Весельчаку — так бы сказать, в гости. Чем хороша смотровая: здесь тепло и уютно. Помещение маленькое, печка обычная, дровяная, так что когда во всем дворце гаснет искра, смотровая отапливается, как надо. Стены обшиты дубовыми панелями, а на них во множестве развешены всякие занятные штуки. Бронзовый хронометр с четырьмя — зачем бы?.. — стрелками; в его нутре что-то вечно урчит и пощелкивает. Таблицы с расстояниями и сроками полета, из них следует, например, что двести десять миль от Сердца Света в Надежде до столицы голубь проделает за 5—6 часов. Карты земель с начерченными на них магическими узорами маршрутов. Полочка с сургучом и крохотными — меньше мизинца — печатками. Ворохи разноцветных лент на крючках, над одним из которых значится странное слово: «Транзитные». Грязный халат, который птичник надевает, идя в клетку… Все это создает чувство уюта и покоя. Джоакину нравится в смотровой.
Когда он вошел, все чинно его поприветствовали: синие мундиры отвесили поклоны, грей Хэммонда назвал сиром. Чего скрывать — это тоже приятно. Весельчак спросил:
— Ну, как там оно, на стене? Как обычно, плохо? Или по-особому паскудно?
Джо сел у печки и сказал:
— Налей-ка мне сперва чаю.
Оруженосец налил, а старший птичник развернул узелок:
— Хлеб с салом. Угощайтесь, сир воин.
Джоакин — здоровенный детина с мечом и кинжалом, но глаза у него — карие, добрые, не северные. Потому птичники считают его человеком.
— Благодарствую, сударь, — ответил Джо.
Он принялся жевать сало, запивая чаем, а чай закусывал головкой сахара. Все глядели на него с ожиданием вестей, и Джо подумал: ждут-то они разного, каждый своего. Грей Хэммонда хочет вести о том, что северное войско пришло, наконец, в столицу, и над берегом реют нетопыри, а герцог на радостях раздает греям деньги, а кайрам — земли. Птичники надеются, что герцогу снесли, наконец, его больную голову. Весельчак же надеется… неясно, на что. Где надежды, а где Весельчак! Гробки-досточки, — вот и все, что он ждет услышать.
— Гробки-досточки, — сказал Джо.
— Кому? — оживился оруженосец.
— Позавчера кайр Стил прошелся по берегу и выкосил мещан, что орудовали камнеметами. Вчера столичники не рисковали ходить на набережную, и тела лежали, как были. Погост, а не набережная. Сегодня уже приехали телегами, собирают покойников, увозят. Гробовщики ходят прямо по берегу, предлагают услуги — ну, и ушлый же народец! Один орет так, что на стене слышно: «Лучшие гробы защитникам Фаунтерры! Дубовые, сосновые, ореховые! Цена не кусается!»
— Вот люди…
— Да уж, своего не упустят. Тут же и попы правят отходные. Два проповедника вещают с бочек: один проклинает северян, другой — камнеметы. Дескать, беда случилась от того, что дворец владыки портили камнями.
— Это верно, — сказал старший птичник. — Дворец — он произведение искусства, а мятежники прихо…
Птичник осекся, а грей рыкнул:
— Мятежники приходят и уходят, это имеешь в виду?
— Виноват, сударь. Я хотел сказать, война — не повод красоту портить.
— Хочешь сказать — так и говори, — пригрозил северянин и отнял у птичника кусок сала.
Весельчак спросил:
— Отчего же мещане так осмелели, что снова на берег лезут? Думают, у смерти лопатка устала?..
— Как — отчего? — поразился Джо. — Вы и этого не знаете?.. Вчерашним вечером к Серпу пришла подмога. Полубатальон из герцогства Надежда прибыл поездом и развернулся прямо перед мостом.
— Черт… — буркнул грей.
— Ага. Поставили заслон поперек моста: не как был раньше, а серьезный, с бревнами и кольями, за ним — арбалетчики наготове. Теперь уж вылазка не удастся, если снова надумаем.
— Как узнали, что эти парни из Надежды?
— Над ними флаги с костью. Миледи сказала: «Чертов Фарвей, адрианов прихвостень!» А милорд сказал: «Странно, что приарх Альмера еще не прислал своих. Он ближе Фарвея». Миледи ответила: «Галлард боится меня, вот и сидит тихо». А милорд сказал: «Адриан приедет к нему в Эвергард и разъяснит, что к чему. Тогда мы увидим здесь и солнца Альмеры».
— Скоро?
— Вот и кузен герцога спросил: «Скоро, как считаешь, брат?» Милорд ответил: «Недели две». Кузен сказал: «Если наши не придут раньше…» А милорд ответил: «Придут».
Весельчак толкнул старшего птичника:
— Вы по картам большой знаток. Скажите, а: сколько времени ходу от Пикси до столицы?
Но грей Хэммонда огрызнулся:
— Во тьму карты! Милорд сказал — придут, значит — придут!
— В последний раз, когда мы видели войско милорда, — рассудительно молвил Весельчак, — его, это войско, окружала тьма тьмущая имперских красных рубашек. И выглядело все так, будто северянам вот-вот дадут основательных незабываемых чертей.
— Милорд сказал — придут, — отчеканил грей. — Ты помнишь, дубина, хоть случай, чтобы милорд сказал, а вышло как-то иначе?
Весельчак отмахнулся:
— Землицей накроют.
— Кого?
— Увидим через две недели.
Джоакин допил чай, вытер губы тряпицей. Тут бы следовало сказать что-то бодрое и уверенное, чтобы Весельчак бросил нагонять тоску. Но бодрое на ум не шло. Он выложил не все новости. Ночью пала Престольная Цитадель. Гвардейцы Серпа вкупе с рыцарями Надежды атаковали одновременно стену и подземелье. В гарнизоне просто не хватило людей на оба фронта. Если сложить всех, кто погиб за эти дни, выходило, что герцог потерял уже пятую часть войска. Леди Аланис говорила герцогу — Джо слышал, поскольку был рядом с нею: «Милый Эрвин, вы должны что-то сделать!» Это «милый» звучало не мило, а сухо и колюче. «Нам не хватит воинов, чтобы продержаться. За две недели нас сожрут». Герцог ответил столь же холодно: «Наши потери, миледи, в десять раз меньше потерь врага». А она сказала: «Врагу плевать на потери. Он восполнит каждого солдата, которого убьем». Герцог ответил: «Помощь придет, миледи. Тьма сожри, верьте в это!»
— Глядите, голубь! — сказал Весельчак, тыча пальцем в окно.
— Два, — удивился грей.
Две белых птицы перешагивали по жерди, подергивая крыльями после полета.
— Красавицы мои! — воскликнул птичник. — И откуда вы прибыли, такие чудесные?..
Он надел халат, зачерпнул немного зерна. Вышел и скоро вернулся, неся на руке обоих голубей. Младший птичник помог ему: отвязал от лапок восковые сверточки, сломал печати.