Вот они, эти Белые Стены. Много раз себя спрашивал, как я, настолько крепко полюбивший эту планету именно за ту свободу, которую она мне подарила, позволил Советам возвести вокруг «наших холмов» это воплощение уродливого самолюбования человека. Неспособного даже краем глаза взглянуть на нечто, альтернативное его бесконечному отрицанию какого бы то ни было разумного начала за пределами черепных коробок существ, именуемых «хомо сапиенс».
Ну уж… как сложилось, так и сложилось, ничего не поделаешь, люди сделали себе хуже, причём даже не в физическом плане, ценность которого то и дело ими же отрицается, но именно в духовном, в который раз обокрав самих себя, заранее запутавшись в том вопросе, до которого они, возможно, и не доросли вовсе. И, раз заблудившись, тут же решили вовсе его не поднимать.
Такова, в сущности, суть нашей цивилизации — бежать без оглядки.
Неизвестно куда.
Мои слегка шаркающие по тропинке шаги отчего-то показались мне очень занимательными. Криво-косо, из последних сил, мы идём куда-то, даже не смея протянуть вперёд руку чтобы узнать, что же там, впереди. Зачем всё это, зачем ты отправился в путь сегодня с утра, старик?
Никто не знает, даже ты сам, Пилот.
Вот уже и миновал ты последнюю грань, что отделяет «цивилизацию» от остального мира. Как всё-таки хорошо, что хотя бы у этих Белых Стен есть свой собственный секрет, постарался ты всё-таки, молодец. А Советам совершенно не обязательно об этом знать. В этом основное преимущество мелкой борьбы одного человека с системой. Та крайне редко позволяет себе такую роскошь, как подозрение искреннего желания оного человека ей противостоять. Ну, стоило этим воспользоваться…
Пригодилось.
Он меня ждал.
Как капля росы на листке, как первый луч солнца в твоей ладони. Он — такой древний. И такой ещё ребёнок. Мы с Ним говорили сутки напролёт, покуда я не почувствовал, что силы мои полностью иссякли. «Я умираю», пронеслось в голове подобно шелесту ветра. Чего жалеть, я достиг в этой жизни всего, и завершаю её в мире с собой. И откуда в кармане очутилось стило? Видимо, машинально прихватил, а бумага… она у меня всегда с собой, эта тетрадь не могла существовать отделённой от меня, по крайней мере, пока я жив.
Всё, я нацарапал, что хотел, руки слишком трясутся, не могу больше, а я ещё хотел так много всего поведать, хотя бы пару фраз из нашего с Ним диалога… ничего не вижу.
Я сумел Его слегка запутать, а раз так… У Него есть… люди. Стоит Его лишь самую малость привлечь, подтолкнуть, заинтересовать в будущем нашего общества, и оставшиеся там, за Стенами, смогут ещё прочесть, поверить в то, что я тут… измыслил? Будто приснилось…
Плохо быть таким неуверенным в силе собственного разума. Не хотелось бы так думать, да и зачем портить последние минуты.
Будем считать, что подсказка моя, сокрытая в этих строках, всплывёт как-нибудь из тёмных недр планетарных хранилищ информации… сколько-то человек перестанут быть такими, какими были до того… Смерть — хорошая цена за то, чтобы в один прекрасный момент там, за Белыми Стенами прозрели. Это ведь так страшно — только подумать о том, что…
Нет, не могу… где свет?
Становится темно… и ещё… так… тепло…»
Страницы, исписанные таким же трясущимся почерком, какой я увидел в своё время на панели собственного терминала. Вот что сейчас лежит передо мной. Отчего я был так наивен, всматриваясь в драгоценные строчки? Я не видел главного, что за ними скрывалось. Возможно, это и позволительно нелепому историку-самоучке, но не человеку, задумавшему перевернуть собственный мир. Да, ответы на те вопросы, что искал я тогда, лежали в этих записках слишком на поверхности, копать глубже не имело смысла, слишком уж это всё было похоже на порождение гипертрофированной фантазии больного разума… Я не увидел. Что поделаешь… теперь…
[здесь несколько вложенных листков заканчиваются, далее продолжаются записи, датированные, по-видимому, последними неделями перед стартом]
Я захлопнул крышку терминала, с силой вдохнув воздух. Есть.
Зачем я вёл такие подробные логи моих поисков, затянувшихся на целых полгода, я тогда не смог бы внятно сформулировать. Может быть, как только это путешествие в дебри документов, оставшихся нам от предыдущих поколений, зашло в такую глушь, что заранее и подумать невозможно, тогда я интуитивно начал более или менее подробно сохранять записи. А тем самым получать хоть какое-то физическое подтверждение того, что я всё ещё нахожусь на поле реально происходивших событий, а не убрёл в своих измышлениях так далеко, что куда ни кинь взгляд — вокруг одни надуманные мною же самим загадки.
А так… цепочки документов, обрывающиеся тупиками, старые копии рукописных строк, ведущие в никуда. Справки, таблицы, ведомости… не нужные никому.
Всё это богатство обладало одним лишь свойством — оно буква за буквой ломало все мои представления о том мире, в котором мне выпало жить до сегодняшнего дня. В конце концов я нашёл ответ и на тот, старый вопрос, ответ прямой и ясный, меня ткнули фактами в физиономию, как мальчишку. Однако расследование привело меня туда, где эти ответы уже были никому не нужны. Я продолжал жадно тратить последние отпущенные мне часы на торопливое чтение, однако всё больше и больше сомневался в том, что вообще способен в подобном цейтноте постигнуть хоть часть из того, что на меня свалилось.
Я оставался во всё том же повешенном состоянии, когда нет ни возможности повернуть назад, ни продолжить путь вперёд. В общем, это действительно очень близкая аналогия…
Я захлопнул крышку терминала, с силой вдохнув воздух. Есть. В тот день я набрал заветную команду, на которую у меня чесались пальцы уже долгих несколько месяцев. Теперь моя собственная база данных, так непомерно выросшая за последнее время, была полностью стёрта. Человек, ответственно относящийся к собственной роли в этом мире, не должен прятаться за бездушными кипами документов. Выбор делать мне, и только мне, а всё это мне не может уже помочь. Слишком поздно.
Проклятие, как спина затекла…
Было, кажется, часов шесть вечера, небо было ещё светлым, но в моей комнате уже царил полумрак
Космосу одному известно, отчего вокруг меня всё время такая темнота, куда ни ступи — она. Или мне так кажется?.. Я поднялся, оглянувшись вокруг. Что я делал здесь? Брежу…
Вот зеркало. Что смотришь? Узнаёшь, браток? А что, это мысль.
Рубанув ребром ладони воздух, я выключил технику. Мало времени, меня и так надолго отвлекли.
— Мари?!!
Тишина. А ведь она дома… вот тебе и Мари. Как тяжело.
— Мари, отзовись.
Протянул руку — кромешная темень, пусть даже свет из окна, но не хочет глаз его видеть. Нащупал ручку двери, отворил. Она спала в кресле, откинув голову, придерживая рукой плед, натянувшийся на животе.
Я подумал, было… Нужно хоть кофе попить, дел ещё много, устал.
Развернулся, вышел в прихожую. Тут ведь где-то лежала, ах, вот она. Нацепил как попало, оделся… Как мне это стало привычно, вот так покидать собственный дом. Постараемся выглядеть соответствующе историческому событию, это не так просто, но попробовать стоит.
Дверь бесшумно открылась и так же захлопнулась. На улице пахло сыростью и вчерашним дождём. Осень.
«Мари, подожди ещё немного, потерпи, дорогая моя, скоро мы все окажемся там, где каждый из нас пожелает…»
[обрыв]
Часть 8
На Центральном Пульте царила та особая предполётная атмосфера, о которой я столько раз читал в давних отчётах. Все были напряжены и двигались лишь по необходимости, совершая чёткие, расчётливые движения. Их перемещения казались принадлежащими не людям, но механизмам, целеустремлённым, умным, однако лишённым собственной воли, подчинённым раз и навсегда заданной программе. Что ж, я имел некоторое представление о её истинной сути.
Высший состав Инженерной Службы плюс небольшая группа Пилотов из числа моих сменщиков уже давно заняли отведенные места в ложах, слегка подрагивая бледными веками в такт незримо для окружающих зачитываемым ими командам. В данный момент они, как мне представлялось, снова и снова тестировали энергоснабжение и контроль «Тьернона» — самые тонкие устройства относились именно к этим подсистемам, так что даже финальные, проводимые впопыхах проверки не были лишними. Остальные специалисты проделывали дежурные манипуляции с второстепенным оборудованием, больше ничем они помочь не могли. Ранг их допуска таял с каждой секундой, вскоре список людей, допущенный автоматикой до управления «Тьерноном», должен был и вовсе ограничиться исключительно моей персоной. На входе я столкнулся с группой техников, те были мрачны, им, по-видимому, не удалось найти повода задержаться на Пульте, дабы наблюдать предстоящее во всей красе и подробностях виртуального мира, царящего в его кортехиальных сетях. Есть с чего огорчиться. Завидев меня, они, тем не менее, по всем правилам отдавали честь, расторопно расходясь в стороны, чтобы меня пропустить. Я это отметил только потому, что и сам был достаточно взвинчен, весь в предчувствии очевидной своей неподготовленности, полный сомнений и недоумения.
Итак, я буквально влетел на Центральный Пульт. Не дав остальной команде опомниться, со всего маху рухнул в собственное ложе, яростной скороговоркой предавая себя Пилотированию. Вокруг меня стало тесно, как бывает тесно на кухне в разгар готовки огромного семейного ужина, когда праздничная атмосфера уже бушует вовсю, а усталость ещё не проявилась, когда каждый хочет чем-то помочь остальным и все радостно делятся впечатлениями и рекомендациями. Мне этого ничего не хотелось, и я начал действовать, по привычке, самостоятельно. В голове словно завели огромные часы, отсчитывающие секунду за секундой, гигантские куранты своим натужным звоном ринулись словно бы в самое моё сознание, изгоняя всё постороннее, освобождая мозг от наносного — внешнего и внутреннего, что только могло мне помешать. Очень скоро вокруг меня осталась лишь одна пустота. Та самая, о которой я часто грезил в последнее время. Монолитная, глухая, беспросветная. Сознание принялось яростно выдавливать моих навязчивых «компаньонов» из сетей управления, они, один за другим, исчезали вдали, лишь обязательные безмолвные тени Дублёров оставались, спрятавшиеся от моего гнева где-то вдалеке.