– Почему стреляют? Ведь война уже кончилась, – слабый голос ребенка.
Это дочь полукровки, и по голосу слышно, что она уже переходит. И переход ее убивает.
– Я так думаю, война никогда не кончается, – отозвался мужчина.
Его голос Лама тоже узнал – рядовой Овчаренко, убогий, при-дурковатый. Но ответ он дал верный. С убогими так бывает.
– Я умру? – спросила дочь полукровки.
– Не умрешь, если я буду держать тебя на руках и петь песню. Так твоя мама сказала. – И он запел: – …Баю-бай, не кричи, не плачь, в доме открыта дверь… Спи, скорей засыпай, иначе в дом явится зверь…
Очень трогательно. Прямо до тошноты. Лама двинулся дальше. Расхристанные, заспанные бойцы уже бежали ему навстречу по направлению к чумной фанзе. Военных легко обмануть. Достаточно звуков войны.
Прогулочным шагом он пересек площадь и слился с тьмой, разлитой под аркой одного из особняков. Макс Кронин вышел из штаба последним – он, похоже, был пьян. Перебродивший запах водки и чифиря. Походка шаткая. Повезло.
Нарочно ступая громче обычного и двигаясь медленней, чем привык, чтобы быть и узнанным, и замеченным, Лама рванул из арки к зданию Русско-Азиатского банка и скрылся в провале выбитой двери.
Свет не нужен тому, кто рожден охотиться в темноте. Лама вынул из кармана куртки фарфоровую изящную склянку со спиртом, щедро плеснул на сейф, чиркнул спичкой. Дверца сейфа вспыхнула бледно-голубым пламенем. Гори, гори ясно.
Лама быстро отступил к выходу и прижался к колонне. Свет не нужен тому, кто сам становится тьмой… Через несколько секунд мимо него тяжело пробежал Максим Кронин, неуклюже шаря во тьме пистолетом и керосиновым фонарем. Застыл у объятого огнем сейфа. Сорвал с себя гимнастерку. Сработало.
Старейшины стаи ловко заговорили свои грязные лисьи сокровища. Тот, кто слаб, будет вожделеть их. Кто силен – охранять.
Максим Кронин сбил пламя, отшвырнул гимнастерку и принялся быстро вращать верньеры. Распахнул дверцу сейфа, посветил керосиновым фонарем, чтоб понять, все ли цело. Тускло светится грязное золото. Сияет хрусталь с рубиновым эликсиром. В глубине мерцает меч самурая. Человек, пошатываясь, рассматривает сокровища. Его спина беззащитна.
А у Ламы есть нож – и он может метнуть его в спину. Под лопатку слева – в то место, куда человек вонзил этот самый нож Ламе. У него есть нож, но он обещал господину, что не убьет человека. Так что он разворачивает нож острием к себе, и бесшумно подходит сзади, и коротко бьет человека в голову рукояткой. И когда тот сползает на пол, он пинает его ногой, поднимает упавший фонарь, забирает из сейфа пузырек с рубиновым эликсиром чан-шэн-яо и выходит.
Пусть не Лама, а кто-то другой прикасается к грязному золоту.
Пусть не Лама, а кто-то другой вгонит нож под лопатку лежащему человеку.
Пусть не Лама, а кто-то другой сегодня будет отмщен.
Лама сдернул кусок брезента и склонился над кузовом. Чуть поморщился. Он не любил запах падали. Хуань-е. Запах первой стадии перехода.
Он раскрыл хрустальный пузырек с эликсиром и трижды капнул рубиновым за коронки – туда, где у капитана СМЕРШ Шутова когда-то был рот.
Когда от падали резко запахло свернувшимся молоком, а обломки черепа засочились густой черной кровью, Лама вложил в изъеденные тлением руки штык-нож и керосиновый фонарь и шепнул:
– Сливаются в сердце твоем воды мертвые и живые. Встань и иди. Найди пролившего твою кровь по запаху его крови.
Глава 21
Не надо было спускаться под землю. Не надо было брать золотого идола. Нельзя притрагиваться к грязному золоту. В последние дни Андрон так часто себе повторял, в голове и вслух, чего ему было делать никак нельзя и не надо, что эти слова вроде как стали частью покаянной молитвы. Не надо было мне под землю спускаться, избави, Господи, мене от всякаго зла, очисти многое множество беззаконий моих! Не надо было к грязному золоту прикасаться, подаждь исправление злому и окаянному моему житию… Не надо было золотого идола брать, от грядущих грехопадений лютых всегда восхищай мя… Не надо было указывать Дееву краснопузому путь, имже покрывай мою немощь от бесов, страстей и злых человеков… Попутал бес краснопузых, польстились на грязное золото, впали в грех, и брат пошел на брата, а Ты же, Господи, меня не оставь, врагом видимым и невидимым запрети, руководствуя мя спасенным путем, доведи к Тебе, пристанищу моему и желаний моих краю…
Он знал, что совершил тяжкий грех, польстившись на бесовское, грязное золото, и все, что с ним происходило потом, воспринимал как справедливую кару: и встречу с бандой Камышовых Котов, и то, что он был ими пленен, и цепь, которой его приковали к грязному лежаку в их грязном притоне, и ежедневные избиения, и опиумный туман, который кажется доказательством существования Бога, пока он в тебе и вокруг тебя, но который, рассеиваясь, оставляет после себя только демонов.
Андрон принимал это все как возмездие, но и как путь к искуплению, и получал даже почти удовольствие, когда отказывался вести китайскую банду к бесовскому святилищу и осенял себя троекратно крестом, а они его били по лицу и в живот и опий переставали давать.
И даже когда он сбежал, и умер у Лисьего озера от удара ножа, и душа его с выдохом выпросталась из тела, он принял это как должное, принял даже с надеждой, что искупил грехи и прощен, и будет теперь у Бога, и что с небес присмотрит теперь за Танькой, и за Ермилом, и за детьми.
Но Бог его не простил, и дух Андрона не воспарил. И вместо ангела ему явился демон в обличье тигра, и обратился тот демон в прах, и принял облик голого человека с азиатском лицом, и вынул нож из тела, на которое Андрон смотрел в тоске и скорби со стороны, и рек неясное, тёмное:
– На острие клинка был штамм «Хатиман», запускающий метаморфоз. Теперь для тебя все станет не так, как было, охотник.
Андрон не понял темные речи демона. Понял только, что с ним случилось дурное. А дальше тело Андрона содрогнулось и сделало вдох – и дух его вернулся в тело через посиневший, оскаленный рот. А может, это был вовсе не рот, а разверзся ад.
И все стало не так, как было.
Тот демон, имя которому Лама, отвел Андрона под землю. Он задавал ему вопросы, много вопросов. Про бесовское золото, про святилище, про белокурую женщину, которую звали Елена. Андрон отвечал на вопросы демона прилежно и честно, чтобы тот не убил его снова. Когда допрос был окончен, его посадили в клетку и дали новое имя – Девятьсот Семь.
Андрон уселся на измазанное мочой и кровью дно клетки и попытался прочесть Символ веры, но Господь от него отвернулся, и слова, знакомые с детства, забылись. Вспомнил только: «Чаю воскресения мертвых». Все другие молитвы забылись тоже, кроме одной: не надо было мне под землю спускаться, избави, Господи, мене от всякаго зла… Не надо было к грязному золоту прикасаться, подаждь исправление злому и окаянному моему житию…
И в нем самом как будто тоже забылось что-то важное, что-то главное. На месте главного, которое он больше не знал, образовалась темная пустота, которая тут же заполнилась запахами и греховными мыслями. Он чуял запах шкуры убитого зверя, смешанный с запахом медицинского спирта. Он чуял запах гнилой листвы и засохшей крови. А мысли тоже были о крови – только теплой и свежей. И в этих мыслях Андрон был как будто зверем. Чтобы прогнать греховные мысли, Андрон крестился и повторял единственную молитву, которую помнил.
Потом к нему пришли узкоглазые демоны, выволокли из клетки и повели на укол. Андрон боялся укола, поэтому выл, визжал и кусался.
Андрона и еще пятерых пленников в кандалах привели подземными коридорами в белую комнату. Там ждал еще один демон, которого звали Ояма, у него были маленькие шприцы, а в них – прозрачная жидкость, которую демоны называли Вакцина. Андрон и пятеро пленников стали выть еще громче; шестая – красивая китаянка в тюремной робе, которую звали Аньли, – молчала и казалась спокойной. Андрон почувствовал, что эта женщина – старшая и ему как будто родная. Как будто мать. А остальные пленники – как будто братья и сестры. Он заскулил от тоски и страха, потому что все еще помнил свою настоящую мать и настоящего брата…
Потом Ояма приказал всем младшим демонам выйти, но демоны стали спорить. Они говорили, что у них есть инструкция, и по инструкции они должны быть рядом с Оямой, когда он вводит Вакцину. Они говорили на своем демоническом языке, и Андрон с изумлением обнаружил, что теперь его понимает. Ояма кричал и все время поглядывал на часы. И по тому, как пах его пот, Андрон догадался, что этому демону очень страшно.
Потом Андрон почуял, что наверху – не под землей, на земле – появился еще один брат из его новой семьи, сгрузил на землю что-то тяжелое и принялся рвать траву и выламывать зубами и пальцами прутья решетки. Из белой комнаты вверх, к решетке, к их свободному брату, через другие комнаты, через машинное отделение, через стены и потолки, вела гудящая вентиляционная шахта. Андрон услышал – не ушами, но в голове, – как Старшая Мать Аньли, не размыкая губ, сказала их брату: «Никитка – Воин. Воин должен бросать мины в шахту».
Раздался взрыв, и сразу еще один, известка и пыль посыпались с потолка, и белая комната содрогнулась и стала черной. В звенящей тьме послышалось звяканье кандалов и тихие вскрики демонов. Пьяняще запахло свежей, горячей кровью. Спустя полминуты включилось аварийное освещение, и в тускло-ржавом свете Андрон увидел Старшую Мать в разорванных кандалах, стоящую над убитыми демонами. Она улыбалась, часто дыша и слегка раздувая ноздри. Ояму она не тронула. Она сказала ему только: «Освободи их всех, мы уходим», и он покорно расстегнул кандалы на Андроновых сестрах и братьях, сложил шприцы с Вакциной и еще какие-то ампулы в чемодан, взял автомат и повел их вверх через завалы разрушенных коридоров к дымящемуся пролому, а следом за ними бежали другие демоны, выползавшие из-под завалов, как тараканы.
Они выбирались наружу по одному, и брат Никитка каждому протягивал руку, тянул, помогая вылезти. Ояма шел последним. Никитка на него зарычал и отдернул руку, но Старшая Мать сказала, что демон – с нами. Она оттолкнула Никитку и сама протянула Ояме руку, но схватиться тот за нее не успел – в него выстрелил кто-то из младших демонов. Андрон увидел, как Старшая Мать нырнула обратно в пролом, услышал выстрелы, потом хрип и стоны.