Только Синевич отреагировала вполне адекватно.
— Ну вот, свадебное путешествие на автобусе по пампасам у нас уже было, началась семейная жизнь, — почти пропела она. — Мужик похмельный, жен сейчас гонять будет. Традиция и тенденция, однако, налицо.
— А чему тут быть довольным?
Я оглядел всех, остановившись взглядом на каждой. Красивые они. Но не ко времени любоваться, сейчас мне их строить надо.
— Где-то тут была моя старшая жена — самоназначенка. — Я демонстративно заглянул под столик. — Никто ее не видал?
— Разуй глаза, Жора. Тут я, через два человека от тебя, — с легким недовольством подала голос Ингеборге.
— И правда, — отметил. — Здесь она. Тогда законный вопрос: заказ кто делать будет? Пушкин?
— Ну мы думали, что ты сегодня нас угощаешь, раз позвал, — протянула Альфия.
Лично мне не жалко, да и не в лом было их сейчас покормить за свой счет, тем более, что в этом месте все стоило какие-то копейки. Но с чего-то надо начинать застраивать[207] коллектив.
— Угостил я вас один раз, вчера, зато по-крупному, когда выбил каждой по пять тысяч экю. Это, между прочим, больше шестнадцати тонн баксов, если считать по меркам Старой Земли. Вам мало? Здесь это пара лет безбедной жизни. Плюс жранье наше вчера у Арама с пивом, и сухие пайки от него же. За просто так? Тут за красивые глазки деньги дают при очень даже дополнительном сервисе. До гланд и далее…
Все молчали. Видать, мента рожают.[208]
— Думаю, только за это не я вам, а вы мне шикарную поляну должны накрыть как минимум, — резюмировал тему.
— Ну ты бы хоть намекнул, — возмутилась Бисянка, — мы же не телепаты. Да и не против никто, я думаю. Ну не здесь же тебе поляну накрывать? Несолидно как-то.
— Намекать, Танечка, вчера некогда было, если помнишь, что творилось, — ответил я ей и снова повернулся к Прускайте: — Ингеборге, ты, как старшая жена, организуй, пожалуйста, коллектив к питию кофе и поеданию всего, что тут есть.
Она все-таки откровенно тупила и не врубалась в ситуацию. Пришлось пояснить:
— Я не прошу тебя за всех платить. Я сказал — ОРГАНИЗУЙ. Или я непонятно выразился?
— Как организовать-то? — Литовка смотрела на меня непонимающими глазами.
— Как пикник на обочине, — ответил. — Назначь дежурных по камбузу, на сегодня. Потом других назначишь, по очереди. Собери заказы. Потом проследи, чтобы все сдали посуду и за себя расплатились. И вообще. На тебе, как на старшей жене, висит все хозяйство гарема. Соответственно, и взносы на него тебе рассчитывать и со всех собирать. И держать общую кассу. Тогда и не надо будет каждый раз в очередном кафе скидываться. Я также внесу свою долю. К тому же если не забыли, скоро нам в дальнюю дорогу, — я всех оглядел и повторил, для особо одаренных: — Очень дальнюю. Примерно как от Кишинева до Урала. А это как минимум еда, вода и топливо. Все надо будет рассчитать так, чтобы не оказаться, не дай бог, одним посреди широкого поля с милыми зверушками вокруг, — тут я всхлипнул слезно, — с одним наганом. — Последняя сентенция их, чую, проняла.
— Ладно, приступай к обязанностям или будем выбирать новую старшую жену, — этим предложением я и закончил свою речь.
Выборы назначать не пришлось.
Вывод: личный состав построил вроде знатно. Вон как зашестерили шустро, прям электровеники.
Все правильно: султан я или не султан? Да скорее и не султан — тому три жены всего полагалось, если верить акыну[209] Никулину. Я сейчас этот… Как его… Халиф. Да. Халиф Жора ибн с Похмела. Реально улыбнуло. Надо же, мне мои шутки юмора нравятся, а вот окружающим не всегда угодишь. Странно.
Альфия, назначенная дежурной по алфавитному порядку имени, нарисовалась рядом и поставила передо мной большую фаянсовую кружку с кофе.
Кофе был с молоком. Латте, наверное: до кофе по-варшавски вряд ли это негр додумается. Кругозор не тот.
Альфия постояла еще немного рядом, переминаясь с ноги на ногу, и, не утерпев, спросила:
— Жора, ты еще чего-нибудь конкретного хочешь? Или дать меню?
— Тебю-ю-ю? — Я повернулся и делано-удивленно посмотрел на нее снизу вверх, пытаясь схватить ее взгляд. — А знаешь, Аля, это идея! — Тут я взял и ущипнул ее за тугую попку. — Вот только кофе попью.
— Да ну тебя с твоими приколами. Давай кофе пей быстрее и чашку отдавай на мойку, — поторопила красавица.
Она почесала ягодицу, приговаривая:
— Дурак, синяк теперь будет.
— Ты как к мужу обращаешься? — наехал я на нее.
— Знаешь, Жора, мужа я бы в такой ситуации просто убила. Сковородкой.
— Ой, какие мы нежные недотроги. — Я уже смеялся в голос, да и остальные поддержали.
— Ну прям целочка-невредимочка, — развел я руками.
Девки за столом уже катались от смеха.
— Щас как дам больно, — возмущенно махнула Аля у меня над головой подносом.
— Ингеборге, обеспечь порядок среди личного состава младших жен. А то они вот уже безобразия нарушают в общественном месте, — пожаловался я притворно.
Прускайте показала Альфие кулак.
Та фыркнула и пошла на свое место, демонстративно вертя попой, как недовольная кошка хвостом.
Надо сознаться, аппетитная у нее попка, красивей, чем у Насти Кински[210] в лучший ее сезон. Знает же, стервь, чем надо вертеть под носом у мужика в полном расцвете сил. Так бы и погладил, да уже далеко ушла. Не дотянусь.
— Так, — оглядел я снова свой «гарем», — Джамиля, Саида… Тьфу, ты пропасть! — Вздохнул глубоко и продолжил: — То есть: Роза, Татьяна, Ингеборге, Альфия, Анфиса, Ярина, Оксана, Дюлекан, Галина, Екатерина, Сюембюль, Сажи и Наталия. Никого не забыл?
Ответом было вроде бы молчание, но постоянный гул от тихих перешептываний ощущался явно.
— Тогда собрание нашей пионерской дружины имени пионерки-героини Дуни Кулаковой объявляю открытым. Ведущий собрания — пионервожатый Жора.
Шутка юмора про Дуню Кулакову опять не прошла. М-дя, не мужской коллектив.
«Пионерки» отслушали все в пол-уха, лениво дергаясь только на свои имена, и дальше все по новой: бу-бу-бу. Перешептываются, как школьницы на неинтересном уроке.
Ладно, думаю, аудиторию берут не нудными лекциями, а берущими за душу аргументами. Вот такой я каламбурщик. Прикинул к носу, а потом явил свой аспект и поднял атрибут.
— На повестке дня нашего пионерского сбора половой вопрос.
Тут все встрепенулись и даже бубнить перестали.
Ага… Уже интересно? Ну так внимайте.
— Выносится на обсуждение отряда персональное дело пионерок Кончиц Оксаны и Урыльник Ярины.
Сделал паузу.
Слушают уже внимательно. Что же хотели? Классика жанра!
— Итак, дорогие мои, — это уже персонально к Кончиц с Урыльник обращаюсь, — что вы можете доложить родному коллективу о своем проступке? И заодно объяснить, как вы дошли до жизни такой?
Наступила тишина. Тихая такая тишина.
Виновницы торжества глазки в стол попрятали и сидят, как мыши под веником. Будто и не к ним обращаются.
Ну, пошло-поехало, как у Галича: «а как вызвали меня, то сник до робости, и из зала мне кричат: давай подробности!» Не меняется народ от смены политических режимов и изменения экономического уклада. Тем более от простой перемены планеты.
— Ну что молчите? — надавил слегка голосом. — Расскажите всем про вчерашнее. Интересно же народу, зачем его полиция весь вечер вчера трясла и на уши ставила.
— А че рассказывать-то? — ушла в несознанку Урыльник, пряча глаза уже под стол.
Ну прям гимназистка, которая случайно в школьном туалете разбила унитаз, на ковре в кабинете завуча.
Я посмотрел в глаза Ингеборге.
Та ответила понимающим мне взглядом. Вздохнула и попросила:
— А ты с самого начала давай. С того момента, как вы вчера отсюда ушли.
— Да ничего такого и не было. Шли и шли. По сторонам глазели. Потом к нам эти, из крутой тачки пристали. Кататься звали. В ресторан на берегу моря…
Я в это время в упор смотрел на Катю. И напряженно думал: сдаст она хохлушек или не сдаст?
Та поначалу прятала от меня глаза, но потом подняла их и посмотрела с каким-то неясным вызовом.
А я ей взял и подмигнул задорно.
Господи, как мало надо человеку для счастья. Вся аж просияла, как восходящее солнышко, что майским утром разгоняет утренний туман от речки над заливным лугом.
Я искренне улыбнулся в ответ.
Как это приятно — делать человека счастливым, хотя бы на пару секунд.
— А когда мы отказались, то они нас похватали и в машину затолкали, — добавила Оксана.
— Потом привезли в какой-то подвал, отобрали деньги, документы и избили, — заплакала Ярина, утирая глаза рукой, попутно счищая ею тональный крем с синяка. — Ничего не объяснили и сразу бить. По лицу-у-у…
— А что они от вас хотели? — спросила Бисянка.
— А мы знаем? Мы по-ихнему ни бельмеса, — оправдывалась Оксана. — Спросят криком, гыг-гыр-гыр, потом еще что-то крикнут, и по морде кулаком. А за что?! — Она перешла на повышенные визгливые тона. — Потом в подвале сидели, запертые, без сортира. С парашным ведром вонючим. Долго. Потом военные пришли и освободили нас. Вот и все.
— Еще вояки переписали нас, вместе со всеми девчатами, кого оттуда вынули, — добавила Урыльник. — Сказали, что новые айдишки нам выдадут, взамен утраченных. А мы им новые фамилии сказали. Здесь же это можно.
— И как вас теперь называть? — спросила Буля тоном уполномоченного КГБ по району.
— Я теперь Ярина Бандера, а она, — кивнула Урыльник на Кончиц, — Окса фон Штирлиц.
Я, конечно, понимаю, что пять минут здорового смеха заменяют килограмм морковки, но в таких количествах каротель могут потреблять только кролики. Чуть со стула не грохнулся. И был бы тогда, как любит говорить Ругин, «пацталом».
А негр за стойкой, наверное, думает, что мы тут анекдотами друг друга развлекаем. У нас, у русских, жизнь круче любого анекдота.