ении трех лет, что я была замужем, я не жила в этом мире — я была в раю. Счастье не может быть вечным: Не предавайся отчаянью, это слабость, недостойная тебя. Не бойся за меня, я все вынесу. Ты упрекаешь себя за то, что сделал меня кем-то вроде соучастницы такого преступника, как ты. Я самая счастливая из женщин. Письмо, которое ты мне написал, показывает все величие твоей души. Ты говоришь, что у тебя никого в мире нет, кроме матери и меня. А двое и даже скоро трое твоих детей — зачем их забывать?! Нужно беречь себя для них больше, чем для меня. Ты способен учить их, твоя жизнь будет для них большим примером, это им будет полезно и помешает впасть в твои ошибки. Не теряй мужества, может быть, ты еще сможешь быть полезным своему Государю и исправишь прошлое!»
Судьба декабристов была неизвестна. В первые месяцы ареста разлука неизмеримой тяжестью давила на близких им людей. Доходили слухи, что император решил всё руководство бунтовщиков предать смертной казни. Александра день и ночь молили Господа о спасении мужа. Мужество её не знало предела, несмотря на свою беременность, она делала всё, чтобы облегчить участь Никиты. Выполняя тайную просьбу мужа, Александра уничтожила все документы, рукописи, книги, связанные с восстанием. Писала в тюрьму нежнейшие письма:
«Если б я имела возможность хоть изредка видеть тебя, ничто на свете меня бы не сломило, никакое физическое несчастье; я согласилась бы стать глухой, парализованной, лишь бы не расставаться с тобою, и всё равно была бы счастлива!..»
Мать Никиты словно стала еще меньше ростом, глаза ее ввалились и потускнели от слез, по ночам мучил долгий, лихорадочный кашель. Но каждый день, несмотря на нездоровье, они с Александрой Григорьевной нанимали прогулочную лодку, и та часами скользила по каналу вдоль стен Петропавловского равелина. Лёд на Неве недавно вскрылся, и отдельные льдины плыли по воде, стукаясь о дно барки. С севера дул пронизывающий холодный ветер. Зябко кутаясь в меховые пальто, они вглядывались в узкие окна крепости, в надежде увидеть какой-либо знак. Иногда Александра вытаскивала из рукава батистовый платочек и махала им в надежде, что Никита увидит, заметит их.
Следствие по делу декабристов длилось полгода. Екатерина Федоровна не жалея денег, подкупала охранников, часовых, даже пыталась дать взятку коменданту крепости Сукину. Благодаря её стараниям узники Петропавловской крепости имели постоянную связь с родными. Никита попросил Сашу, чтобы она заказала свой портрет и передала ему. Александра заказала портрет-акварель у известного художника Петра Фёдоровича Соколова. Художнику удалось передать не только её нежную красоту, но и присущее ей благородство, обаяние и внутреннюю чистоту.
В январе 1826 года комендант Петропавловской крепости «с высочайшего соизволения» передал Муравьёву от жены ее портрет. С той поры Никита Михайлович не расставался с ним ни на минуту. Он писал Александре:
«Портрет твой очень похож и имеет совершенно твою мину, большое выражение печали. Он не слишком велик и вовсе не беспокойно его носить. В минуту наибольшей подавленности, мне достаточно взглянуть на него и это меня поддерживает. Милая Сашези, укрепляй себя, не предавайся печали: Твои письма и письма маменьки, производят на меня такое впечатление, будто самый близкий друг каждый день приходит побеседовать со мной. Время от времени я перечитываю всю мою коллекцию, которая стала теперь довольно многочисленной. Моя мысль не в тюрьме, она все время среди Вас, я Вас ежечасно вспоминаю, я угадываю то, что Вы говорите, я испытываю то, что Вы чувствуете».
Екатерина Федоровна сердцем слышала, что никогда больше не увидит ни Никитушки, ни Александра. Но, спрятав боль в самые глубины души, она упорно писала прошение за прошением на имя Государя Императора. В день тезоименитства Государыни Императрицы Александры Федоровны она написала:
«Всемилостивейший государь! Только отчаянье, в котором я нахожусь, могло придать мне смелости просить Ваше Императорское Величество в такой радостный день рождения Всемилостивейшей Государыни! Услышьте голос рыдания, и мольбы несчастной матери, которая припадает к Вашим стопам и обливается слезами. Проявите божественное милосердие, простите заблуждение ума и сердца, вспомните об отце их, который был учителем Государя. Всемилостивейший государь! Спасите несчастное семейство от гибели, всю жизнь буду молить Творца сохранить Ваше здоровье, сниспослать Вам всяческие блага!
Верноподданная Вашего Императорского Величества — Екатерина Муравьева».
Письмо, осталось без ответа.
После следствия, десятого июля 1826 года Захара Ченышёва, Никиту и Александра Муравьёвых осудили по первому разряду, приговорив к каторжным работам на двадцать лет и вечное поселение в Сибири. После долгих хлопот родных срок каторги уменьшили до пятнадцати лет, всё остальное, оставив без изменения.
Десятого декабря 1826 года, полгода спустя после приговора, Никиту Михайловича Муравьёва, некогда блестящего офицера, адъютанта Гвардейского Генерального Штаба, выпускник Московского университета как обыкновенного преступника заковали в кандалы, и отправили по этапу в Сибирь.
Екатерина Федоровна вместе Александрой узнали о дне отправления узников в сибирскую каторгу, и ждали их на почтовой станции вблизи Петербурга, где тюремный транспорт останавливался на некоторое время. Мать сумела увидеть своих сыновей в последний раз. Ценой немалой взятки им разрешили обменяться несколькими словами с арестантами, передать деньги, необходимые в столь долгом пути. Обе женщины сквозь нескрываемые слезы улыбались Никите и Александру, махали руками их товарищам по горестной судьбе — Анненкову и Торнсону.
Опечаленная мать чувствовала, что, может быть, больше не услышит голосов своих любимых сыновей. Она смотрела на их кандалы и в отчаянье ломала руки. И в этом крайнем оцепенении она неожиданно расслышала голос Саши:
— Матушка! Я решила последовать следом за Никитой, чтобы разделить его участь.
до вынесения приговора, Александра, начала хлопотать о разрешении, разделить участь мужа. Самоотверженная, любящая, преданная жена, она не могла оставить Никиту без своей поддержки в столь трудное для него время. Ровно через год после декабрьских событий ей поступило «высочайшее разрешение» — ехать в Сибирь. Стиснув в руках кружевной платочек, она стоя выслушала условия, что зачитал ей жандармский офицер:
— Александра Григорьевна Муравьёва, урождённая графиня Чернышёва, имея непреклонное желание разделить участь своего мужа, государственного преступника Муравьёва Никиты Михайловича, осужденного верховным уголовным судом, отрекается от дворянских привилегий и звания, переходит на положение жены ссыльнокаторжного, вследствие чего её ограничивают в правах передвижения, переписки, распоряжения своим имуществом. Её детям благородного звания, родственникам и другим лицам недозволено отправляться за ней в Сибирь. Её дети, рождённые в Сибири, будут считаться казёнными крестьянами. — Не унизившись до слез, Александра, молча, все подписала.
Многочисленная дворня, штат учителей, доктор, домашний художник, крепостной оркестр обслуживали Чернышёвых и частых их гостей. Воспитанная среди роскоши, Саша с малолетства чувствовала к себе внимание и любовь матери, отца и прочих родных. Теперь, добровольно подписав «условия» она теряла весь этот пышный свет, с его балами и роскошью, с его заграничными вояжами и поездками на кавказские «воды». Её отъезд был вызовом всем членам царской фамилии и петербургскому бомонду. Решение жён декабристов следовать в Сибирь за мужьями, разделило, раскололо блестящее светское общество. Им откровенно сочувствовали и открыто ненавидели, тайно благословляли и тайно завидовали их отваге.
Накануне нового — 1827 года юная светская красавица двадцати трёх лет, собиралась в дальнюю дорогу. Сибирь в те времена была концом света за тридевять земель. Для самого быстрого курьера более месяца пути. Бездорожье, разливы рек и огромное ледяное пространство Байкала, который предстояло переехать. Но больше всего леденил душу ужас перед сибирскими каторжниками — убийцами и ворами.
Уезжая, Александра Григорьевна сердцем знала, что навсегда оставила на руках свекрови своих малолетних дочерей Катю и Лизу, и крохотного сына Михаила, родившегося уже после всех тревог, волнений и суда над декабристами.
Несмотря на то, что спешила ехать вслед за мужем, Александра ненадолго задержалась в Москве. На прощальном вечере, который устроили родные Муравьевых, Александр Сергеевич Пушкин передал ей рукопись стихотворения, написанное Ивану Ивановичу Пущину, его товарищу по Царскосельскому лицею:
Во глубине сибирских руд
Храните гордое терпенье,
Не пропадет ваш скорбный труд
И дум высокое стремленье.
Несчастью верная сестра,
Надежда в мрачном подземелье
Разбудит бодрость и веселье,
Придет желанная пора:
Любовь и дружество до вас
Дойдут сквозь мрачные затворы,
Как в ваши каторжные норы
Доходит мой свободный глас.
Оковы тяжкие падут,
Темницы рухнут — и свобода
Вас примет радостно у входа,
И братья меч вам отдадут.
Она взглянула на строки и не смогла даже заплакать — от щемящего сердца восторга перехватило дыхание. Склонив голову в кружеве черной шали — Саша протянула Пушкину руку, а когда он приблизил ее к губам, то осторожно поцеловала курчавые завитки на голове.
— Сохрани Вас Бог! Вы — великий Поэт. Не знаю, как и сказать! — прошептала она. — Я непременно все передам Ивану Ивановичу и Никите. За них Вам — моя признательность, мое восхищение.