Чувствовалось мне в этом что-то… недостойное. Отчего мой давешний собеседник не считал, что все мы поступаем правильно? Отчего так, по-видимому, не считала Мари? Оставалось неподдельное ощущение позорного бегства, словно мы все чувствовали за собой какую-то вину.
«Но я ведь — Пилот! Я иначе не могу!!!»
Как это легко иногда — прятаться за подобными фразами. Как, порой, гораздо сложнее становится отойти от сказанного единожды, попытаться свернуть со старого пути, пусть рискуя оказаться в совершенно незнакомом месте… Путь мой, отчего ты таков, каков ты есть? Ужели действительно всё было в моих руках, а если так, тогда не слабость ли моя была причиной моих бед?
Я даже сейчас не смогу в точности ответить на собственный вопрос. Волею судьбы мне удалось восстановить ход событий, но и только. Правда ещё, видимо, зреет где-то в самых недрах моей памяти, тенью которой я сделался, и правда эта меня пугает, ещё не родившись. Я в чём-то ошибся… в чём?!
[обрыв]
День настал.
В сознании моём трубили горны, били барабаны… воинственные марши нарушали уже привычную душевную пустоту. Но разум мой не принимал это ликование, несмотря ни на что чувствовалась мною в этом какая-то фальшивая нотка… надо же, её не было раньше.
Утро. Семь часов. Я открыл глаза и вслух произнёс:
— Какая чудесная погода.
Мари уже не спала, её руки были сложены на животе, а взгляд устремлён в потолок. Выражение её лица говорило о каких-то раздумьях.
— Да, замечательная погода. Словно и не осень. Природа знает, что это наш последний день на этой планете.
Если бы я так был в этом уверен…
— Мари, предлагаю, раз так, сегодня не оставаться дома. Давай вызовем аэрон, нам есть что вспомнить…
Она повернулась ко мне, улыбнулась своей по обыкновению грустной улыбкой и кивнула.
— Да, ребёнок требует свежего воздуха. А я, как дура, последние дни сижу дома, нужно же пользоваться, пока дают, кто мне в Корабле лугового воздуха предоставит?!
Ох, обман, сплошной обман… даже для меня тогдашнего очевидный. Что я вообще ожидал от Мари, отчего так затянулась эта горькая комедия, замешанная на наших и чужих судьбах? Зачем же ты так…
— Да, действительно. Давай, я тебе помогу подняться.
Мари в последнее время действительно изрядно потяжелела, ей порой было трудно двигаться, я терпеливо помогал ей выйти за калитку, мирился с этим чужаком за забором, тот уже даже не стеснялся, что я могу его увидеть. Ладно, не время сейчас для этого, всё старое, наносное, осталось в прошлом. И ворошить его попросту бессмысленно.
Кофе был готов мгновенно, мы сидели за столом, смотрели друг на друга, разговаривали тихими голосами… Но прошло наше время, звякнул сигнализатор. Это прибыл вызванный мною ещё с вечера аэрон.
— Я тебе помогу одеться, там всё-таки не так уж тепло.
Воздух на улице был свеж и удивительно сух. Летающая машина нетерпеливо помахивала крыльями в паре ярдов от калитки, я осторожно повёл Мари под руку. Ребёнок наш будущий мне казался в тот миг просто огромным, как вообще Мари умудряется передвигаться с таким животом?
И вот наш дом навсегда исчезает… Мне даже не приходит в голову обернуться, в последний раз глянуть… он же там, где-то внизу, и только потом у меня в голове проносится — я так и не попрощался с ним. Да, всё это остаётся тут, на планете. Выброшенное за борт за ненадобностью. Готовое исполнить любой приказ, любую прихоть своих хозяев, которых больше нет. Пустая скорлупа, которую уже навсегда покинул птенец… Это «Тьернон», выходит, птенец? Это средоточие неземной мощи?!
Надо же, до чего только не договоришься.
Несутся под днищем аэрона наши холмы, присыпанные там и сям неубранной из эстетических соображений осенней листвой. Некому, кроме того субъекта и его товарищей, будет отныне наблюдать всю эту красоту. Мы оставляем планету.
Я повернулся к Мари и аэрон послушно замер — посредине между небом и землёй. Именно тогда.
— Я понимаю, Мари, ты не хочешь лететь.
В ответ она напряжённо сжала веки и уж совсем жутким, судорожным движением склонилась чуть не к самой приборной доске аэрона. Побледнела, из её горла вырвался короткий хрип… Мне стало не по себе, я же почувствовал, что она и так вся в напряжении. Но тут же ещё не сформировавшееся ощущение было вытеснено диким ужасом наития: неужели что-то с ребёнком?!! Я не смог тогда предотвратить неизбежное, потому что слишком испугался за Мари, потому что не посмел хоть секунду уделить себе. Сразу вспомнились какие-то смутные разговоры между Медиками, сложный период беременности, возможны обострения. Я с трудом оторвал сжавшиеся пальцы от управления и потянулся к ней.
Всё отступило так же мгновенно, как и началось, но я уже успел всё испортить, чего уж сейчас сожалеть.
Мари вновь посветлела лицом, снова откинулась в кресле, глаза её раскрылись. Как будто ничего и не было. Я так и замер, с нелепо протянутой ладонью. Вроде бы всё в порядке, но что это было?
— Мари, с тобой всё… в порядке?
— С чего это тебе показалось?
— Показалось?
— Да. С чего?
Проклятие… мы совсем перестали друг друга понимать, ведь точно. Тогда я не мог этого оценить, но теперь… Видимо, уже тогда она была практически под… И вот, надо же, именно в тот момент я перестал колебаться.
— Мари, Полёт не завтра, он — сегодня.
Произносилось это с такой расстановкой, что зубы сводило. Проклятие, как дрожит рука… Она даже не поменялась в лице, осознавая сказанное.
— Хорошо, ложь за ложь… твоё право. Я и вправду собиралась в ночь перед Полётом исчезнуть, но поверь, я не могла иначе.
Ни чёрточки не дрогнуло на её лице, ни секунды паузы, ничего.
— Решение своё я даже не пересматривала, я люблю тебя, не его, а именно тебя. Что делать, если нам придётся расстаться? Только попытаться провести последние дни так, как будто всё в порядке. Я просто хотела сделать так, чтобы ты не страдал.
Всё во мне в тот миг обрывалось перед лицом осознания — она меня бросает. Вот так, перед самым Полётом, с моим ребёнком под сердцем. Болван, на что ты надеялся всё это время?! Где в этот момент оказалась моя решительность, моя давешняя уверенность в собственных силах? Теперь мне легко свалить всё на Него, память — услужливая штука в таких делах.
Однако силы сказать самому себе, что власть Его над людьми не может быть безграничной, у меня ещё хватает, иначе зачем мне лететь снова. Тогда я действительно сдался, силы воли не хватило. Тривиально струсил, хоть и неосознанно. Побоялся ответственности? Может быть.
— Ты… Прости меня, я, кажется, сделала ещё хуже… и зачем я тогда это всё?!!
Мари твердила это мне, ничего не соображающему, потерявшему последние ориентиры в реальности, но уже понимала, что всё идёт не так, как планировали мы оба. Расчёты Его… как они могли быть настолько точны без моей помощи, ведь я для Него был раскрытой книгой, она же… Мари, верно, ничего не понимала до самого конца.
Меня прошиб пот, я не мог смотреть ей в лицо, я не мог ничего связно сформулировать.
— Мари… ты не позволишь мне даже слова сказать в ответ?
Надо же, каким плоским и логически выверенным кажется этот диалог, который разворачивается передо мной на листе бумаги. Не таким он был, но как передать чернилам тот водоворот сумасшествия, что царил в те минуты в моей голове?!
Она оглянулась.
— Здесь опасно беседовать на такие темы. Я уверена в твоих способностях Пилота, но… Аэрон ненадёжен, давай сперва сядем.
Что в ней говорило тогда, действительно опасения за мою осторожность или же Его внушение? Он — не всесилен. По крайней мере — был. Я всё ещё уверен в этом.
И, уже там, внизу:
— Человечество, сколько минут до отправки оно тебе намеряло?! Полёт, Миссия, План… чего только не наговорили нам Учителя про наше прошлое да про наше будущее, как много высоких слов, да все подкреплены фактами! Оглянись вокруг, Действительный Пилот, что ты видишь? Планета, которая должна была стать подарком нам всем, превратилась в консервную банку, выброшенную за ненадобностью прочь с дороги! Ты же любишь этот мир, зачем же ты тоже… с ними…
Ох, как я тогда кричал, как молил, старался высказать все свои неосознанные страхи, всю свою неуверенность.
Мари же продолжала твердить:
— Человек уподобился штамму мерзких бактерий, не способных мыслить, не способных восхищаться, только расти, плодиться, вперёд, вперёд! По костям неведомого, исследовать которое нам некогда было сказано. Да что жалеть о том, чего не понимаешь, чего не видишь, о чём и думать забыл!.. Просто живи, строй, выкачивай из недр очередной планеты ресурсы, так чтоб под самую завязку, чтоб уже совсем ничего не оставить позади!
Я изнемогал под градом справедливых обвинений, я и сам всё это видел вокруг, не в силах сопротивляться, я падал ниц, безвольный, бессильный.
— Цивилизация… куда мы пришли с нашими поисками? Вырождающаяся популяция, мы почти разучились рожать детей, разрешены даже браки между родственниками, противоречащие любым законам природы. Мы деградируем. Мы не можем банально сохранить старый уровень коллективного бессознательного, а уж двигаться вперёд старыми темпами! Учителя уже не готовят новое общество, они пытаются удержать в руках ускользающее старое. И эта коллективная, наведённая слепота. Абсолютная, непробиваемая, могучая. На этой планете мы — разведчики, исследователи, а не смогли углядеть самого главного. Что нам жизнь, откуда ни возьмись оказавшаяся вокруг? Так… ещё один плацдарм для прыжка.
Я соглашался с ней, я не мог не согласиться. Его дух был разлит здесь вокруг, повсеместно, сколько нужно таланта, чтобы даже не попытаться Его заметить?! Но именно это было с её стороны неверным ходом. Ибо Мари всё равно не смогла. Она увидела страх в моих обезумевших глазах и… сделала то, чего ни в коем случае нельзя было делать. Отступила.
— Пойми, я не смею тебя винить в этом всём, не имею такого права, но и жить по твоей логике не могу.