По какой логике?!! Я в тот момент был уже совершенно неспособен соображать, и уж точно — не находил в себе сил сопротивляться, просто тупо стоял перед ней и молчал.
— Простое высказывание: мне хочется нашему ребёнку хорошего будущего. Здесь оно не может быть хуже, чем там, куда ты нас так зовёшь.
Я уже никого никуда не звал, просто молчал в ответ. А она уже достаточно приспособилась к ситуации, спокойно продолжая мне вычитывать:
— Ты же должен понимать, я всё равно останусь без тебя, пусть в этой треклятой банке, пусть здесь. Та судьба, которую ты себе выбрал — она уводит тебя от нас прочь. Ведь это только в сказках, что читал нам в детстве Учитель, отважные Пилоты за «год и девять месяцев» доводили Полёт до конца, а потом жили долго и счастливо… вероятнее всего, ты умрёшь в Пространстве, как два предшественника Третьего Действительного Пилота Илиа, так и не отыскав свою долгожданную Новую Планету. Вот она — реальность, а не та сказка, что тебе приснилась. Слышишь, проснись!
Если бы я оказался менее щепетильным, если бы она не принялась бы увещевать меня тогда, словно это я её ребёнок, если бы наша общая боль по-прежнему осталась остра, не притупившись со временем… стоило бы попытаться, а так — ситуация оказалась патовой ещё в середине игры. Мы оба проиграли.
Я поцеловал её, уже глядя на часы, уже снова жёсткий и энергичный. И План уже снова был со мной. И я уже готов был его воплотить в жизнь, сколь тяжёлыми бы ни были мои личные потери… на План не было жалко и всей жизни. Да, получилось так, что Мари сама меня убедила, что я прав, пусть и пытаясь уверить меня в обратном.
Аэрон позволит ей вернуться домой, среди Его людей были и Медики, так что во время родов с ней должно быть всё в порядке. Отчего-то, глядя на неё в последний раз, я думал не о том чувстве, что нас связало раз и навсегда, а о той мерзкой интриге, которую мне пришлось учинить, чтобы дать возможность состояться этому нашему разговору. Бессмыслица какая-то, сейчас я понимаю, что мы сделали всё, чтобы стало ещё хуже. И если бы только себе…
— Прощай! — крикнул я ей вослед. Она так верила в судьбу… что ж, пусть мои шансы и невелики, но я тоже начал в неё верить. План должен сработать, иначе к чему мне, и вправду, этот Полёт?
Мари растворилась в небесах, я же с сухими глазами вызвал по браслету другой аэрон. Он должен был отвезти меня в район орбитальной Стартовой Площадки, что располагалась тридцатью милями южнее пустого теперь здания Центра Управления. У меня оставалось ровно шесть часов.
«Тьернон», впервые — не «мой «Тьернон», он ждал меня там… в небе.
Странный человек, всей душой я стремился остаться, наперекор фактам, в противовес собственным страхам и собственному же призванию, как я его понимал тогда… чудовищный, жуткий, кровоточащий кусок моей собственной души оставался здесь, на этой планете. Его уже никогда не вернёшь, не пристроишь обратно, я понимал это даже отчётливей, чем теперь, но — не остался. Даже и мысли такой не было.
Прыжок во мглу небытия прошёл для меня таким обыденным, таким посторонним, будто это был не я сам, а кто другой, и тот человек не стоил и капли моего драгоценного внимания. Страшно… хм, я так думал, рассуждая об этом раньше, но когда мне пришлось поверить в абсолютную реальность произошедшего, в его неотвратимость, мне пришлось к тому же, одновременно, пересмотреть ту цену, которой мне оно стоило.
Шаг мой был твёрд, зрачки напряжённо вглядывались в окружающую меня реальность, руки точно знали, что делать. Какое, в таком случае, кому дело до моих душевных переживаний. Рок вёл меня именно туда, где прятались в тенёчке все, как есть, демоны моего собственного, камерного ада. С логикой старушки-судьбы не поспоришь, из всех зол она выбрала большее, видимо, тщась надеждой увидеть во мраке своего бессмысленного, по сути, существования хоть толику чего-то интересного, я же… я ей помог в этом.
Последний челнок отправлялся полупустой. На его борту собралось несколько дежурных сотрудников следящих станций да я, Действительный Пилот, стремящийся навстречу собственному Кораблю. На меня оборачивались, я же сидел в кресле абсолютно недвижимо, без тени эмоций на лице, и, кажется, даже задремал, поскольку абсолютно не запомнил момента причаливания к шлюзам «Тьернона». Выходя из пассажирской кабины челнока, я перехватил напряжённый взгляд его Пилота-навигатора, отчего-то замершего на пороге, тот явно хотел что-то спросить, но не решался.
— Персонал, не относящийся к группе прямого доступа, должен в течение часа быть зафиксирован в личных капсулах. Вы разве не слышали приказа по Флоту?
Он дёрнулся, как от пощёчины, в эту группу он, как и следовало из его низкого ранга, разумеется, не входил. Напоминать об этом лишний раз, будь я в нормальном состоянии, мне ни за что бы ни пришло в голову, тогда же нужно было что-то совершить нечто такое, что сделало бы меня более… действенной фигурой во всём происходящем. Хотя, что такое эта группа прямого доступа, так, лишние несколько дней, а потом — всё тот же сон без сновидений, вневременное существование в виде бездушного груза, упакованного в индивидуальные гибернационные камеры. Я должен остаться один. Теперь — именно должен.
Кабина Пилота, некогда обставленная и оформленная лично мной, уже добрых полгода служившая мне вторым родным домом… я почувствовал здесь только пустоту, заполнявшую некоторый объём пространства, пустоту и отчаяние. Но пути назад я уже не видел, как не вижу его и сейчас.
Надо же, подумалось, а я, оказывается, забыл стартовую последовательность. Хм, думать сейчас об этом смешно, конечно, я всегда могу прочитать её по листку, записанному ещё когда. Но сам прецедент… я действительно начал забывать. Понемногу, но необратимо, безвозвратно. Успею ли я? Теперь — не знаю, но по-другому и быть не может, иначе — всё — бессмысленно. А посему, отбросим эти пустые мысли.
Спустя четверо суток «Тьернон» отчалил. За эти дни я не смог поспать ни секунды, даже когда выдавалось свободное время. Я не успевал даже тривиально поразмыслить. Я механически исполнял свою роль. Когда же, повинуясь моим судорожным движениям, капсулирующее поле Ходового Реактора «Тьернона» начало впитывать невероятную мощь вторичных генераторов, когда крошечные цифры у меня перед глазами разом завертелись, замелькали, размазавшись в бесформенную серую полосу… десять, сто ярдов, миля, десять миль, сто миль в секунду… лишь тогда я испытал неописуемое, долгожданное облегчение. Больше не было места сомнениям, я начал то самое путешествие в никуда, которое все и всегда называли Полётом.
Что я чувствовал, глядя на чудовищное в своей реалистичности изображение удаляющейся во мрак космоса планеты? Прекрасной голубой планеты, которая, как казалось Пилоту, чьи записки я с таким интересом в своё время читал, должна была стать долгожданным раем для всего Экипажа… не суждено, что бы ни говорили те, кто остался вопреки всему. Но есть шанс всё это исправить. Посему я уже почти ничего не чувствовал, лишь проводил взглядом, да отчего-то наудачу скрестил пальцы.
А спустя ещё несколько почти незаметных по времени вахт, я остался и вовсе — один.
[обрыв]
Сорок Пятая Вахта.
Первые месяцы, когда работа за Пультом ещё в достаточной мере отвлекала внимание, всё было вполне хорошо, но позже, с появлением свободного времени, непрошеным сомнениям уже ничего не мешало вернуться. Часами я бродил по мостику, пытаясь заставить себя не думать. Перестать кружить затравленным зверем по одному и тому же заведённому кругу.
Космос вокруг. Годы прошли с тех пор, но я уже просто не могу отделаться от прежнего ощущения. Несмотря ни на что он оставался для меня запредельным раздражителем, способным повергнуть в ступор шока — в любой момент, не желая испрашивать моего на то дозволения. Когда на меня находило, я надолго замирал посреди рубки, не в силах вымолвить ни слова, поражённый до самого донышка измордованной своей души. Это помогало некоторое время, а потом меня посетила мысль, отделаться от которой я не смог до сих пор.
Выбор мой, он основывался на предположениях, пусть порождённых фактами, но фактами исключительно вторичными, не могущими служить прямым доказательством чего бы то ни было конкретного. Это меня изводило, заставляя бросать Пилотирование. Хотя бы на секунду, необходимую для того, чтобы хоть попытаться сосредоточиться. Хоть на миг — частица свободы… Доказательства остались там, позади, за тушей Двигательных Отсеков, они продолжали удаляться от меня с катастрофической скоростью, каждая секунда делала меня дальше от разгадки, я же мучительно недоумевал, как же мне быть со всеми этими вопросами, как упрятать их от себя подальше. Пилотирование не терпит такого к себе отношения, если всё будет продолжаться, то я, в конце концов, допущу ошибку. А тогда моим планам в досрочном порядке придёт конец. Вместе с «Тьерноном» и миллионами его безмолвных пассажиров. В тот день я всё-таки сдвинулся с мёртвой точки, сдвинулся так, что до сих пор не могу остановить своё падение в неожиданно разверзшуюся подо мной бездну.
Какой до странности шаткой штукой оказалось то, что я полагал вовсе неизбывным. Меня предал я сам.
Одна фраза, неведомо зачем засевшая у меня в мозгу, она всплыла на поверхность моего уже тогда, я это прекрасно сознаю, воспалённого сознания в самом начале моей Сорок Пятой Вахты. Ровно через полгода после Старта. С самого утра по Корабельному Времени.
«Все данные говорят о том, что ваша нервная система уже была неоднократно, а, быть может, и будет впредь подвергаться ментокоррекции глубокого уровня. Не зная наверняка, где искать, я бы ни за что не обнаружил изменений».
Дежурная фраза, некогда оброненная бездушной машиной, теперь свербела во мне день за днём, раз от раза всё сильнее обжигая меня изнутри, отвлекая от прошлого, ведя меня, как мне тогда показалось, в будущее… Останавливало меня от решительных действий лишь одно.
«Результаты неутешительны, попытка принудительно высвободить блокированную память повлечёт за собой катастрофические последствия».