Ответа не дождался. Самого обезьяна — тоже. Чем-то своим занят и счел ниже своего достоинства отвечать. Ладно, позову по-другому:
— Вождь! Этот человек считает себя тут самым главным! Он тут всей едой распоряжается!
Хануман появился. Хмурый:
— Бить его пойдем?
— Не бить, на место ставить.
— Надо постараться.
У Вождя даже мысли более понятными стали от осознания серьезности момента. Не любит он, когда кто-то на его главенство покушается.
Посадил его к себе на плечо. Ему это нравится. Смотрит на всех сверху. Чувствует себя уверенней. И вообще приятно, когда тебя на руках носят.
Толпа проводила нас на территорию ашрама, а потом резко и скромно повернула в сторону зала (храма?) для медитаций. Наверняка там не молиться будут, а мои кости перемывать. Или сплетни — тоже разновидность мантр?
Жилище отшельника, по крайней мере в той части, где он проводил «прием населения», роскошью не поражало. Скромностью, впрочем, тоже. Это, несомненно, был дворец, но без излишеств. Просторные, светлые помещения, пол, стены и потолок — из белоснежного известняка. Но ведь не из мрамора или самоцветных камней. Стены гладкие, никакой резьбы или орнаментов. Кое-где стены были украшены ликами святых, героев эпоса и портретами самого хозяина ашрама, но это были не картины, а отпечатанные в типографии плакаты. По-моему, их просто скотчем приклеили. Мебели по дороге тоже почти не попадалось, только редкие каменные скамьи, еще реже — полки и тумбы. С вазами, например. Но для Индии это нормально.
Наконец провожающий ввел меня в очередную комнату (метров на пятьдесят), отделенную от предыдущей занавеской. Сам застыл на пороге, но меня направил идти дальше.
В комнате у одной из стен часть каменного пола полукругом была приподнята сантиметров на тридцать. Именно там прямо на полу (на ковре) сидел в позе лотоса Баба-Сатьи. В комнате он был не один. Перед ним, но вне помоста, стоял, почтительно склонившись, одетый в европейский костюм индус. Лет сорока на вид. Отшельник его чему-то поучал, а тот внимал. К сожалению, на каком-то местном диалекте, так что о чем шла речь, я не уловил. Да и не так это важно. Суть понятна. Передо мной разыгрывалась классическая пантомима, целью которой было показать очередному посетителю, насколько важен и насколько занят большой начальник, к которому он вошел. Чтобы проникся. Стандартный прием, используемый почти всеми начальниками. Вроде уважение проявил, не заставив ждать в приемной, а на самом деле показал посетителю его ничтожество. Да, если в кабинете нет предыдущего посетителя, то начальник с важным видом что-то записывает. В крайнем случае говорит по телефону.
Наконец, хозяин кабинета сделал отпускающий жест рукой, и господин в костюме (сам отшельник был одет в какой-то свободный балахон), сохраняя наклон туловища, попятился задом к дверям с другой от меня стороны. Только теперь Баба-Сатьи повернул ко мне голову. Обезьяну на плече проигнорировал и заговорил.
— Извините, юноша, — на хорошем английском обратился он ко мне тоном, в котором не было и намека на извинения, — дела. Ввожу этого молодого человека (а самому-то сколько лет?) в круг его обязанностей. Это бывший министр финансов нашей страны, который вдруг вздумал меня учить, как добывать деньги на добрые дела. И почему-то решил, что поворот реки — доброе дело. Пришлось забрать его с собой, чтобы он научился приносить людям реальную пользу. В принципе он неглуп, это ему бывший первый министр голову задурил.
Вот тут я действительно проникся. Уточнять, куда делся бывший первый министр, ни он, ни я не стали. Вместо этого я зачем-то спросил:
— Правительство хотело отобрать у вас деньги? Но ведь они собирают налоги, а у вас, как я понимаю, только добровольные пожертвования.
Отшельник улыбнулся:
— Только добровольные. С одобрения богов. И только на добрые дела. Я, пожалуй, расскажу вам притчу.
Это произошло еще до нашего переселения в этот прекрасный мир, дарованный нам богами. Один святой человек, — тут Баба-Сатьи сделал небольшую паузу, давая мне возможность догадаться, кого он имел в виду, — часто приходил в храм и истово молился богам. Но молил он их не о личных благах, а о том, чтобы они просветили его, как ему лучше использовать свои силы и свои деньги на благо людям. И однажды, когда он только что ушел из храма, добрый к людям Ганеша сказал своей матери, прекрасной Парвати, что он хочет помочь этому святому. И, пожалуй, прямо завтра даст ему миллион рупий.
В это время в храме находился один человек, богатый, но жадный, который случайно услыхал слова Ганеши. Он немедленно вышел из храма и пошел следом за святым. Догнав его, он сказал: «Ты каждый день ходишь в храм, но боги ни разу ничем тебя не одарили. Давай поступим так. Я дам тебе тысячу рупий, а завтра, если Ганеша наградит тебя каким-нибудь подарком, ты отдашь его мне».
Святой рассмеялся: «Боги одаривают меня своей поддержкой каждый день, но я не могу тебе ее передать. Ты ее должен получить у них сам». Но богач возразил: «Речь не о благословении. Я прошу отдать мне подарок, если он будет материальным». «Я не отдам тебе подарок Ганеши, если вдруг получу его. Это будет неуважением к богу».
Но богач стал его убеждать и увеличивать сумму, за которую он готов купить подарок. Наконец он дошел до суммы в полмиллиона и убедил отшельника, что потратить такие деньги на благие дела будет угодно богам. К тому же он согласился отдать эти деньги прямо сейчас и не требовать их назад, если подарка завтра не будет. Святой согласился и взял деньги.
На следующий день богач прибежал в храм с самого раннего утра и спрятался за колонной недалеко от алтаря. И вдруг с ужасом обнаружил, что его ноги провалились в каменный пол и там застряли. Зато он снова услышал разговор богов. «Ну как, ты нашел миллион рупий для святого человека?» — спросила Парвати. «Половину суммы он уже получил, а вторую ему даст тот, кого я сейчас держу за ногу», — раздалось в ответ.
Так что боги всегда помогают достойным найти деньги на помощь людям, — завершил Баба-Сатьи.
Доходчиво. Не оставляет никаких сомнений в том, кто хозяин местной Индии. И ведь действительно все школы и больницы строятся здесь от имени этого гуру. Ведь он «наказывает, как отец, любит, как мать, учит, как учитель, защищает, как бог» (реальный плакат).
Голос Бабы-Сатьи обволакивал, оказывая какое-то гипнотическое воздействие. Даже Вождь у меня на плече поник. Я стал наигрывать «ментальный щит», распространив его и на обезьяна. Мне явно полегчало, мой спутник тоже как-то подобрался.
— До меня дошли какие-то противоречивые рассказы о ваших действиях в то время, когда простые люди выражали свое возмущение действиями правительства. Я вас не осуждаю. Наоборот, благодарен, что вы сберегли жизни и имущество достойных белых людей, идущих путем единения с Атманом. Но играть на суевериях необразованных людей? Я вижу, вы сумели приручить живущих здесь обезьян. Уважаю ваши таланты, но… — Отшельник замешкался, подбирая слова.
— Я историк и археолог, приехал сюда изучать культуру Ушедших. И сам был удивлен, когда понял, что эти обезьяны как-то входили в эту культуру. Хануманы — не миф, они потомки тех, которые жили вместе с Ушедшими. Я их не приручал, мы с ними просто общаемся. И иногда они выполняют мои просьбы.
Лицо отшельника не меняло выражения, но глаза недобро блеснули.
— Вождь, он хочет нас обидеть! — мысленно завопил я.
Вождь все-таки молодец. Как на заказ выдал свою коронную фразу:
— Я — главный! Все самки мои! Бойся меня! А не то… — Смысла обезьяньего ругательства я не понял, но что-то нехорошее. А Вождь еще и завопил, исполнив ментально-акустическую атаку. И без перехода добавил уже спокойно: — Еду давай. Вкусно.
Теперь «покерфейс» сделал уже я, но не отказал себе в удовольствии запустить «ощущение эмоций». Только удовольствия я никакого не получил. Не того масштаба фигура этот гуру. Растерянность если и мелькнула, то только на долю секунды. А вот недоброе раздражение в мой адрес стало разгораться со скоростью лесного пожара. С учетом его положения это уже что-то близкое к смертному приговору. Ничего себе «человеколюб».
Пожалуй, беречь козыри в таких условиях не имеет смысла. Я перешел на «ментальное общение»:
— Нет, это не я вам мысли транслировал, а хануман, хотя я тоже так могу. Я — упсур. Думаю, вы знаете, что это такое.
Не скажу, что в эмоциях отшельник меня стал сразу больше любить. Скорее, наоборот. Но желание придушить меня на месте пропало. А потом его эмоции стали делаться все глуше и глуше, пока почти полностью не исчезли. Значит, о моей способности читать эмоции он знает. И умеет своими эмоциями управлять. Впрочем, чего еще можно было бы ждать от мастера медитаций. Если я не путаю, тут как раз один из плакатов был этой теме посвящен: «Что можно испытать, погрузившись в медитацию? Сначала вы погружаетесь в Свет; потом этот Свет входит в вас; и наконец, вы и Свет сливаетесь в одно, вы ощущаете себя как Свет!» Какие эмоции могут быть у света?
А вообще-то дело мое дрянь. Гуру оказался куда более жестким человеком, чем я рассчитывал. Но это только моя собственная ошибка. Впрочем, про «дело дрянь» я на эмоциях сказал. Может, так даже лучше. Теперь уже ясно, что мы с гуру совершенно друг другу не нравимся. Не люблю я с такими людьми дела иметь, но кто сказал, что нам не удастся договориться на приемлемых для обоих условиях. Но никаких подарков я ему делать не буду.
— И каковы ваши успехи в деле освоения заклинаний? — прервал молчание Баба-Сатьи. Голос был снова ровным, обволакивающим, но никаких эмоций он у меня уже не вызывал.
— Вы бы все-таки распорядились хануману чего-нибудь вкусненького принести. Он всякие сладости любит. И разговору мешать не будет.
Дождавшись от гуру хлопка в ладоши и соответствующего распоряжения моментально подлетевшему к нему слуге (или служке?), я продолжил:
— Я еще в начале пути целителя, добрался только до «малого восстановления». Изучил пока лишь тридцать три заклинания, если вам интересен точный ответ. Но я стараюсь и не собираюсь останавливаться на достигнутом.