Я говорю:
– Не бойся. Я тебя не обижу. Я не сделаю больно. Просто спрошу.
Его зрачки чуть сужаются, и вокруг них проступает голубая каемка. На самом деле у него голубые глаз. Просто ему очень страшно.
– Я сейчас выну кляп. Но ты не кричи. Ты меня понимаешь?
Он раздувает ноздри, как будто принюхиваясь ко мне, и кивает.
– Вот молодец, – я вынимаю тряпку у него изо рта.
Он облизывает белым языком запекшиеся губы и садится на корточки – почти как я, только связанные руки пропускает между ног и опирается когтистыми пальцами о каменный кан. Он похож на цепного пса.
– Если хочешь, я могу тебя развязать.
Он снова кивает.
– Не надо этого делать! – встревает Новак. – Он сильнее, чем кажется.
Подопытный скалится и сипло рычит, затравленно глядя на доктора. С улицы ему вторит бездомный пес.
– Едва ли, доктор, он представляет для нас угрозу. В его состоянии. С его степенью истощения.
Я вынимаю нож. Подопытный дергается, жмурится и скулит.
– Все хорошо… Я сейчас тебя развяжу.
Я перерезаю веревку и разматываю его тощие руки. Он мелко дрожит.
– Я просто спрошу. Не бойся.
Я вынимаю из кармана смятую фотографию. На ней Елена, моя жена, и Андрон Сыч, старовер.
– Открой глаза. Ты знаешь эту женщину? Ты видел ее в лагере у японцев?
Он подчиняется. Он смотрит на фотографию. Его зрачки опять расширяются, заливая густо-черным голубизну. Рождение страха сложно спутать с чем-то еще, оно одинаково у всякой разумной твари: глаза на мгновение закрываются, голова вжимается в плечи, губы смыкаются – тело ждет физической боли. Собака обычно еще поджимает хвост. Но подопытный – не собака. Он заслоняет лицо руками и кричит:
– Убери-и-и! Убери Элену! Убери! Убери!
Потом он прыгает. Внезапно. Легко. Пружинисто. С проворностью зверя. Он перепрыгивает через меня, отталкивает стоящего в дверях Новака – тот отлетает на пару метров – и несется в сторону леса, опустившись на четвереньки. Бездомный пес, карауливший рядом с фанзой, кидается за ним следом.
Я тоже бегу. Я нечасто встречаю людей, которые бегают быстрее меня.
Я возвращаюсь к фанзе ни с чем. Навстречу мне бредет доктор Новак:
– А я ведь предупреждал. Он обладает нечеловеческой силой! Он утратил человеческий облик! Не надо было его развязывать…
Я молча иду мимо покосившихся, обгоревших хибар. Он идет за мной.
– Товарищ Шутов!.. Господин капитан!.. Я ведь выполнил свою часть договора! Вы должны мне дать эликсир! Он необходим мне… для опытов!
Я останавливаюсь. Мне хочется ударить его по лицу. Мне хочется избить его в кровь. Вместо этого я говорю:
– Нет подопытного – нет эликсира.
Он падает передо мной на колени:
– Я умоляю! Господин Шутов! Хотите, я поцелую вам ноги?
Он тянется ртом к моим грязным ботинкам. Я отхожу на шаг:
– Доктор Новак. Это вы утратили человеческий облик.
Глава 9
Телохранитель гнал Полуволка по кромке леса. Он гнал его, потому что Полуволк был нужен Хозяину для обмена: военный вожак в награду за Полуволка обещал дать Хозяину что-то ценное. Телохранитель не вполне понимал, что именно, но это было не его дело. Его дело было взять пленного и вернуть в фанзу.
Он уже видел Полуволка раньше около церкви – несколько дней назад, Телохранитель тогда еще бегал со стаей. Они в тот раз хотели его загрызть, но за Полуволка вступился Отец. Телохранитель не понял, зачем это существо понадобилось Отцу, ведь оно было явно богопротивным – выглядело как человек, вело себя как детеныш волка, а пахло зверем и человеком одновременно, и еще чем-то химически-медицинским.
За эти дни запах волка усилился – от существа пахло уже не детенышем, а матерым самцом. Оно бежало быстро – быстрей, чем тогда, на кладбище; Телохранитель слегка отстал и потерял Полуволка из виду, но запах был таким ярким, что не составляло никакого труда за ним следовать.
Полуволк описал широкий круг через лес и устремился обратно, в сторону Лисьих Бродов и озера. Телохранитель уже изрядно устал, когда след Полуволка внезапно оборвался у раскидистой высокой сосны. Телохранитель недоуменно обежал вокруг дерева и уселся, свесив из пасти язык. Без сомнения, Полуволк должен быть сейчас прямо здесь. Но его нет. Телохранитель помочился на ствол и вдруг замер: кора сосны пахла Полуволком, и запах уходил вверх…
В ту же секунду раздался треск сухой ветки – и с высоты, из густой разлапистой кроны на него спрыгнул Полуволк, повалил, прижал к земле и впился зубами в холку. Телохранитель взвизгнул и неуклюже замолотил лапами. Полуволк выдрал из него клок шерсти вместе с кожей и мясом – но вдруг застыл и ослабил хватку. Телохранитель отполз на полметра и, прижав уши, посмотрел на него. Существо сидело на корточках, пропустив тощие когтистые руки между колен, облизывало измазанный кровью рот и таращилось на Телохранителя как будто бы удивленно.
– Почему Никитка обижает собачку? – от него вдруг пахнуло потным и больным человеком. – Потому что собачка обижала Никитку.
Телохранитель отполз от Полуволка еще дальше – а потом рванул что есть сил. Побежал в сторону церкви и кладбища. В сторону своей стаи.
Это было ошибкой.
Существо среагировало мгновенно, и человеческий запах снова сменился запахом зверя – крупного, сильного. Все изменилось. Теперь Телохранитель был жертвой, а Полуволк гнал его через лес, и по берегу озера, и мимо разрушенных фанз.
Уже на подступах к кладбищу их заметил пегий Сигнальщик и разразился предупредительным лаем. Телохранитель прижался к кладбищенской ограде в ожидании стаи. Без согласия Вожака он пролезть между прутьями не решался: это больше не его территория, он ушел к человеку.
Полуволк тоже замер, раздувая ноздри и скалясь.
Стая явилась скоро. Вожак и Старшая Мать, и трое Воинов, и две тощие сучки. За ними вприпрыжку бежали подрощенные щенки. Увидев Телохранителя, щенки приветливо завертели хвостами, но Вожак на них рыкнул, и они подчинились и перестали.
Телохранитель принял позу покорности, моля о защите.
Вожак и Старшая Мать переглянулись. Он предал стаю, он ушел к человеку. Он больше не с ними. Нет смысла защищать его от богопротивного существа.
Старшая Мать отвернулась первая – как будто это ее решение. Она до сих пор текла, и Вожак ей многое позволял. Вожак помочился на кладбищенскую ограду, демонстрируя Полуволку границу своих владений, а Телохранителю – свой отказ помочь и презрение, и потрусил за ней вместе с другими членами стаи.
…Телохранитель ощерился, готовясь к последней драке. Она длилась недолго. Он даже не успел почувствовать боль. Полуволк перегрыз ему глотку мгновенно – и через дырки в горле он выпустил кровь и воздух, и перестал быть Телохранителем, а стал просто падалью, и землей, и травой.
Глава 10
Маньчжурия. Харбин. Сентябрь 1945 г.
– Нам шашлык из карбашка и красненького, – не глядя в карту, распорядился капитан Рябышев.
Замполит Родин поерзал на неудобном дубовом стуле. В ресторане «Татос» решительно все было неудобным – мебель, низкий потолок, запах специй, погреба и баранины, которую Родин терпеть не мог, и особенно неудобен был полковой уполномоченный СМЕРШ Витя Рябышев, который даже не удосужился поинтересоваться его, Гоши Родина, кулинарными предпочтениями.
– Я бы лучше какой-нибудь, так сказать, супчик, – промямлил замполит и тут же на себя разозлился. Прозвучало заискивающе, причем заискивал он как будто даже не перед Рябышевым, а перед официантом.
– Можем подать харчо, – отозвался официант, глядя мимо Родина.
– Не надо харчо, – Рябышев тускло уставился в стену из-под набрякших, складчатых век. Он был похож на рептилию, экономную в движениях, но способную к внезапному броску. – Пусть готовят карбашка. Вино подай сразу.
– Конечно. Сделаем.
Официант метнулся на кухню и вернулся с графином красного. Разлил по бокалам.
– Ну что, за встречу, так сказать… – Родин чуть пригубил вино.
Витя Рябышев медленно, сосредоточенно всосал в себя содержимое бокала и вместе с короткой отрыжкой скомандовал Родину:
– Пей.
– У меня от красного бывает, так сказать, несварение…
Дряблые веки Рябышева медленно сомкнулись и опять разлепились:
– Скучный ты, Гоша. Есть ты не хочешь, пить ты не хочешь. Зачем в Харбин приехал? Зачем за мной увязался?
Увязался! Как информацию по личному составу получать – по дисциплине, по моральному, так сказать, облику офицеров – так Вите нужен Гоша, милости просим. А как самому на пару дружеских вопросов ответить – так Гоша, получается, «увязался». Но ничего… Он, Гоша Родин, цену себе знает: он – хищник. Он встал на след очень крупной дичи, и, когда он ее завалит, все эти Вити Рябышевы, все эти майоры Бойки еще как сами за ним увяжутся, сапоги ему лизать будут…
– Да вот майор Бойко меня отпустил в увольнение, – замполит опять поерзал, пытаясь сесть поудобней: стул был ему высоковат, и ноги едва дотягивались до пола. – Ты, говорит, слишком много работаешь, капитан Родин, всего себя отдаешь без, так сказать, даже маленького остатка. Ты отдохни, говорит, денек…
Принесли шашлык из барашка. Капитан Рябышев сунул в рот приличного размера кусок и принялся вдумчиво пережевывать.
– Я твоего майора как-то допрашивал, – сказал он с набитым ртом. – Он тебя крысенком назвал.
Сохранять достоинство. Всегда, в любой ситуации. Держи себя в руках, капитан Родин. Но не давай себя унижать.
– Майор бывает вспыльчив и несдержан в словах. Я об этом не раз докладывал. Для офицера Красной Армии это недопустимо. Однако в этот раз речь, так сказать, не о нем… а о капитане СМЕРШ Шутове.
– Что, поприжал он вас там, в этих ваших Лисичкиных Бродах? – при упоминании Шутова Рябышев слегка оживился.
– Ведь ты его, Витя, лично, так сказать, знаешь? – осторожно уточнил Родин.
– А то ж. Несдержан и вспыльчив. Но под него ты, Родин, даже не думай копать. Не твоего полета он птица.