— Женатый. В Ордене все семейные. Ты лучше скажи, как он тебя назвал? Я не поняла.
Заметила, однако. Значит, слушала внимательно.
— Это архаичная вежливая форма обращения в Индии. Так белых джентльменов обычно «саибами» называют. Совсем почтительно «баба», то есть «отец», как этого отшельника. К леди обращаются «рани». Более простое обращение — «диди», то есть «сестра».
— Все-то ты знаешь! И орденцы тобой интересуются. Этот Эрик явно большой человек. И тебя к себе в машину пригласил. Смотри, чтобы завтра обо всем с ним договорился! Если будет работу предлагать, не вздумай отказываться! Ты меня понял?!
Говорила Галя с напором, тоном, не допускающим возражения. А в эмоциях опять целый коктейль. Там и надежда, и недоверие, и раздражение, и даже тоска. Может быть, чуть-чуть уважения, хотя, скорее, недоумения. В смысле что же эти большие дяди во мне нашли? Ведь тюфяк тюфяком. Хотя, возможно, я на нее и наговариваю. Читать эмоции — совсем не так просто, особенно когда среди них нет доминирующего чувства.
Вообще-то я очень не люблю, когда на меня повышают голос и начинают что-то требовать. Но скандалить мне хотелось еще меньше. Поэтому ограничился замечанием:
— Галя, не заводись! Раз пригласили — поговорим. Но только ты заранее губы не раскатывай. Как-то это слишком сказочно, чтобы за нами сами гонялись люди, работать у которых мечтают все, но почти никого не берут. Скорее разговор будет очень предварительным. Но если предложит что-нибудь хорошее, сама понимаешь, отказываться не буду.
К сожалению, Галя возвращалась к этой теме еще раз двадцать вечером, пресекая тем самым мои поползновения на секс, и сразу же вспомнила о ней утром. Совсем на ней зациклилась. Я уже даже кивать в ответ перестал, не то что отвечать.
Вообще в последнее время она меня стала чаще раздражать, чем радовать. Я надеялся, что с Галей, как с одноклассницей, с которой мы вместе росли, у нас взгляды на жизнь будут ближе. Но что-то повторяется моя вечная история с девушками. Все они пытались меня по своему уставу строить. И никого такой, как есть, я почему-то не устраивал. Даже странно. Ведь критерием успешности для большинства девушек является карьера ее избранника. А с ней у меня всегда было все неплохо, хотя я специально ею не занимался. Учился хорошо, остался в аспирантуре на бюджете, даже некоторый авторитет в научных кругах приобрел. Входил в редколлегии нескольких журналов, причем иностранных. Здесь тоже вот артефакт меня отметил, и Орден интересуется. Так что их не устраивает? «Их» — в смысле Галю.
Неожиданно для себя я обнаружил, что, пожалуй, без большого сожаления отдал бы ее «в хорошие руки». Не чужой человек, но родным никак не делается. Хорошая жена, наверное, высшая ценность в этой жизни. Но жена, которая тобою вечно недовольна, это о другом…
К тому же меня история с этими развязными военными сильно задела. Ведь Галя, получается, специально маршрут растягивала, чтобы с ними до прибытия в РА встретиться. Зачем, спрашивается? Чем ее эти офицерики пленили? Ведь и виделись мы с ними всего ничего, и были они изрядно выпимши. Однако же вот какую схему разработала. И то, что ребята эти оказались бесперспективными, вовсе не говорит о том, что я ей стал больше нравиться.
Впрочем, мы всего третий месяц как вместе, запас первоначального терпения иссяк, а притереться друг к другу еще не успели. Рано кричать, что «все пропало». Вот устроюсь в Орден, ее мечта осуществится, она успокоится — и жизнь наладится. Возможно.
Несмотря на то что отправление каравана должно было быть довольно ранним, проснулся я с большим запасом. И при этом выспался. Мне буквально трех-четырех часов сна стало хватать. Немного напрягает, но чувствую я себя при этом хорошо, так что списываю эту особенность своего организма на симбиота. В общем-то удобную особенность.
Чтобы не будить Галю, остался лежать и занялся бусинами. Наконец-то! В первый раз попалось заклинание, возможно, даже полезное, но я ему разумного применения не вижу. «Повышение плодовитости». Что-то из сельского хозяйства, в котором я ничего не смыслю. Разве что на даче у родителей была грядка огурцов — и, по сути, тоже грядка картошки. Но для картошки повышать плодовитость ни к чему. Картофелины — клубни, а не семена. А вот для огурцов, возможно, польза и была бы. Больше цветов — больше плодов. Или в плодах стало бы больше семечек? Ну на фиг. Возможно, для плодовых деревьев заклинание могло бы быть полезным, но там цветов и так больше, чем дерево может вырастить. Может, колосья зерновых крупнее станут? Не знаю. Инструкции в очередной раз не приложили.
Зато мелодия довольно заливистая, и нот много. К счастью, память у меня хорошая, музыкальный слух — тоже, так что за пару часов заклинание разучил. Но применять не стал. Еще Галю ненароком задену. Она таблетки от беременности принимает, а тут я ей стану плодовитость повышать… Даже вспотел от такой перспективы. Детей нам с ней заводить явно не ко времени. Особенно с учетом появлением опасений — сладится ли у нас семья вообще?
Нет. Негативные мысли убрать. Смотрю второе заклинание. Времени учить уже мало, скоро вставать, собираться надо будет. Но — интересно. К тому же стал я в свои силы верить. До сих пор все заклинания за два просмотра выучить успевал, все бусины на месте остались. Как и можно было предположить, второе заклинание — антипод первого. «Уменьшение плодовитости». Совершенно идиотская формулировка. Если бы было «прекращение», «прерывание», «запрет» или что-нибудь подобное, я бы понял. А так какой смысл? Одна радость, мелодия та же самая оказалась, только из мажорной тональности в минорную переложена. Можно сказать, и учить не надо. Хотя то, что сами мелодии я выучил, еще не является гарантией, что я их исполнить смогу правильно. Надо будет немало тренироваться. Только лучше это делать в пустыне. Хотя как же тогда результат проверить?
Как оказалось, Стептон и Аткинс ждали нас в лобби, так что завтракать мы пошли все вместе, дружной компанией, хотя никакой дружбы между нами нет, и утренний прием пищи превратился для меня в деловую встречу с трудными переговорами. Галя этого, пожалуй, не замечала (или игнорировала), так что была очень оживлена, сияла улыбками и расстреливала обоих орденцев глазками в упор. По крайней мере, на мозги мне капать перестала.
Никаких серьезных разговоров при этом не велось, так, легкое прощупывание друг друга. Я задал несколько завуалированных вопросов о полномочиях Стептона, он вежливо поинтересовался моими успехами на ниве написания диссертации. Намекнул, что есть возможность организовать защиту в заочной форме и получить вполне законные корочки PhD от какого-нибудь американского университета. На вопрос, зачем здесь может быть нужна ученая степень, если нет ни НИИ, ни вузов, он с улыбкой ответил, что не надо быть столь категоричным. И в Ордене вопрос о доплатах за степень уже подымался и, возможно, будет решен положительно в самое ближайшее время.
Говорил вроде серьезно, но по тону было очевидно, что это — не мой случай.
Впрочем, развития тема не получила, так как рассиживаться времени у нас не было, пришла пора перебираться в машины.
Вынес вещи и проводил Галю до грузовичка, в котором на месте водителя уверенно расположился Томми Аткинс. Получил от нее очередное напутствие «грозным» шепотом. Звучало довольно забавно, но она была предельно серьезна, так что я покивал, выражая покорность и согласие. Сам ей пожелал не переживать. Все, что ни делается, к лучшему, так что все у нас будет хорошо.
Затягивать сцену было некогда, стоявший неподалеку Стептон уже проявлял нетерпение, так что пришлось мне перебираться в орденский броневичок.
Провел он меня не в кабину, а в десантный отсек, который оказался переделан почти на уровне жилого блока моего грузовичка. Столик, достаточно удобные диваны вдоль стен. Приглядевшись, понял, что спинка дивана — на самом деле сложенная койка верхнего яруса. Так что за образец тут брали купе спального вагона. Потолок несколько ниже, зато в длину больше. В общем, неплохо.
В «купе» уже сидел один человек. На вид — сорок с чем-то лет, облик типичного «доброго доктора». Правда, оказался он не медиком, а профессором Виктором Дорном. Главным ученым Ордена, изучающим наследие Ушедших.
Однако моя радость от встречи с коллегой оказалась преждевременной. К археологии он никакого отношения не имел. А вот к медицине и биологии все-таки самое непосредственное. Профессор пытался разобраться, по каким критериям артефакт отбирает тех, кому он выдает браслеты. Также его интересовал процесс освоения упсурами заклинаний и возможность его оптимизации. То есть видел он во мне совсем даже не коллегу, а подопытного кролика.
Профессор Дорн буквально засыпал меня вопросами. Некоторые он просто обозначал, как темы более подробного разговора. Например, мои условия проживания и мои интересы в раннем детстве. Попросил быть готовым рассказать о себе вообще все. Включая интимные подробности. На несколько вопросов о моих успехах в обучении в школе и в университете я даже дал какой-то поверхностный ответ. Какое у меня айкью и как оно менялось с годами, я без понятия. Ни разу не проверял. Мне вообще все эти англосаксонские заморочки всегда были неинтересны.
Тогда он начал выспрашивать про мои ощущения в артефакте, и я не выдержал:
— Профессор, мы с вами фактически незнакомы, а вы уже устроили мне целый допрос и, судя по всему, намерены его продолжать даже не до конца поездки, а до скончания века. Простите, меня это не устраивает. Я вообще не понимаю, почему я должен с вами разговаривать. Господин Стептон, если этот малоприятный разговор и есть единственное дело, ради которого меня сюда пригласили, я вынужден буду просить вас немедленно пересадить меня в мою машину.
Стептон сидел, откинувшись на диване, снисходительно улыбаясь. Всем своим видом он показывал, что его вся эта, с моей точки зрения, безобразная сцена искренне развлекает. Вроде как дети в песочнице совочек не поделили. «А вот и не подеретесь!» — потому что не умеете. Только глаза у него при этом были жесткими.