невольно оставляло свой зловонный отпечаток.
Спать мне в ту ночь не пришлось вовсе. Наши тела разукрасились свежим рисунком из царапин и синяков. Оторвались друг от друга мы лишь в полседьмого утра, только-только успеть в Центр. Я, не завтракая, поспешил одеться и направился к поджидавшему у калитки служебному аэрону. Отоспаться успею ещё.
Последующие несколько недель прошли в жуткой суете. Отчего-то Совет решил поменять, казалось, раз и навсегда утверждённый «план развёртывания». Порядок подготовки к началу экспедиции и без того форсировался неслыханно, а тут вообще началось что-то странное. Торжественное вручение Стартового Ключа, наскоро организованное за три дня, выродилось в полный фарс, то есть как бы оно и совершилось, но никакого отклика в душе не оставило. Народ, собравшийся понаблюдать, тоже пожимал плечами, все знали, что церемония должна проводиться ровно за полгода до Старта. Или… или старт действительно сдвинули. Но отчего тогда никто ничего не знает?
Начались один за другим непонятные визиты на Эллинг, моё присутствие раз от раза именовалось всё более «желательным», я просто валился с ног, пользуясь для сна любой возможностью, пусть это минутка перерыва или полёт на аэроне на очередную «точку», отчего-то заинтересовавшую комиссию одного из Советов.
Сложилось положение, при котором я не мог даже близко подобраться к терминалу, дома же я и вовсе не был целых девять суток кряду. Изыскания мои, таким образом, опять впали в латентное состояние, но я не терял надежды, что всё-таки этот непонятно откуда взявшийся цейтнот когда-нибудь да закончится, не может же он продолжаться вечно. Можно понять, какое чудовищное (для меня, привыкшего к спокойствию и расслабленности эмоций) раздражение я испытывал по этому поводу.
Например, на церемонии Вручения меня так и подмывало ляпнуть что-то вроде «завязывайте, ребята, мне бы домой побыстрее свалить». Ничего подобного я, конечно же, себе не позволял, но в мыслях скрежетал зубами, коли бы так!
Запомнился один любопытный момент… отчего-то именно запомнился.
Я находился в каком-то помещении, заполненном контрольной аппаратурой. То ли пытался заснуть, то ли уже спал, когда дверь отъехала в сторону, пропустив внутрь одного из «представителей». Я тут же зашевелился и принял, как мне показалось, заинтересованную позу класса «я весь внимание». Однако или получалось у меня плохо, или это скрип суставов дурно повлиял на выражение моей заспанной физиономии, но в итоге вошедший даже будто пригнулся под моим взглядом. Вместо того, чтобы внятно сказать, куда меня опять зовут, тот что-то бормотал, и глаза его бегали. Это после таких вот случаев я начал по-настоящему замечать, насколько изменилось отношение ко мне посторонних людей. Со второй попытки я всё-таки сумел справиться со своим лицом, нарочито злобно поблагодарил собеседника за информацию и не успокоился, пока не довёл его своими словоизлияниями до состояния полной прострации. После чего не поленился выпроводить его за дверь. Больше меня не смели будить без крайней необходимости, или, в крайнем случае, уведомляли о таковой необходимости заранее.
Действительно, пора было становиться человеком, время которого дорого не только ему самому.
Всё заканчивается на этом свете, рано или поздно. Закончилась и эта бесконечная инспекция. Домой я возвратился, как уже говорил, спустя целых девять суток, однако только на пороге собственного дома мне пришло в голову, что я забыл предупредить о своём долговременном отсутствии Мари. Это меня насторожило. Неужели… неужели наступает то время, которого мы с ней на пару так боялись и так подспудно ждали, когда иррациональные наши чувства, наконец-таки, придут в соответствие с реалиями нашей с ней жизни. То есть, угаснут сами собой. Так всё-таки… Она ли меня разочаровала? Или я сам остыл, разрывая последние связующие нас нити? Я ускорил шаг, буквально побежав к знакомой калитке.
Она была там, за горящими окнами был отчётливо виден тонкий силуэт. Я видел, как она оборачивается, смотрит тоскливым взглядом в мою сторону, невидящим, но таким просящим… О, я опять видел не то, на что надеялся, скрывая эту надежду даже от самого себя.
И уже чувствовал эту тупую боль в груди.
И уже ощущал горечь струящихся по моему лицу слёз.
За эти девять дней мне было некогда подумать о ней хоть миг. Ни о чём это, однако, не говорило.
Возможно, в тот миг я ошибался и продолжаю заблуждаться до сих пор. Возможно, все эти воспоминания — лишь бред гибнущего в угоду обстоятельствам человека, удумавшего притом утащить с собой в небытие весь свой мир. Но что такое мой мир, как не вот такие воспоминания? Да ничто.
Моё тело само, без посторонней помощи, рванулось вдоль стены дома, быстрее достичь заветной двери, поговорить, наконец, с Мари, объяснить ей, что…
Что-то мешало мне, встав на пути. Что-то мне неизвестное, ненужное, упорное и настойчивое. Я попытался отшвырнуть это нечто прочь, да только вдруг оказался прижатым спиной к шершавой стене дома, мне что-то упрямо шептали, схватив меня за отвороты форменной куртки Пилота. Я, видимо, не сразу сообразил, что передо мной всё-таки человек. Но, когда до меня дошло, я уж не упустил возможности его узнать.
— Да как вы можете!!! Вы, великий мира сего, как вы смеете её огорчать?!! Властвуйте там, среди своих бездушных машин и таких же бездушных людей, но оставьте Мари, пусть она спокойно уйдёт…
Мне не нужно даже было видеть его измятой одежды, не нужно было вспоминать его полустёртые из памяти черты лица. Это был он, тот самый парень, которого я уже так долго и бестолково ищу. Тот самый субъект, которого не существовало ни в едином банке данных. Пришедший оттуда. Ярость вспыхнула в моём мозгу подобно неистовому негасимому пламени, что бушует в глубине реакторов. Его речи меня не трогали, но прервать их было долгом. Мой кулак легко вышел из его захвата и, пробивая неожиданно стойкую и отработанную защиту, со свистом ухнул куда-то туда, в темноту, где находилось его лицо. Я мог стерпеть многое. Но, чтобы он мешал мне пройти к моей Мари?!! Последующие мгновения запечатлелись в моём сознании крайне смутно. Очнулся я сидящим на полу в собственной прихожей.
Некоторые конечности ныли, остальные же не ощущались вовсе. Даже без зеркала я не мог нарадоваться оттого, как вздувается справа губа. Он что, левша? Разве таковые ещё не перевелись? Ах, да он же не числится…
Надо же, какой анекдот.
Надо мной нависла разъярённая Мари.
— И как это всё понимать?!!
Я заворочался на полу, пытаясь подняться, но у меня всё никак не выходило. Вот же бредятина…
Как назло, всё — как назло. Почему, как только я почувствую в себе силы разорвать, наконец, этот порочный круг взаимного недоверия, возникший между нами, как только это притяжение становится таким ощутимым, таким физически близким?..
Я поднял глаза и посмотрел на неё.
Губы мои, оказывается, ещё оставались в состоянии шевелиться.
— Мари… мы должны были как-нибудь поговорить…
— И ты туда же? А драку кто первый начал?
Я промолчал, но потом произнёс:
— Я.
— Как сговорились… хоть бы выражались по-разному. И что с вами делать? Ни один на ногах не стоит, хоть, вроде, переломов нет, и то хорошо. Вы как, специально сговорились или у вас спонтанный джаз такой?
Я покачал головой.
Мари присела на корточки, осторожно провела ладонью по моим волосам, вздохнула.
— Так, сейчас мне его нужно отвести… — она на миг замялась, — домой. А это не так близко. Как он вообще сюда забрался… Что мне поделать с вами, с обоими. С тобой же мы ещё поговорим, ты так этого хотел всё время. Но чуть позже.
Когда она убрала ладонь, ласка и нежность которой так не вязалась с жёсткими интонациями её голоса, я не знал, что сказать. С одной стороны, она обещала мне, что весь этот сумасшедший дом закончится. Поговорим, сказала она, этого мне было достаточно. С другой стороны, она снова уходила туда, куда я не мог её сопровождать ни под каким видом. Она уходила. Что с того, до этого Мари провела со мной под одной крышей не одну пустую, молчаливую ночь… что ж, она вот так же сотню раз уходила, по-видимому, и оттуда.
Я напрягся и издал ей вслед жалкий сдавленный писк.
Мари обернулась, оглядела меня непонимающим взглядом, но всё же осведомилась:
— Ему ничего от тебя не передать?
Я, стараясь не морщиться, провёл ладонью по лицу, осмотрел оставшийся кровавый след, и уж после этого ухмыльнулся:
— Передай, чтобы оставался там, ты сама его найдёшь, если что, ни тут, ни там не место нам обоим.
— Что, боишься повторения этого… эксцесса?
Я покачал головой.
— Считай, что это такой договор о перемирии. Можешь меня считать самцом, который метит землю своего владения. Если он появится здесь — я его убью.
Мари заметно заинтересовалась моими словами. По крайней мере, поглядела на меня с заметным недоумением.
— Я передам. Хотя чего это вдруг тебя… Считай, что он согласился, вы будто сговорились заранее… Или так и есть? Решили вконец меня с ума свести?
Тут уж я, в свою очередь, постарался изобразить на своей изукрашенной физиономии максимум сарказма.
— Ну да, ладно, с тобой мы ещё будем долго и серьёзно говорить. — После чего вышла, я же, кряхтя и стеная, с грехом пополам добрался до кухни, где соорудил себе два бутерброда и компресс для лица. Заснул я с гудящей головой часа через два, проснувшись поутру всё от той же могучей головной боли, от которой привык просыпаться последний месяц.
Жить не хотелось — вот всё, что можно сказать о моём тогдашнем состоянии. Как я буду вести с Мари обещанный разговор, мне было и вовсе непонятно. Обратившись отчего-то к терминалу, мне достало силы воли просмотреть почту, пришедшую с прошлого раза. Один из конвертов оказался плотно запечатан. Я хотел его забросить подальше, но вовремя обратил внимание на выгравированный в уголке значок «личное». Хм, я уж и не помнил, когда мне таковые приходили…